пух и прах рассорился с Екатериной, и кто тут виноват - не разберешься.
Очевидно, скандал начался с Варвары Голицыной; никто ее за язык не
тянул, сама растрезвонила по городу, что императрица ведет себя неприс-
тойно: ночью у нее Ланской, с утра Мордвинов, а в перерывах между ними -
Пожарский:
- Могла бы и поутихнуть в старости!
Екатерина вызвала статс-даму к себе:
- У меня ведь прутьев и на тебя хватит! Я всегда прощала распутство
твое. Велю мужу высечь, чтобы умнее стала.
Варвара Васильевна сдерзила императрице:
- Хлеб-соль ешь, а правду режь, не так ли?
- Есть и другая поговорка на Руси, - озлобилась царица. - Ешь пирог с
грибами, а язык держа за зубами... Убирайся к чертовой матери, чтоб я
тебя, паскудницу, больше не видела!
Дабы замять скандал, Роджерсон прописал княгине Голицыной лечение ца-
рицынскими минеральными водами, которые били из-под земли в степной глу-
ши (близ немецких колоний в Сарепте). Как раз из тех мест, из-под Сара-
това, только что приехал ее муж, желавший повидать жену. Генерал, узнав
об опале, постигшей супругу, стал падать в обмороки, жалуясь, что его
карьера загублена. Потемкин грубо пихал зятя ботфортом.
- А ты рыбку ел? - кричал на него светлейший...
Он пробовал заступиться за племянницу, чтобы ссылку ей отменили, но
Екатерина встретила любимца с "фурией":
- Светлейший! Люди мы свои, нам стесняться нечего... Не я ли просила
поберечь Катеньку Энгельгардт для сына моего? Так ты разве не видел, что
с нею?
- Жива. Весела. Здорова.
- Очень даже здорова! Живот скоро до носа вырастет...
Роджерсон подтвердил, что беременность зашла далеко:
- Уже пятый месяц, и выкинуть опасно.
- Позор! - сказала императрица Потемкину. - Это такую-то невесту ты
для моего сына сготовил? Из дворца моего пускай тоже убирается. Мне брю-
хатые фрейлины не нужны.
- Так куда ж ей деваться? - обомлел Потемкин.
- Вслед за сестрицей - воды минеральные пить. И пусть родит, а щенка
спрячет так, чтобы люди потом не смеялись...
Потемкин, явно растерянный, покидал дворец: в подъезде его задержал
граф Павел Мартынович Скавронский, знатный сородич династии Романовых,
графов Воронцовых и Строгановых.
- Ваша светлость, - сказал он Потемкину, - уже известился о неудаче
Екатерины Васильевны, но по-прежнему испытываю к ней самые нежные
чувства. Позвольте руки и сердца ее...
- Чего там рука да сердце? - свысока отвечал Потемкин. - Коли уж про-
сишь, так забирай ее с требухою вместе. Требуха-то - светлейшая...
При дворе снова заговорили о скором его падении. Но это было уже не-
возможно, как если бы телегу лишить колес или разломать главную ось в
машине. Дипломатический корпус Петербурга реагировал на подобные слухи
очень нервно. Удаление Потемкина было крайне невыгодно для иностранных
посольств, сочетавших свою работу со взглядами светлейшего, и сама Ека-
терина не могла бы лишиться Потемкина, тянувшего на себе хаотичный воз
планов и замыслов, в которых один только он и мог разобраться... Григо-
рий Александрович проводил в Саратов зятя с племянницей, оставил при се-
бе Санечку Энгельгардт и Танюшку тринадцати лет, уже фрейлину, а "Надеж-
да без надежды" скоро пошла под венец с полковником Измайловым; дядя на-
вязал ей этот брак силою. Пристыженная и злая, молодая женщина на выходе
из церкви спросила мужа:
- Неужели и вам этого хотелось?
- О да.
- Приданое мое богатое вас устроит ли?
- О да.
- Вот им вы и утешьтесь! А теперь прощайте...
Из-под свадебного венца она укатила в карете искать любовника.
Потемкин показал де Линю драгунский полк:
- Ну, что скажете о нем, принц?
- Великолепно. Пожалуй, даже коты не сидят на заборах столь прочно и
уверенно, как ваши бравые драгуны в седлах. С такою кавалерией можно
штурмовать даже чистилище Сатаны!
Постепенно все вошло в прежнюю колею, и "Санкт-Петсрбургские ведомос-
ти" по-прежнему мирно извещали своих благородных читателей: "В дому ге-
нерала Овцына савояры заезжие показывают забавы механические, изображая
наглядно потоп вселенский при фейерверках потешных. Тамо же продается
мужик работный с девкою малой... В дому бригадирши Полуэктовой можно
увидеть соловьев курских, которые поют днем и ночью, о цене спрашивать
маеор-дома (мажордома) Карелина; тамо же продается девка смышленая, ис-
кусная в деле паштеты разные делать... Гамбургские говяжьи языки ко охо-
те вояжиров имеются в доме коллежского секретаря Брехунова; тамо же про-
даются пукли и шинионы за плату умеренную и три бабы рукодельницы, а с
ними можно купить и собачек болонских, приученных фокусы показывать, и
на задних лапах оне ходят забавно..."
Потемкин удобнее расположился за столом:
- Ну, рассказывай, что повидал на том свете...
Когда Петрова, дышащего на ладан, отвезли в Москву умирать, он болел
долго и трудно. Правда, богатому болеть - не бедному: поэта лечили луч-
шие врачи университета, к его услугам были аптекарские штанглазы с цен-
нейшими лекарствами. Но смерть не покидала изголовья его.
- В один из дней, - поведал он Потемкину, - а денек был зимний, хоро-
ший, благостный - я сказал Смерти: отведи косу свою, кого губишь? Или
мало страдал я смолоду в нищете позорной, ради чего к познаньям стремил-
ся? И зачем умирать, если не успел "Энеиды" перевести? Ко мне пришли
врачи, я отослал их от себя. Снадобья выбросил. Велел заложить сани и
поехал кататься по Москве, в трактире блинов наелся и... сел за стихи!
Они-то и спасли меня: я понял, что здоров. Ночью я слышал, как тихими
шагами Смерть, бормоча под нос что-то по-латыни, удалилась от меня... Ну
как?
Екатерина была удивлена, что Петров, которого она так баловала, кото-
рому впору и камсргсрство иметь да жить среди роскошеств, припеваючи,
вдруг запросил отставки. Нс пересолила ли она, объявив его своим "кар-
манным стихотворцем"?
- Я не сержусь. Но я тебя из хижины вызволила, убогого, и во дворце
своем поселила... Титулярный советник Петров, хочешь, я тебя сей же день
коллежским асессором сделаю?
- Счастливейший из смертных, - отвечал Петров, - я Смерти поглядел в
глаза и ныне вольной жизни желаю.
- Вольной? Да я сама воли не вижу... Ладно, - решила императрица, -
уходи от меня по-доброму в чине коллежском, а жалованье библиотекаря мо-
его за тобой сохраню. Пиши...
Петров признался Потемкину, что отныне обрел крылья:
- Избавленный от поклонов тягостных вельможам разным, я стал власте-
лином поступков своих и течения времени своего... Что может быть слаще?
Что бывает в мире прекраснее?
Потемкин проводил его до заставы и потом долго глядел, как пропадает
вдали кибитка... А если подумать? Все-таки непрост, совсем непрост ока-
зался этот Петров! В юности соблазняли его камилавкою да карьерой духов-
ной - резко порвал с церковью, вошел в жизнь светскую. И сейчас нашел
сил отвратиться от блеска придворного, чтобы уйти в частную жизнь, доро-
жа великим благом личной свободы...
Василий Петрович отъехал в глушь Орловской губернии, где и поселился
с женою на берегу речки Черновы. Здесь он навсегда оставил вино, полюбил
простую крестьянскую пищу. На свои деньги открыл в деревне больницу и
школу для крестьянских детей. Сам учил их грамоте. Ручной труд пытался
заменить машинами, которые и выписывал из Англии. Он был из той породы
людей, которых на Руси позже стали называть "англоманами". Скот у него
был здоровый, тучный. Пашни ухожены. Нивы колосились отличным зерном.
Первенца своего он нарек Язоном, а жену обожал:
О, ангел! страж семьи! Ты вечно для меня
Одна в подсолнечной красавица, Прелеста,
Мать истинная чад.
Живой источник мне отрад,
Всегда любовница-всегда моя невеста...
А что поминалось ему в зимние ночи, когда вьюги бились в окна одино-
кой усадьбы да светились в отдалении желтые волчьи глазища? Может, сума-
тошная жизнь в Англии, плаванья на галерах по Тибру, любовь герцогини
Кингстон... Язон Петров (профессор Московского университета) вспоминал о
своем отце: "В таком положении батюшка дня три ходил взад и вперед по
горнице. Действие страсти изображалось на лице его; печальное содержание
описываемого им предмета исторгало из глаз его слезы..." Петров доказал:
он - поэт!
Но сердце Потемкина уже целиком принадлежало Державину.
10. ПОСЛЕДНИЕ УДАРЫ
Фридрих II глубоко ошибался, надеясь, что появление прусского наслед-
ника способно расшатать союз Петербурга с Веною, его упования на "малый"
двор оказались беспочвенны: "малый" двор так и оставался малым. Павел и
Фридрих-Вильгельм много обнимались, снова клялись в вечной дружбе их бу-
дущих престолов, пожатья мужских рук орошались сентиментальными слезами
Марии Федоровны, но лирикой все и закончилось.
Екатерина отнеслась к высокому гостю с брезгливостью, плохо скрывае-
мой. "Грубый пентюх!" - вот слова, которыми она называла принца, а его
прусские повадки, обретенные на плац-парадах Потсдама, вызывала дружный
смех при дворе. С показною нарочитостью императрица держала возле себя
Шарля де Линя, как представителя венского двора; соседство этого острос-
лова с тугодумным пруссаком давало повод для злоречия светлейшего, кото-
рый, кстати, и не стеснялся оскорбительных выражений. Екатерина грубо
отказалась дать обед в честь наследника Пруссии, а Потемкин не пожелал,
чтобы Санька Энгельгардт устроила принцу ужин... Фридрих II, издалека
почуяв неладное, надоумил племянника ближе сойтись с Потемкиным, но Па-
вел и его супруга не позволяли ему это исполнить:
- Не уроните своего достоинства в общении с этим мерзким Сарданапа-
лом.
На что Фридрих-Вильгельм ответил:
- Я мог бы избегать его, будучи русским, но, как лицо Прусского дома,
я обязан оставаться с ним почтителен...
Он получил в подарок четыре куска золотой и серебряной парчи, ему от-
весили сорок фунтов чаю и ревеня, после чего он убрался в Берлин, где
король устроил ему хорошую баню:
- Если я много лет подряд облизываю хвост Екатерине, могли бы не гну-
шаться визитировать племянницу Потемкина, которую навещал даже император
венский... Что вы там впились в этого кудрявого Павла, который по ошибке
рожден, по ошибке живет и по ошибке прыгнет в могилу! Если вас плохо
кормили, так незачем было шляться на обеды к Павлу - для насыщения су-
ществуют трактиры...
После отъезда принца Гаррис получил из Лондона новые инструкции; Ге-
орг III предлагал ему отыскать "предмет, достойный честолюбивых помыслов
Екатерины", чтобы она, желая этот "предмет" обрести, срочно заключила
боевой союз с Англией, изнемогавшей от войны с Францией, Испанией и ко-
лонистами-американцами. Путь к сердцу Екатерины проходил через желудок
Потемкина, и Гаррис, зазвав светлейшего обжору в посольство, угостил
гурмана на славу. Когда его светлость отвалился от стола, Гаррис осто-
рожно заметил, что ему желательно вызвать Екатерину на откровенный диа-
лог. Потемкин ответил прямо: Екатерина за последний год изменилась ("ее
умственные способности, - сказал он, - ослабели, зато страсти усили-
лись").
- Советую, впрочем, быть с нею предельно откровенным. Ибо эта хитрая
женщина обладает редчайшей проницательностью, и любая фальшь ей сразу
понятна... Льстите ей без стыда, - внушал Потемкин. - И не бойтесь в
этом пересолить, как пересолил ваш повар гусиную печенку. Но лесть ваша
должна быть направлена не к той Екатерине, какая она есть в жизни, а к
той Екатерине, какой она себя видит... Надеюсь, вы меня поняли?
Гаррис не понял, что его обманывают, вытряхивая из посольской души
все, чем она томилась и чем мучились политики Уайт-холла заодно с банки-
рами Сити. Вот в какой последовательности разворачивался этот решающий
диалог: [32]
Екатерина. Я встретила так мало взаимности со стороны вашего коро-
