очередную жертву-помоложе и постройнее. Однажды высмотрел он через опти-
ку фигуру идеального сложения, а длинные волосы невской наяды струились
черной волною. Позвал лакея:
- Осип! Зови ту, которая с гривой.
Лакей убежал к мосткам. Вернулся смущенный:
- Не уговорить, хоть ты тресни.
- Да сказал ли ты, что денег не пожалею?
- Сказал. Только вот не согласны идти, и все тут.
- О, жестокая! - воскликнул Безбородко.
- Жестокость, конечно, ужасная, - согласился лакей. - Потому как с
волосами-то длинными сам дьякон купался...
На дачу в Полюстрово приплыл на яхте Потемкин.
- Что слыхать при дворе? - спросил его Безбородко.
Потемкин сказал, что после измены Римского-Корсакова императрица
"забросила чепец за мельницу". По-русски это немецкое выражение перево-
дится проще: "Удержу на нее, окаянную, совсем нс стало..." Потемкин тупо
глядел на реку.
От ее куртизанов той поры остались лишь фамилии: Страхов, Архаров,
Стахиев, Лсвашев, Ранцов, Стоянов и прочие. Необузданный разгул кончился
тем, что офицер Повало-Швейковский зарезался под окнами императрицы...
Строганов пытался усовестить свою царственную подругу, но Екатерина в
ответ на попреки огорошила его старинной германской сентенцией:
- Если хорошо государыне, то все идет как надо, а если все идет как
надо, тогда и всем нам хорошо...
- Ты больна! - говорил ей Строганов. - Лечись.
- Уж не Роджерсон ли сказал это тебе, Саня?
- Нет. Придворный аптекарь Грефф... Я надеюсь, Като, на твое благо-
родство, и ты не отомстишь бедному человеку.
- Жалую Греффа в надворные советники. Но я не больна. Я просто старе-
ющая женщина, которая безумно хочет любить. Не ищу любовников в "Бархат-
ной книге", как не ищу их и в "Готском альманахе". Русские не могут
иметь ко мне претензии, что я, подобно кровавой Анне Иоанновнс, завела
для утех немца-тирана вроде ее герцога Бирона...
Римский-Корсаков, отлученный от двора, публично обсуждал "отврати-
тельные картины своих бывших обязанностей", а графиня Строганова, отбив-
шая его у императрицы, на гуляньях в Петергофе говорила, что "старухе
пора бы уж и перебеситься". Предел этой дискуссии положил Степан Ивано-
вич Шешковский, просфорку святую жующий... К чести женщины, она вынесла
истязание, не издав ни единого стона, зато "Пирр, царь Эпирский" плакал,
кричал, умолял сжалиться. Оба они были лишены права жительства в столице
и отъехали в Москву. Жене-изменнице Строганов назначил большую "пенсию",
подарил ей подмосковное имение Братцево с великолепным парком.
Корберон докладывал: "Вернемся к любовному энтузиазму Екатерины II и
разберемся в его основаниях... Было бы желательно, если бы она брала лю-
бимцев только для удовлетворения; но это редкое явление у дам пожилых, и
если у них воображение еще не угасло, они свершают сумасбродства во сто
раз худшие, нежели мы, молодые... Со всей широтой замыслов и самыми луч-
шими намерениями Екатерина II губит страну примерами своего распутства,
разоряет Россию на любовников..." Корберон забыл, что его переписка пер-
люстрируется Екатериной, и, когда он в прощальной аудиенции просил импе-
ратрицу о русском подданстве, она его жестоко оскорбила:
- Кем вы можете служить у меня... камердинером? [31]
Потемкин объявил при дворе, что, если бы не музыка, ему впору бы уда-
виться, так все опостылело на этом свете, и пусть только подсохнет грязь
на дорогах, он уедет куда Макар телят не гонял. Екатерина уже привыкла к
его настроениям.
- А что тебе вчера подарил Гаррис? - спросила она.
- Гомера на греческом. Печатан у Барьксрвиля.
- А мне из Франции прислали роман "Задиг". Сейчас граф Артуа издает
серию избранных шедевров литературы. Для этого придумал и шрифт, отлива-
емый из серебра. Каждую книгу печатают тиражом в двадцать пять штук.
После чего все печатные доски тут же в типографии расплавляют в горнах.
Голос Потемкина дрожал от нескрываемой зависти:
- Кто прислал тебе? Граф Артуа?
- Принц Шарль де Линь, которого я жду в гости.
- А зачем он едет?
- Любезничать... Гостей на Руси не спрашивают: чего пришел? Гостей
сажают за стол и сразу начинают кормить.
Потемкин сообщил ей, что вызвал Суворова:
- Велю протопопу кронштадтскому мирить его с женою. А потом совещание
будет. Я да Суворов! Еще и армяне - Лазарев с Аргутинским. Станем судить
о делах ихних. Армяне, люди шустрые, уже и столицу себе облюбовали -
Эривань.
- Что толку от столицы, если и страны нет?
- Сейчас нет, после нас будет, - отвечал Потемкин...
Потемкин давно утопал в музыке! Через уличные "цеттели" (афишки за-
борные) регулярно извещал жителей, что в Аничковом дворце опять поет для
публики капелла его светлости. Знаменитые Ваня Хандошкин с Ваней Яблоч-
киным снова явят свое искусство игры на скрипке, балалайках и даже на
гитарах певучих. Потемкинская капелла всегда считалась лучше придворной,
светлейший сам отбирал певцов, которые безжалостно опивали его и объеда-
ли; заезжим итальянцам, не прекословя, разрешал князь петь ради заработ-
ка в столичных трактирах.
Хандошкин был роста среднего, коренаст, как бурлак, глаза имел
большие, вдумчивые, голову покрывал париком, а пьяницей не был - это все
завистники клеветали. Перед залом, освещенным массою свечей, он обратил-
ся к публике:
- Не желает ли кто скрипку мою расстроить?
Нарышкин взялся за это охотно: сам музыкант, вельможа знал, как ис-
портить ее квинтовый настрой:
- Опозоришься, гляди, Ванюшка... ну, валяй!
Хандошкин с улыбкою исполнил на испорченной скрипке вариацию из кон-
церта Сарти. Потом спросил публику:
- Сколько струн разрешаете мне оставить?
- На одной играй, - требовали из зала.
И на одной струне маэстро сыграл "Что пониже было города Саратова",
да так сыграл, что Потемкин с Нырышкиным ногами ерзали, восхищенные. За-
тем Хандошкин с Яблочкиным взялись за балалайки, сделанные из тыквы, из-
нутри же проклеенные порошком битого хрусталя, отчего и звук у них был
чистейшим, серебряным... Потемкин не выдержал-заплакал. Нс только он,
даже суровый Панин прослезился, наверное всколыхнув из потемок души та-
кое, о чем на пороге смерти старался забыть.
Здесь же, в павильоне Аничкова дворца, Потемкин встретил Булгакова;
невзирая на время позднее, покатили они на Каменный остров, а там, среди
раскидистых елей, светилась, будто разноцветный фонарь, ресторация фран-
цуза Готье: на лесной дорожке, осыпанной опавшей хвоей и шишками, Потем-
кин большим круглым лицом приник к лицу друга:
- Яша, зависть к кому-либо есть у тебя?
- Завидую тем, кто свободен.
- А кто свободен-то у нас? - отмахнулся светлейший. - Вот возьму и
повешу на елку куски золота и бриллианты. Тот, кто мимо пройдет, бо-
гатств не тронув, тот, наверное, и есть самый свободный... А я, брат,
Аничков дворец продаю.
- Чего же так?
- Хочу новый строить. В один этаж, но такой, чтобы казался он всем
торжественным и великим... Пойдем выпьем!
За столом, кафтаны распахнув и манжеты кружевные отцепив, чтобы не
запачкать, друзья помянули вином быстролетную юность. А в соседней ком-
нате пировал Чемберлен, владелец ситценабивной фабрики, на которой с ут-
ра до ночи горбатились русские люди поденщики. Булгаков заговорил об
Англии как о всеядной и прожорливой гидре. Сказал при этом:
- Видишь, и к нам забрались...
Булгаков верил, что англичане прошмыгнут в Черное морс раньше францу-
зов: кредит Лондона при дворе султана Турции крепнет, а версальский по-
тихоньку слабеет... Ему казалось, что между Россией и Англией есть нечто
общее: обширные пространства русские и грандиозные колонии англичан. По-
темкин сонно обозрел на столе все то, что уже не вмещалось в его
обильное чрево: форель в соусе из рейнвейна, ягненок с шампиньонами,
глухари с трюфелями... Он ответил:
- Не ври, Яшка! У нас-то все наше, у них все чужое. Англичане твер-
дят, будто время - деньги. А мы, сиволапые, испокон веку живем верой в
то, что жизнь-копейка...
Булгаков желал бы занять пост посла в Лондоне.
- Тебе лучше вернуться на Босфор, - сказал Потемкин.
- Правда ли, что приезжает император Иосиф?
- Но под именем "графа Фалькенштейна". Матушка встретит его в Могиле-
ве, но об этом громко пока не говорят...
Потемкина позвала к себе Екатерина, притихшая и жалкая. Было видно,
что она стыдится своего распутства.
- Куда, богатырь, ехать от меня вознамерился?
- Пора бы уж мне Новую Россию своими глазами оглядеть. Булгакова с
собою возьму - он мне надобен...
- Сейчас ты не оставляй меня одну: нам надо "графа Фалькенштейна"
встречать... А что скажешь о Саше Ланском?
Потемкин к ее бабьим судорогам уже притерпелся:
- Кавалергард скромен! Это уже хорошо...
6. ВООРУЖЕННЫЙ НЕЙТРАЛИТЕТ
До приезда Иосифа II русский Кабинет подготовил важное политическое
решение, которое отразилось и на будущих поколениях, имея ценное значе-
ние и в наши тревожные дни. В международном праве возникло новое понятие
- вооруженный нейтралитет, объединявший нейтральные страны для отпора
любой агрессии... "Екатерина, - писал Фридрих Энгельс, - впервые сформу-
лировала от своего имени и от имени своих союзников принцип вооруженного
нейтралитета (1780 г.) - требование ограничения прав, на которые претен-
довала Англия для своих военных судов в открытом морс. Это требование
стало с тех пор постоянной целью русской политики..." И нигде не прояви-
лось столь выпукло и страстно все то, что французы образно называли "те-
атральным гением Екатерины". Отлично играя роль "матушки" внутри госу-
дарства, она и на международной арене умела возвышать свой голос до под-
линно трагического пафоса! Да, великая актриса, великая...
- Весь мир сошел с ума, и в этом мире я главная сумасшедшая. Война со
Штатами не скоро кончится, Франция с Испанией не уступят Англии, а мачты
кораблей Георга торчат из моих печенок, - сказала она Потемкину.
Разговор начался в пустынной "бриллиантовой" зале, где хранились ее
самодержавные регалии, укрытые в стеклянных витринах, как в хорошем ма-
газине. Женщина прошлась по паркету скользящим шагом, за ее длинным
шлейфом, тихо посапывая, бежали собачки.
- Как ты думаешь, - спросила она и, собрав веер, трижды ударила им по
своей ладони, - после моего тешенского триумфа в Германии вправе ли я
терпеть злодейства английские?..
Коммерческий флот России выплывал на дальние коммуникации, он торго-
вал у черта на куличках зерном и мехами, слюдой и досками, пенькой и па-
токой, ревенем и маслом. Но каперы англичан стерегли купцов у Нордкапа,
на выходах из Каттегата, они брали суда на абордаж, уводили в свои пор-
ты, а потом, пожирая украинский хлеб с башкирским медом, доказывали
русскому послу, что хлеб с медом тоже стратегические товары, могущие
усилить сопротивление их противников.
- Где наши эскадры? - спросил Потемкин.
- Крейсируют в море Северном, у островов Канарских и на широте Лисса-
бона. Я указала им огнем пушечным поддерживать коммерцию от уничтожения.
Но ядрами можно наказывать, а ради укрепления авторитета нужна... бума-
га!
Она ознакомила его с декларацией ко всем нейтральным державам, чтобы
в столицах мира сведали: не ради разбоя она шлет в море крейсера, а дабы
торговлю обезопасить. И по пунктам излагала, как судоходству быть под
защитой оружия:
- На корабле нейтральном и груз нейтрален!
- Гарриса хватит удар, - отвечал ей Потемкин.
- А политика - не больница: кто слаб, того из дипломатии пятками впе-
ред вытаскивают. Но добрых отношений с Гаррисом не порывай. Давай пово-
дим короля Георга за нос. Ты вроде бы из ненависти к Панину готов все
для англичан исполнить, а за меня не тревожься... Репутация у меня скан-
дальная, лишний ералаш в Европе для меня - как лишняя мушка для украше-
