терпением ожидали грядущих перемен.
Печальным взором Екатерина проводила санки Потемкина. И едва повеяло
оттепелью, суетливо заговорила о скором переезде в Царское Село; за нею
потащился и весь двор. Вечером императрица гуляла в парке, уже темнело,
возле дворцовых подъездов зажигали фонари, менялся караул. Екатерина за-
метила рослого кавалергарда в голубом мундире с отворотами и красными
лацканами, по швам и карманам расшитом серебром.
- Кто этот новичок? - спросила она у свиты.
Дамы придворные все городские сплетни знали:
- Да это Ланской, матушка. Родни бедной у него больше, чем мышей в
амбаре. Сам в гостях кормится, а живет из милости у француза Серра, ко-
торый ему половичок стелит.
- Неужто на половике спит?
- Как собачка. В дверях у порога свернется и...
Утром Екатерина повидалась с Никитой Паниным.
- А было ли что из депеш от иркутского генерал-губернатора?
- Дельного ничего, - ответил Панин, понимая суть ее беспокойства:
Джеймс Кук, по слухам, погиб на Гавайских островах, англичане нашли его
обглоданные кости, которые и погребли в море. - Куда плывут далее - не-
известно.
- Я буду писать в Иркутск сама, дабы там о Камчатке не забывали. Но
где взять пушек и гарнизоны, не ведаю...
Павел при встрече с матерью просил отпустить его с кирасирским полком
сражаться на стороне Фридриха II:
- К тому меня обязывают рыцарский долг и узы крови! Со мною выступят
в поход и все братья моей дражайшей супруги - принцы Вюртембергские, мы
сокрушим всех врагов Пруссии.
Екатерина в раздумье записывала: "Вижу, в какие руки попадет империя
после моей смерти: из России сделают провинцию Европы, зависимую от воли
Пруссии... мне больно было бы, если моя смерть, подобно смерти императ-
рицы Елизаветы, послужит знаком изменения всей системы русской полити-
ки".
Не оттого ли, что немцы австрийские дрались с немцами же прусскими (а
все немцы большие любители поесть картошки), и война за Баварское нас-
ледство получила в Париже название "картофельной". Ах, если бы истребле-
нием только картошки все и ограничилось! Но прусские войска прошли через
Богемию как саранча, все пожирая, все вытаптывая. А вскоре и самим прус-
сакам есть в Богемии стало нечего. Фридрих велел отвести войска на Глац,
атаки австрийской конницы были отбиты его пехотой. Париж надеялся, что
"старый Фриц" ослепит Европу блеском скорых маневров, явит миру образцы
новых блистательных побед. Однако нн сам Фридрих II, ни тем более Иосиф
II не рискнули на генеральное сражение. Противники не столько убивали
один другого, сколько, заняв позицию, оскорбляли друг друга неслыханными
ругательствами, и казалось, что Фридрих страшится потерять былую репута-
цию, а императору Иосифу стыдно начинать боевую репутацию с поражения.
Война перешла в другое качество - из горячей в холодную, когда за де-
ло взялись русские и французские дипломаты. Узнав о "миролюбии" матери,
император Иосиф заявил ей, что отныне его ноги в Вене не будет.
- Я переберусь в Аахен, и больше мы никогда не увидимся. К чему этот
мир? Известно ли вам, что пруссаки от поноса потеряли больше, нежели бы
я убил их в сражениях?
Фридрих с аппетитом разорял австрийскую Силсзию.
- Мы снова бедны, - говорила сыну императрица. - А князь Репнин не
только миротворец, под его началом целый корпус, готовый поддержать
Пруссию...
- Меня никогда не победить! - отвечал Иосиф.
- Победить можно, но переспорить - никогда.
Из Вены французский посол Брстсйль писал князю Репнину, чтобы он сам
выбрал город в Силезии, удобный для переговоров. Николай Васильевич ука-
зал на Тешен, в ратуше которого можно хорошо разместить столы и стулья -
для конференции. Но пока они там договаривались, Иосиф II дотла спалил
Нейштадт. Фридрих, обеспокоенный, заметил Репнину: "Не рано ли я послу-
шался вас, вложив меч в ножны?" Булгаков зачитал королю письмо Румянце-
ва-Задунайского: армия султана турецкого свершает быстрый марш от Дуная
к Хотину, войска Австрии копятся в Галиции, война с Портой Блистательной
способна вызвать возмущение Барской конфедерации, которая, аки гад под-
колодный, свернулась в клубок, пока тихая, но может в любой миг развер-
нуться, болезненно жаля. Фридриху пришлось смириться с пожарами Нейштад-
та.
- Хорошо, - сказал он, - я понимаю, что России сейчас нет дела до мо-
ей подагры. Но если Вена не выкажет ревности к миру, я войду в Вену со
стороны Пратера, перенеся ставку на дачу Кауница, где давно пора провет-
рить все комнаты...
За столом ратуши в Тешене русские посредничали от имени Пруссии, а
Бретейль хлопотал за Австрию, хотя никто из французов нс желал усиления
немцев. Бретейль сказал Репнину:
- Я долго был послом в Петербурге, и в моей дипломатической биографии
сохранился пикантный для истории момент, когда я удачно напророчил вам
революцию, которая и случилась под знаменами Емельяна Пугачева.
- Барон, - сухо отвечал Репнин, - пророча о русской революции, не
провороньте ее зарождение во Франции...
Филипп Кобенцль, депутат Австрии, цеплялся за каждый клочок Баварии,
но усилиями Репнина и Бретейля его отгоняли подальше от захваченных тер-
риторий - и вот результат: император Иосиф II храбро завоевал для
Австрии всего лишь 34 квадратные мили. Позор был велик! Зато Фридрих ха-
пужисто прибрал к своим рукам маркграфства Анспахское и Байрейтское.
Россия, конечно же, не приобрела ничего, кроме авторитета.
- И теперь, - сказал Булгаков, - мы надолго стали гарантом мира в де-
лах германских...
Ослабив Австрию, прусский король невольно ослабил и всю Германскую
империю. Мало того, он сам попал в зависимость от русского Кабинета, как
зависел от него теперь и его противник Иосиф II... Дипломаты покидали
Тешен. Булгаков захлопнул дверцы кареты, пропели рожки почтальонов.
- Следует ожидать, - сказал он князю Репнину, - что Иосиф теперь вы-
нужден отбивать поклоны перед нашим двором.
- Несомненно. Но - Фридрих? - воскликнул Репнин. - Ведь он намного
умнее Иосифа, и, когда поймет, что произошло в Тешене, он займется ско-
лачиванием союза против России...
Так и случилось. Фридрих обрел вдруг ясность.
- Ах старый осел! - выругал он себя. - Я потерял двадцать пять милли-
онов в этой войне, и я же не могу отныне делать в Германии то, что мне
хотелось бы делать...
Увидев, в какую ловушку он попал, Фридрих начал образование фюрстен-
бунда (союза немецких князей), и это было еще неопасно для России. Но,
опытный политик, король заманивал в эту лигу и короля английского Георга
III, который оставался наследственным курфюрстом Ганноверским.
Панин сказал:
- Вот это уже становится опасным для нас...
При Коллегии дел иностранных пришлось завести "Германскую канцеля-
рию", чтобы контролировать все дела немецкие. Иосиф тоже задумался: что
делать дальше? Залезать в Германию ему теперь не позволят, так не лучше
ли обратить свои цесарские взоры на Восток, где еще найдется пожива для
Австрии?
Он срочно повидался в Пратере с Кауницем:
- Готовьте для Петербурга самого лучшего дипломата.
- Лучший здесь я, но в Россию я не поеду...
4. РАЗНЫЕ ФАНТАЗИИ
Пока жив Леонард Эйлер, флоту плавать легче: он и в навигации, он и в
астрономии-первый помощник. После страшного пожара, уничтожившего Ва-
сильевский остров, из Кабинета ему выдали деньги для покупки нового до-
ма... Пожары на святой Руси тем хороши, что на пепелищах строят не так,
как было до пожаров, а лучше. На Васильевском острове засыпали никому не
нужные каналы - жалкое подобие Венеции, на их месте возникли "линии".
Большой проспект расширили, посредине его рассадили "тенятник" (так
русские называли бульвары). Слепота закрыла перед Эйлером краски мира,
зато усилилась работа мозга, воображения, памяти... 38 внуков окружали
почтенного старца, все здоровые и веселые, хорошо обеспеченные. Сейчас
ученый изучал полеты аэростатов, только что изобретенных. Екатерина не
признавала будущего за нарезными орудиями, заряжаемыми с казны, а не со
стороны дула, царица высмеивала шары Монгольфьера, не верила в голубиную
почту, третировала все попытки человека опуститься в бездны морей.
"Бесплодные фантазии!" - говорила она и запретила полеты на воздушных
шарах, боясь лишних пожаров, если такой "монгольфьер" вдруг упадет с не-
бес на соломенные крыши...
Так уж случилось, что Эйлер в слепоте своей не мог видеть Потемкина,
которого знал лишь по голосу. Но оба они были страстные меломаны. Эйлер
и Потемкин без запинки наизусть могли читать "Энеиду". Иногда Эйлер
спрашивал Потемкина:
- Что самое тревожное сейчас в государстве?
- Все у нас тревожно, а переговоры в Тсшсне сказываются: Версаль, от-
зывая Корберона, готовит миссию маркиза де Верака, Кауниц, кажется,
пришлет в Петербург графа Кобснцля.
Великий слепец передвигал по столу магниты:
- Что ожидать хорошего от маркиза до Верака?
- Очередных сплетен, думаю.
- А от этого умника Кобенцля?
- Новых комедий... Мы еще тут похохочем!
Турция все-таки признала независимость Крыма, утвердила и Шагин-Гирея
в его ханском достоинстве. Казалось бы, все? Можно и отдохнуть от кляуз
татарских, от клевет стамбульских. Потемкин нехотя отпустил из Крыма
калмыков, чтобы погостили в родных улусах, а Суворова перевел в Казань -
командовать тамошней дивизией... Екатерина не скрыла удивления:
- Зачем ты в Казань его задвинул? Обидится.
- Не задвинул, а выдвинул. Оттуда он дивизию на кораблях спустит до
Астрахани - на юге Каспия надобно деловые фактории заводить, чтобы с Ин-
дией торги иметь. По случаю войны Франции с Англией товары удобнее на
верблюдах тащить, нежели в морях дальних от пиратов терять их... - Затем
продолжил речь о Суворове: - Просит он разведения с женой, а доченьку
свою пяти лет чтобы ты, матушка, приютила на казенной половине Смольного
монастыря.
- Это я сделаю. Но мысли вздорные пусть из головы выбросит: не прис-
тало ему разводы устраивать...
Потемкин катался в санях с дочерьми Леонарда Эйлера, в общении с ко-
торыми он всегда был галантным кавалером, и только. Близ крепости Петро-
павловской раскинулся шумный крестьянский торг, там они вылезли из са-
ней, обозревая свиные и бараньи туши, горы мороженой дичи, возы с трес-
кой архангельской. Потемкин замерз, пригласил барышень к себе в оранже-
реи, где угощал их фруктами прямо с ветвей, набрал для отца их лукошко
грибов, показал свои кабинеты-китайский с японским, украшенные изделиями
из нефрита и лаковыми шкатулками. Девушки остановились перед запертой
дверью.
- А что у вас в этой комнате? - спросили они.
- Гляньте сами. Только тихо. Она еще спит...
В широкой постели разметалась юная волшебница, поверх одеяла ее были
разбросаны цветы и драгоценности.
- Это моя младшая племянница, - шепнул Потемкин, - Катенька...
Екатерина еще раз предупредила светлейшего, чтобы Катю Энгельгардт
поберег для Бобринского:
- Пусть моя кровь породнится в веках с твоею.
В самый последний день 1779 года Потемкин взял на руки Наташу - Суво-
рочку, до глаз закутанную от леденящей вьюги, и отвез в Смольный монас-
тырь на воспитание; ворота надолго затворили девочку от мира, в котором
отец ее испытал слишком короткое семейное счастье. В эту пору отношения
Потемкина и Суворова были хорошими, доверительными: оба они, столь раз-
ные, нуждались друг в друге!
Безбородко надеялся с помощью Потемкина свалить Никиту Панина, но ка-
бинет-секретарь уже не заискивал перед светлейшим, как раньше, в дугу
перед ним не гнулся: он ощущал свою силу, быстро растущую. Ему и не сни-
лось на Дунае, при ставке Румянцева, что будет так сладко жить на мерз-
лых берегах Невы, при дворе Екатерины. Нажрал он себе такое мурло, что
брыли щек свисали на кружевное жабо, а ноги стали как тумбы. Еле двигал
