ния лица! Но помни: с англичанами дела вести нелегко. Ты с ними о поли-
тике, а у них в голове коммерции, заводишь речь о торговле - они думают
о политике...
Гаррис при свидании с Потемкиным настаивал на срочности союза России
с Англией. Потемкин был в словах осторожен:
- Увы, возникло нежданное препятствие...
- В лице графа Панина? - спросил Гаррис.
- Нет, он болен. Но заболел и новый фаворит Ланской.
- Такой молодой и здоровый кавалер?
- Выходит, уже переутомился...
Гаррис записал слова Потемкина: "Мое влияние, - сказал он, - совер-
шенно прекратилось, особенно потому что я взял на себя смелость совето-
вать ей (Екатерине) отделаться скорее от нового любимца, который, если
умрет в ся же дворце, нанесет чувствительный удар ея женской репутации".
- Государыне противна сама мысль о "наступательном" союзе. Но она
просила меня заверить вас в искренней дружбе.
- Если ваша императрица, - парировал Гаррис, - предпримет попытку
умиротворить Бурбонов в делах колоний, как умиротворила Австрию в делах
Германии, она обретет новую бессмертную славу. Не забывайте, что в слу-
чае нашего поражения Франция станет закупать пеньковые веревки и смолу
для кораблей у американцев, а Россия тогда потерпит немалые убытки.
- Это правда, - согласился Потемкин, вздыхая...
Он отвез Гарриса на Черную речку, где Екатерина ужинала на даче Стро-
гановых. Она подняла бокал:
- Милорд, рада, что адмирал Родней разбил испанский флот, избавив
Гибралтар от осады... Передайте своему королю, что я всегда согласна по-
могать его величеству.
Очень мило, но Гаррис нуждался в другом:
- В чем выразится помощь вашего величества?
- О! - сказала Екатерина, осушая бокал. - Я устрою благотворительный
бал в своем дворце, а деньги, полученные с танцующих, раздам петер-
бургским нищим, чтобы они молились во славу непобедимого английского
флота...
Потемкин помалкивал, Строганов наивно улыбался. "Уж не издеваются ли
тут надо мною?" - мелькнула мысль у Гарриса. Между тем появление "Декла-
рации о вооруженном нейтралитете" стало для Европы такой же сенсацией,
как если бы из Темзы выловили русалку или в парке Сан-Суси поймали кен-
гуру. "Декларация" вызвала в английском парламенте целую бурю-гнева,
криков, ненависти, воплей, оскорблений. Но "Декларацию" уже охотно под-
писывали другие страны, приветствуя ее появление, и в Европе стали га-
дать: кто же ее придумал? Растущий авторитет России не давал покоя поли-
тикам, а потому авторство "Декларации" сначала приписывали не Екатерине,
а Фридриху Великому... Екатерина внесла в историю ясность: "Это неправ-
да; идея о вооруженном нейтралитете возникла в моей глупой голове, а не
у кого другого. Безбородко может засвидетельствовать, что эта мысль была
высказана мною, императрицей, совершенно случайно. Граф Панин не хотел и
слышать о вооруженном нейтралитете... стоило большого труда (нам) убе-
дить его".
Гаррис извещал Лондон, что Россия вооружает еще 15 мощных линейных
кораблей. Балтийский флот снова готов выйти на коммуникации - для охраны
международной торговли. Наконец, по приказу Потемкина на жительство в
Херсоне вывозят корабельных мастеров и лашманов - специалистов по техни-
ческой древесине... Возникает новый флот - Черноморский.
...Россию в ее беге по волнам было уже не остановить!
Осьмнадцатый век - эпоха благородных рыцарей и классических злодеев,
время блестящих бонвиванов и мудрейших философов, доблестных воителей и
гениальных самоучек. Но и в этом веке нельзя оценивать людей однозначно:
рыцарство уживалось рядом с подлостью, мудрец казался наивным чудаком,
шарлатан легко сходил за гения, борцы против тирании не гнушались подно-
сить тарелки коронованным сатрапам, а сами кровавые деспоты осыпали зо-
лотом тех авторов, которые воспевали благо народной свободы... Мятежная
натура принца Шарля де Линя была плоть от плоти этого сумбурного века! А
жизнь принца - как рыцарский роман, и не было битвы, в которой бы он не
сражался, не было юбки, за которой бы не волочился, и не было такой кни-
ги в Европе, которую бы он не прочитал.
Уже много лет де Линь состоял в переписке с королем Фридрихом II, ко-
торый не прерывал обмена письмами даже тогда, когда де Линь сражался
против Пруссии - на стороне Франции или Австрии. Проездом в Петербург он
был принят в Сан-Суси как собрат Фридриха по перу - оба считали себя пи-
сателями. Разговор, естественно, коснулся и Потемкина, де Линь спросил,
в какой из баталий лишился он своего глаза.
- В бане... ему попалось очень едкое мыло.
- Я знал, что баня для русских - вроде Пантеона, но еще не был изве-
щен, что в банях теряют зрение.
- У этих русских все не так, как у нас...
Фридрих был явно удручен предстоящим свиданием в Могилеве Иосифа с
Екатериной; "старый Фриц" желчно сказал:
- Карл Двенадцатый вошел в Россию тоже через паршивый Могилев, но по-
том не знал, как оттуда унести свои кости... Вы, принц, будучи в Петер-
бурге, побаивайтесь этих людоедов!
Де Линь застал короля в недобрый час. Фридрих давно чуял неладное в
политическом "равновесии", он решил срочно заменить посла Сольмса свежим
дипломатом, которого звали Евстафием Герц фон Шлицем, попросту - Герц.
Он спросил его:
- Вы слышали, что императрица собирается на прогулку в Белоруссию, а
в Могилеве сооружают триумфальные арки?
- Из голландских газет, ваше величество.
- Из газет немного узнаете, Герц. В наши времена дипломат обязан до-
гадываться о том, о чем в газетах не пишут.
Король сказал, что кажется, назревает неприятный момент, когда Россия
станет перестраивать весь политический фронт. Панин теряет остатки преж-
него влияния, от "Северного аккорда" русский Кабинет способен перейти к
союзу с Австрией:
- В парике Екатерины скопилось немало вредной пыли, не пора ли выбить
ее? Я посылаю в Петербург и своего наследника, чтобы он заручился под-
держкой русского цесаревича...
Был месяц март, когда Герц прибыл в Петербург и вручил Потемкину
письмо от Фридриха II; в этом письме король осыпал светлейшего самой
низкопробной лестью, умоляя поддержать прусские интересы, отвергая про-
иски венские ("обещал сделать для него возможным то, что другим людям
кажется невозможным").
- Посул велик! - сказала Екатерина, сообразив, что Фридрих соблазняет
Потемкина короною герцогов Курляндских.
- Курляндии место в истории уготовано, - отвечал Потемкин. - Ей прис-
тало быть губернией российской...
"Декларация о вооруженном нейтралитете" вступили в действие, Англия
лишалась призов от морского разбоя. Панин принял Гарриса, лежа в посте-
ли. "Он несколько раз повторил мне, что "Декларация" не его произведе-
ние; что она явилась для него неожиданно и при полном его незнании на
свет ея назначения..."
- Но и Англия хороша! - упрекнул он Гарриса. - Ваше владычество в мо-
рях сделалось уже невыносимо.
Против "Декларации" в России выступил только один адмирал Грейг.
- Матушка, - честно заявил он императрице в беседе с глазу на глаз, -
в прошлой войне пират Ламбро Каччиони поступал в море тако же, како и
английские крейсеры поступают ныне с кораблями чужими. Однако ты Каччио-
ни одобряла и в чины вывела. В этом наблюдаю я противоречие в твоих
действиях.
- Адмирал, ты не путай грека с королем Англии...
Герц пожелал личной встречи с Потемкиным:
- Вы еще не ответили на письмо моего короля?
- Некогда, - огрызнулся Потемкин.
- Надеюсь, вы догадались, что щедроты моего короля не имеют границ. Я
знаю, что дела в Митаве не могут нравиться двору вашему. Сейчас в Петер-
бурге умирает герцогиня Евдокия Курляндская, урожденная княжна Юсупова,
бежавшая от побоев и пьянства мужа. Король желает угодить вашей светлос-
ти: он доверил мне передать, что любая принцесса из славного дома Гоген
цоллернов согласна стать вашей женою, и тогда...
Шла борьба за то, что будет сказано в Могилеве!
- Надо продумать, что нам говорить в Могилеве.
Екатерина болела ангиной, но в постель не ложилась. Потемкин тоже
страдал от ангины, валяясь в постели более по привычке. Он вернулся к
недавней "Декларации".
- Эта бумага заставит нас отступить от панинского "Северного аккор-
да", ибо без Англии он рассыплстся сам по себе. Но, изгоняя прочь систе-
му Панина, - продолжал Потемкин, - мы должны будем избавить себя и от
автора этой системы.
Екатерина сделала ему насмешливый книксен:
- Наконец-то и ты понял, что в "Декларации" есть подоплека, которой
сам Панин не раскусил... Вооруженный нейтралитет на морях оставит Англию
в постыдном одиночестве, а внутри моего двора и Кабинета в изоляции ока-
жется Панин.
Потемкин снова завел речь о том, что после Тешена и "Декларации" па-
нинская ориентация на северные (протестантские) государства изжила себя,
а России еще предстоит тяжелейшая борьба с Турцией за обладание Причер-
номорьем.
- От Пруссии, - доказывал он императрице, - можно совсем отступиться,
как отступается муж от негодной жены, уже не раз ему изменившей. Нс
пристало нам, стране великой и пространственной, цепляться за штаны
злобного карлика. Надо так вести себя. что если в Петербурге кто и чих-
нет, так чтобы в Версале и Лондоне все в жестокой простуде полегли.
Он предлагал союзничать впредь с Австрией, которая в борьбе с Турцией
свои интересы имеет. Екатерина заметила: перемена в политике окажется
очень резкой, как если бы женщина, еще вчера молодая, завтра предстала
негодной старухой.
- Вена, - напомнила императрица, - коварство свое, под стать Пруссии,
не раз к нашему ущербу обнаруживала...
Всю ответственность за создание никчемного "Северного аккорда" Екате-
рина теперь свалила на одного Панина:
- Он, злодей, виноват! Я была молода, неопытна, когда Панин меня чуть
не за волосы втащил в "Аккорд" свой. Теперь я согласна: во вражде с Тур-
цией выгоднее иметь опору в цссарцах...
Потемкин упрятал в своем архиве записку Екатерины:
"Каковы бы цесариы ни бьиш и какова ни есть от них тягость, но оная
будет несравненно менее всегда, нежели Ируеекая, которая совокупление
сопряжена со всем с тем, что в свете может только быть придумано пакост-
ного и несносного. Дорогой друг, я говорю это по опыту: я, к несчастью,
весьма близко видела это ярмо (прусское), и вы были свидетель, что я бы-
ла вне себя от радости, лишь только увидела маленькую надежду на исход
из этого положения..."
Утром императрица велела готовить для Могилева парадное платье, укра-
шенное 4200 крупными жемчужинами. Через полицию указала позвать к ней
лучшего ямщика Федора Игнатова, служившего на тракте Москва-Петербург.
Пришел он - мужик здоровущий. Кафтан на нем сукна алого. Опоясан кушаком
белым. На груди бляха величиной с тарелку. На бляхе - герб России с ор-
лами. Через плечо великана тянулся гарусовый шнурок к рожку, чтобы в пу-
ти сигналы подавать. Екатерина по-русски с поклоном (благо поклон спину
не ломит) поднесла мужику чарку со старкой и спросила любезно:
- А закусить желаешь ли?
- Не. И так хорошо.
- У тебя в тройке масть-то какая?
- Вороные. А челки белые.
- Колокольчики твои далеко ль слыхать?
- Всю Русь прозвонил уже. Валдайская музыка.
- У меня к тебе личная просьба, - сказала Екатерина. - Ко мне кесарь
венский гостить едет. Берешься ли, Федор, прокатить его от рубежей до
Могилева за полутора суток?
- Могу и раньше! Но душа в нем жива не будет.
- А почему так?
- Ухабы наши. Сама знаешь, матушка.
- Вези! Только в канаву кесаря не выверни.
- Да уж и не таких орлов возили! Сначала-то икота их разбирала. А по-
том ничего... отлежались.
7. ПЕРЕМЕНА ФРОНТА
Что видел путник, в Могилевский град въезжающий? "Тако мне, шествую-
щему, показались места возвышенны и здания града великого. Невозделанные
