четырем углам с застывшими лицами стояли автоматчики. Между ними
вплотную сидели на корточках мелкие желтые люди в обтрепанных зеленых
мундирах. Монгольские их лица смотрели поверх бортов печально и без
всякого интереса. Если грузовик подбрасывало, раздавалось звяканье
металла - пленные были в ножных кандалах. Один за другим проезжали
грузовики с печальными людьми. Уинстон слышал, как они едут, но видел
их лишь изредка. Плечо женщины, ее рука прижимались к его плечу и
руке. Щека была так близко, что он ощущал ее тепло.
Она сразу взяла инициативу на себя, как в столовой. Заговорила,
едва шевеля губами, таким же невыразительным голосом, как тогда, и
этот полушепот тонул в общем гаме и рычании грузовиков.
- Слышите меня?
- Да.
- Можете вырваться в воскресенье?
- Тогда слушайте внимательно. Вы должны запомнить. Отправитесь на
Паддингтонский вокзал...
С военной точностью, изумившей Уинстона, она описала маршрут.
Полчаса поездом: со станции - налево; два километра по дороге, ворота
без перекладины: тропинкой через поле; дорожка под деревьями, заросшая
травой; тропа в кустарнике: упавшее замшелое дерево. У нее словно
карта была в голове.
- Все запомнили? - шепнула она наконец.
- Да.
- Повернете налево, потом направо и опять, налево. И на воротах
нет перекладины.
- Да. Время?
- Около пятнадцати. Может, вам придется подождать. Я пряду туда
другой дорогой. Вы точно все запомнили?
- Да.
- Тогда отойдите скорей.
В этих словах не было надобности. Но толпа не позволяла разойтись.
Колонна все шла, люди глазели ненасытно. Вначале раздавались выкрики и
смет, но шумели только партийные, а вскоре и они умолкли.
Преобладающим чувством было обыкновенное любопытство. Иностранцы - из
Евразии ли, из Остазаю - были чем-то вроде диковинных животных. Ты их
никогда не видел - только в роли военнопленных, да и то мельком.
Неизвестна была и судьба их - кроме тех, кого вешали как военных
преступников; остальные просто исчезали - надо думать, в каторжных
лагерях. Круглые монгольские лица сменились более европейскими,
грязными, небритыми, изнуренными. Иногда заросшее лицо останавливало
на Уинстоне необычайно пристальный взгляд, и сразу же он скользил
дальше. Колонна подходила к концу. В последнем грузовике Уинстон
увидел пожилого человека, до глаз заросшего седой бородой: он стоял на
ногах, скрестив перед животом руки, словно привык к тому, что они
скованы. Пора уже было отойти от женщины. Но в последний миг, пока
толпа их еще сдавливала, она нашла его руку и незаметно пожала.
Длилось это меньше десяти секунд, но ему показалось, что они
держат друг друга за руки очень, долго. Уинстон успел изучить ее руку
во всех подробностях.
Он трогал длинные пальцы, продолговатые ногти, затвердевшую от
работы ладонь с мозолями, нежную кожу запястья. Он так изучил эту руку
на ощупь, что теперь узнал бы ее и по виду. Ему пришло в голову, что
он не заметил, какого цвета у нее глаза. Наверно, карие, хотя у
темноволосых бывают и голубые. Повернуть голову и посмотреть на нее
было бы крайним безрассудством. Стиснутые толпой, незаметно держась за
руки, они смотрели прямо перед собой, и не ее глаза, а глаза пожилого
пленника тоскливо уставились на Уинстона из чащи спутанных волос.
II
Уинстон шел по дорожке в пятнистой тени деревьев, изредка вступая
в лужицы золотого света - там, где на смыкались кроны. Под деревьями
слева земля туманилась от колокольчиков. Воздух ласкал кожу. Было 2
мая. Где-то в глубине леса кричали вяхири.
Он пришел чуть раньше времени. Трудностей в дороге он не встретил:
женщина, судя по всему, была так опытна, что он даже боялся меньше,
чем полагалось бы в подобных обстоятельствах. Он не сомневался, что
она выбрала безопасное место.
Вообще трудно было рассчитывать на то, что за городом безопаснее,
чем в Лондоне. Телекранов, конечно, нет, но в любом месте может
скрываться микрофон - твой голос услышат и опознают, кроме того,
путешествующий в одиночку непременно привлечет внимание. Для
расстояний меньше ста километров отметка в паспорте не нужна, но
иногда около станции ходят патрули, там они проверяют документы у всех
партийных и задают неприятные вопросы. На патруль он, однако, не
налетел, а по дороге со станции не раз оглядывался - нет ли слежки.
Поезд был набит пролами, довольно жизнерадостными по случаю теплой
погоды. Он ехал в вагоне с деревянными скамьями, полностью
оккупированном одной громадной семьей - от беззубой прабабушки до
месячного младенцам, - намеревавшейся погостить денек "у сватьев" в
деревне и, как они без опаски объяснили Уинстону, раздобыть на черном
рынке масла.
Деревья расступились, он вышел на тропу, о которой она говорила, -
тропу в кустарнике, протоптанную скотом. Часов у него не было, но
пришел он определенно раньше пятнадцати. Колокольчики, росли так
густо, что невозможно было на них не, наступать. Он присел и стал
рвать цветы - отчасти чтобы убить время, отчасти со смутным намерением
преподнести ей букет. Он собрал целую охапку и только понюхал слабо и
душно пахшие цветы, как звук за спиной заставил его похолодеть: под
чьей-то ногой хрустели веточки. Он продолжал рвать цветы.
Это было самое правильное. Может быть, сзади - она, а может, за
ним все-таки следили. Оглянешься - значит, что-то с тобой нечисто. Он
сорвал колокольчик. потом еще один. Его легонько тронули за плечо.
Он поднял глаза. Это была она. Она помотала головой, веля ему
молчать, потом раздвинула кусты и быстро пошла по трещине к лесу.
По-видимому, она здесь бывала: топкие шеста она обходила уверенно.
Уннстон шел за ней с букетом. Первым его чувством было облегчение, но
теперь, глядя сзади на сильное стройное тело, перехваченное алым
кушаком, который подчеркивал крутые бедра, он остро ощутил, что
недостоин ее. Даже теперь ему казалось, что она может вернуться,
посмотреть на него - и раздумает. Нежный воздух и зелень листвы только
увеличивали его робость. Из-за этого майского солнца он, еще когда шел
со станции, почувствовал себя грязным и чахлым - комнатное существо с
забитыми лондонской пылью и копотью порами. Он подумал, что она ни
разу не видела его при свете дня и на просторе. Перед ними было
упавшее дерево, о котором она говорила на площади. Женщина отбежала в
сторону и раздвинула кусты, стоявшие сплошной стеной. Уинстон полез за
ней, и они очутились на прогалине, крохотной лужайке, окруженной
высоким подростами отовсюду закрытой. Женщина обернулась.
- Пришли, - сказала она.
Он смотрел на нее с расстояния нескольких шагов. И не решался
приблизиться.
- Я не хотела разговаривать по дороге, - объяснила она. - Вдруг
там микрофон.
Вряд ли, конечно, но может быть. Чего доброго, узнают голос,
сволочи.
- Здесь не опасно?
Уинстон все еще не осмеливался подойти.
- Здесь не опасно? - переспросил он.
- Да. Смотрите, какие деревья. - Это была молодая ясеневая поросль
на месте вырубки - лес жердочек толщиной не больше запястья. - Все
тоненькие, микрофон спрятать негде. Кроме того, я уже здесь была.
Они только разговаривали. Уинстон все-таки подошел к ней поближе.
Она стояла очень прямо и улыбалась как будто с легкой иронией - как
будто недоумевая, почему он мешкает. Колокольчики посыпались на землю.
Это произошло само собой. Он взял ее за руку.
- Верите ли,- сказал он,- до этой минуты я не знал, какого цвета у
вас глаза.- Глаза были карие, светло карие, с темными ресницами.-
Теперь, когда вы разглядели, на что я похож, вам не противно на меня
смотреть?
- Нисколько.
- Мне тридцать девять лет. Женат и не могу от нее избавиться. У
меня расширение вен. Пять вставных зубов.
- Какое это имеет значение? - сказала она.
И сразу - непонятно даже, кто тут был первым,- они обнялись.
Сперва он ничего не чувствовал, только думал: этого не может быть. К
нему прижималось молодое тело, его лицо касалось густых темных волос,
и - да! наяву! - она подняла к нему лицо, и он целовал мягкие красные
губы. Она сцепила руки у него на затылке, она называла его милым,
дорогим, любимым. Он потянул ее на землю, и она покорилась ему, он мог
делать с ней что угодно. Но в том-то и беда, что физически он ничего
не ощущав, кроме прикосновений. Он испытывал только гордость и до сих
пор не мог поверить в происходящее. Он радовался, что это происходит,
но плотского желания не чувсвовал. Все случилось слишком быстро... он
испугался ее молодости и красоты... он привык обходиться без
женщины...- он сам не понимал причины. Она села и вынула из волос
колокольчик.
Потом прислонилась к нему и обняла его за талию.
- Ничего, милый. Некуда спешить. У нас еще полдня. Правда,
замечательное укрытие? Я разведала его во время одной туристской
вылазки, когда отстала от своих. Если кто-то будет подходить, услышим
за сто метров.
- Как тебя зовут? - спросил Уинстон.
- Джулия. А как тебя зовут, я знаю. Уинстоц - Уинстон Смит.
- Откуда ты знаешь?
- Наверно, как разведчица я тебя способней, милый. Скажи, что ты
обо мне думал до того, как я дала тебе записку?
Ему совсем не хотелось лгать. Своего рода предисловие к любви -
сказать для начала самое худшее.
- Видеть тебя не мог,- ответил он.- Хотел тебя изнасидовать, а
потом убить. Две недели назад я серьезно размышлял о том, чтобы
проломить тебе голову булыжником. Если хочешь знать, я вообразил, что
ты связана с полицией мыслей.
Джулия радостно засмеялась, восприняв его слова как подтверждение
того, что она прекрасно играет свою роль.
- Неужели с полицией мыслей? Нет, ты правда так думал?
- Ну, может, не совсем так. Но глядя на тебя... Наверно, оттого,
что ты молодая, здоровая, свежая, понимаешь... я думал...
- Ты думал, что я примерный член партии. Чиста в делах и помыслах.
Знамена, шествия, лозунги, игры, туристские походы - вся эта
дребедень. И подумал, что при малейшей возможности угроблю тебя -
донесу как на мыслепреступника?
- Да, что-то в этом роде. Знаешь, очень многие девушки именно
такие.
- Все из-за этой гадости,- сказала она и, сорвав алый кушак
Молодежного антиполового союза, забросила в кусты.
Она будто вспомнила о чем-то, когда дотронулась до пояса, и
теперь, пор ывшись в кармане, достала маленькую шоколадку, разломила и
дала половину
Уинстону. Еще не взяв ее, по одному запаху он понял, что это
совсем не обыкновенный шоколад. Темный, блестящий и завернут в фольгу.
Обычно шоколад был тускло-коричневый, крошился и отдавал - точнее его
вкус не опишешь - дымом горящего мусора. Но когда-то он пробовал
шоколад вроде этого. Запах сразу напомнил о чем то - о чем, Уинстон не
мог сообразить,- напомнил мощно и тревожно.
- Где ты достала?
- На черном рынке,- безразлично ответила она.- Да, на вид я именно
такая. Хорошая спортсменка. В разведчицах была командиром отряда. Три
вечера в неделю занимаюсь общественной работой в Молодежном
антиполовом союзе. Часами расклеиваю их паскудные листки по всему
Лондону. В шествиях всегда несу транспарант. Всегда с веселым лицом и
ни от чего не отлыниваю.
Всегда ори с толпой - мое правило. Только так ты в безопасности.
Первый кусочек шоколада растаял у него на языке. Вкус был
восхитительный. Но что-то все шевелилось в глубинах памяти - что-то,
