кстати, о грешниках. Что сказал бы монсеньор Франческо де Арагон, узнай он
о наших отношениях?
Жоанна опустилась на табурет и тихо заплакала.
- Я каждый день молю Бога, чтобы он простил нас, - сквозь слезы
произнесла она. - Грех наш велик, но Господь милостив... Да разве только
мы грешники?! Быть может, Маргарита праведница? Или тот же Красавчик? Или
Бланка?..
- Да-а, - вздохнул граф. - Нечего сказать, благочестивая компашка
собралась. Что ни человек, настоящее вместилище добродетели и кладезь
целомудрия... Между прочим, ты напомнила мне еще об одной грешнице - о
моей так называемой жене. Говорят, она обнаглела до крайности. Завела себе
любовника, рисуется с ним на людях, точно с законным мужем...
- Сандро!- укоризненно отозвалась Жоанна. - Как ты можешь! Кому-кому,
но не тебе упрекать ее в этом.
- Совершенно верно, дорогая, совершенно верно. Меня огорчает не то,
что она завела любовника, но кого она взяла себе в любовники! Нищего
дворянчика, которому не хватает собственных средств даже на то, чтобы
одеться прилично.
- Это правда, Бланка содержит его. Но не беспокойся, не из твоего
кармана.
- Да знаю, знаю. Она скорее умрет, чем примет от меня хотя бы динар.
- Граф горько усмехнулся. - И опять же, не об этом речь. Неужели ты не
понимаешь, что ее выбор унижает меня в глазах двора? Это она так мстит мне
- тонко, изощренно... Пойду-ка я потолкую с ней по душам.
- Прямо сейчас? - удивилась Жоанна.
- Именно сейчас. Я хочу застать ее в постели с этим добрым молодцем,
так она будет поуступчивее. Надеюсь, они еще не уснули. А ты, сестренка,
ступай спать, поздно уже... - Будто в подтверждение его слов, часы на
главной башне дворца пробили дважды. - Вот черт! Мне нужно идти к...
Впрочем, пусть он подождет, ничего с ним не станется.
- Кто это - он? - встревожено спросила Жоанна.
- Будешь много знать, скоро состаришься, - ответил Александр и,
ласково взглянув на сестру, добавил: - Не волнуйся, малышка, не Инморте.
8. СВЯТО МЕСТО ПУСТО НЕ БЫВАЕТ, ИЛИ О ТОМ, КАК ГРАФ
ВООЧИЮ УБЕДИЛСЯ, ЧТО ЕСЛИ ЖЕНА НЕ СПИТ СО СВОИМ МУЖЕМ,
ЗНАЧИТ ОНА СПИТ С ЛЮБОВНИКОМ
Граф не ошибался, рассчитывая застать Бланку в объятиях Монтини; не
ошибался он и в том, что в два часа ночи она еще не спит. По обычаю
кастильского двора Бланка ложилась в постель очень поздно и просыпала
около одиннадцати утра. В первые месяцы после переезда в Памплону, где не
было такого милого обычая, она, расставшись с Маргаритой, возвращалась в
свои покои и еще два-три часа скучала в обществе сонных фрейлин или же
вызывала своего канцлера и обсуждала с ним текущие дела в Нарбоннском
графстве.
Однако, начиная с июля, привычки Бланки несколько изменились. Хотя,
как и прежде, она засыпала после двух, уже в полночь Монтини уводил ее в
спальню. Этьен был очень милый парень и, несмотря на столь нежный возраст,
имел богатый опыт в любви. С ним Бланка сделала для себя неожиданно
приятное открытие, основательно поколебавшее внушенную ей с детства
уверенность, что физическая близость есть ни что иное, как естественный
способ удовлетворения животной похоти, которой господь покарал
человечество за грехи их прародителей - Адама и Евы, сделав ее непременным
и прискорбным спутником любви и брака.
От природы пылкая и страстная, Бланка была воспитана в худших
традициях монашеского ордена Святой Кармелии, чьим сестрам кастильский
король доверил после смерти жены опеку над обеими его малолетними
дочерьми. Как и всякий закоренелый святоша, дон Фернандо был искренне
убежден, что строгое пуританство и ханжеская мораль, исповедуемые орденом,
удушливая атмосфера житейского невежества и глупейших предрассудков пойдут
лишь на пользу добродетели юных принцесс; так что ни о каком их воспитании
как будущих женщин и речи быть не могло. Бланке с большим трудом давалось
осознание своей женственности, гораздо труднее, чем ее младшей сестре, ибо
она, в отличие от Норы, была чересчур мнительна и близко к сердцу
принимала всю несусветную чушь о взаимоотношении полов, что ей
втолковывали монахини. Даже сам факт деления человечества на мужчин и
женщин доставлял Бланке массу хлопот, вызывая у нее чувство душевного
дискомфорта, но один случай, произошедший с нею на двенадцатом году ее
жизни, породил в ней особенно много комплексов, от которых впоследствии
она избавлялась долго и мучительно.
Тогда у Бланки впервые начались месячные, и она, прежде слыхом не
слышавшая ни о чем подобном, страшно испугалась, подумав было, что
умирает. Ее же воспитательницы, вместо того, чтобы успокоить бедную
девушку, с осуждающим видом принялись объяснять, что, дескать, это на ней
печать греха. Бланка была безутешна; целую неделю она ходила, как в воду
опущенная, перебирая в уме все грехи, за которые Господь мог отметить
печатью своего гнева, и горько рыдала по ночам, пока, наконец, в Толедо не
вернулся Альфонсо. Он быстренько выведал у сестры, что ее гнетет, и,
осатанев от негодования, напрямик высказал горе-воспитательницам все, что
о них думает, да еще в таких крутых выражениях, что их затурканные
монахини отродясь не слыхивали и которые более опытная аббатиса сочла
грязным богохульством. В конце концов, им все же пришлось извиниться перед
Бланкой, а придворный лекарь, в спешном порядке вызванный Альфонсо,
доходчиво объяснил ей, ЧТО на самом деле значит эта "печать греха". И тем
не менее всякий раз, когда у нее начинались месячные, она становилась
мрачной, угнетенной, крайне раздражительной и в такие дни обычно ударялась
в глубокую набожность.
Выйдя замуж, Бланка еще не успела разобраться в своих ощущениях, как
падкая на деньги горничная Жоанны Наваррской продала ей секрет своей
госпожи. (Предательница, кстати, так и не успела потратить свои
серебряники: придя к выводу, что она слишком много знает, граф Бискайский
решил избавиться от нее, но, себе на беду, опоздал на каких-нибудь два
дня). Потрясенная до глубины души Бланка утвердилась во мнении, что
сестры-воспитательницы были совершенно правы, говоря о греховности всего
плотского. Она нашла себе утешение в том, что теперь имеет веские
основания не пускать мужа в свою постель, благо монахини, которые всячески
замалчивали интимные стороны человеческих отношений, не особенно
распространялись о некоторых обязанностях, налагаемых на женщину браком, и
не внушили ей должного уважения к супружескому ложу. И это было большим
счастьем для Бланки. Ведь мало того, что она возненавидела мужа, - ей
становилось тошно при одной даже мысли о возможной близости с ним.
Вдобавок Бланка прониклась отвращением и к собственному телу, "похотливому
и греховному", и поначалу решила было ОЧИСТИТЬСЯ целомудрием в замужестве,
отнеся, таким образом, отказ жить с мужем, как полагается супругам, к
числу своих добродетелей.
Однако с течением времени этот в высшей степени благочестивый замысел
мало-помалу терял свою первоначальную привлекательность. Бланка уже не
была девственницей, не была она также холодной и бесчувственной (или, как
говорится сейчас, фригидной), и плоть ее все настойчивее требовала своего.
Бланку ужасно раздражали и приводили в отчаяние ее ДИКИЕ ЖЕЛАНИЯ, она вела
ожесточенную и бескомпромиссную борьбу со своими "низменными страстями",
но все ее благие усилия пропадали втуне - воспоминания о ночах,
проведенных с мужем, никак не давали ей покоя. И что хуже всего, тогда
она, вперемешку с омерзением, испытывала ни с чем не сравнимое
наслаждение!.. Все чаще и чаще внутренний голос, этот не ведающий стыда
искуситель, вкрадчиво нашептывал ей, что как горький привкус во рту
запивают глотком доброго вина, так и неприятный осадок тех ночей можно без
следа растворить в других ночах, заглушить потоком новых воспоминаний,
лишенных горечи предыдущих...
Но еще больше, чем для услады тела, Бланка нуждалась в мужчине для
утешения души. Она невыразимо страдала от той тяжелейшей формы
одиночества, скрасить которое не в состоянии никакая, даже самая тесная
дружба - но лишь только любовь. И бессознательно она уже была полностью
готова к тому, чтобы влюбиться в первого приглянувшегося ей парня
привлекательной наружности, неглупого, с хорошими манерами и приятного в
общении. К счастью, таковым оказался Монтини - хоть и распущенный, но
весьма порядочный молодой человек.
Совершив прелюбодеяние, Бланка первым делом внесла определенные
коррективы в перечень всех смертных грехов. Она решила, что супружеская
измена не заслуживает сурового осуждения, если изменяешь с любимым
человеком и мужу, недостойному верности. Если главным оружием Норы в
борьбе со своим ханжеством были ее легкомыслие, ветреность и полная
неспособность к самоанализу, то Бланка противопоставляла ему свой
изощренный ум. С поистине иезуитской изворотливостью она убедила себя, что
слова такого высокопоставленного слуги Божьего, каковым является
архиепископ Тулузский, пусть и сказанные сгоряча, послужат ей достаточным
оправданием перед судом Всевышнего. Впрочем, до окончательного
раскрепощения Бланке было еще далеко. Как и прежде, она шокировала подруг
своими нелепыми, абсурдными, карикатурными представлениями о приличии,
приходя в смущение от самых невинных женских разговоров, в которых ни одна
нормально воспитанная девушка, даже при всем желании, не нашла бы ничего
такого, о чем следовало бы из деликатности умолчать, - если, конечно, эти
разговоры происходили сугубо между женщинами в отсутствие детей и мужчин.
В постели с Монтини Бланка чувствовала себя скованно и неловко,
принимая в штыки каждую новую его ласку. Ее неотступно преследовал страх
перед разного рода извращениями - этими коварными ловушками, которые в
изобилии расставил на тернистом пути любви враг рода человеческого,
завлекая в них неосторожных и чересчур горячих любовников. Как-то раз она
в пылу страсти укусила Монтини, да так сильно, что тот взвыл от боли, а на
плече у него впоследствии появился внушительный синяк. Потрясенная своим
поступком Бланка немедленно прогнала Этьена прочь, сгоряча обвинив его в
том, что якобы он умышленно довел ее до такого состояния, и затем целую
неделю не подпускала его к себе.
В конце концов она сменила гнев на милость, однако за время опалы
Монтини сделал для себя ошеломляющее открытие. Он вдруг понял, что любит
ее всем сердцем, любит ее как женщину, а не как принцессу, и оттого очень
испугался. Этьен был парень здравомыслящий и даже циничный и прекрасно
понимал, что для Бланки, как бы она не убеждала себя в обратном, их любовь
- лишь тихая, уютная гавань, где она решила временно укрыться от жизненных
бурь и невзгод, чтобы оправиться от жестоких ударов судьбы, восстановить
утраченное душевное равновесие и со свежими силами пуститься в новое
плавание к неведомым ему берегам. А он, брошенный и забытый, останется
влачить свое жалкое существование на этом берегу, каждый божий день до
боли в глазах вглядываясь в пустынный горизонт, с тоской и грустью
вспоминая навсегда ушедшее счастье...
Пока еще не поздно, Монтини пытался бежать из Памплоны, но Бланка
вовремя спохватилась и отрядила в погоню за ним дюжину королевских
гвардейцев, которые быстро изловили беглеца и препроводили его назад во
дворец. Увидев горькие слезы возлюбленной, Этьен мигом позабыл обо всех
своих страхах и сомнениях, бросился ей в ноги, моля о прощении, и, конечно
