Олег АВРАМЕНКО
Принц Галлии 1-3
КОРОЛЕВЫ НЕ ПЛАЧУТ
МАРГАРИТА НАВАРРСКАЯ
ПРИНЦ ГАЛЛИИ
Олег АВРАМЕНКО
КОРОЛЕВЫ НЕ ПЛАЧУТ
Диме и Оле - моим друзьям.
1. О МНОГОМ И РАЗНОМ
Когда на следующий день утром Филипп явился к Анне, чтобы согласно
обычаю сопровождать королеву любви и красоты на ристалище, она
приветствовала его такими словами:
- Стало быть, принц, теперь ты мой жених?
- Да, принцесса, - ответил он, вежливо поцеловав ее руку. - Вчера
вечером Цезарь, отец твой, дал свое согласие на наш брак.
- В таком случае, почему ты целуешь только мою руку? - с лукавым
видом спросила Анна. - Вот уж не думала я, что ты так застенчив!
Филипп слегка опешил. Хотя свидетели этой сцены были все свои -
герцог, император и по нескольку придворных с обеих сторон, - ему стало
неловко. А к его вящему удивлению, Август ХII с довольной ухмылкой
посоветовал дочери:
- А ты сама поцелуй жениха, Анна.
Ну что ж, если женщина просит... Под одобрительный шумок
присутствующих Филипп легонько обнял Анну за талию и чуть наклонил голову
с намерением по-братски чмокнуть ее, но едва их губы соприкоснулись, она
тотчас перехватила инициативу, всем телом прижалась к нему и крепко,
взасос поцеловала его, умело работая при этом зубами и языком. Ее поцелуй
выказывал хоть и не слишком большой, но все же вполне достаточный опыт в
таких делах, и был по-мужски агрессивен.
"Вот те на! - мысленно выругался Филипп; тут ему припомнились
некоторые туманные слухи о странных пристрастиях римской принцессы, затем
он вспомнил, с каким выражением лица она одобрила его интерес к Бланке, и
вовсе обалдел: "Черти полосатые! Выходит, все эти сплетни - не праздная
болтовня злых языков. Моя маленькая проказница здорово балуется с
девчонками..."
Позже, когда они следовали во главе праздничной процессии по пути к
ристалищу, Анна сделала Филиппу знак, чтобы он склонился к ее носилкам.
- А ты хорошо целуешься, мой принц, - сказала она. - Мне понравилось.
- Ты тоже не лыком шита, - ответил Филипп, стремясь скрыть
замешательство под личиной нарочитой грубости. Мальчишеская
прямолинейность Анны, ее непосредственность, начисто отвергавшая все
ухищрения своего пола, раз за разом сбивали его с толку, и он то и дело
терялся, словно неопытный юнец. - Прости за нескромный вопрос, принцесса,
но...
- Если тебя интересует, девственница ли я, - перебила его Анна, - то
да. Мужчин у меня не было.
"Чертова девственница!" - раздраженно подумал Филипп, а вслух
сдержанно произнес:
- А между тем, дорогая моя королева, мужчина может дать тебе то, на
что не способна ни одна женщина.
- Оригинальная мысль, - ничуть не смутившись, ответствовала римская
принцесса. - Будем надеяться, что в самом скором времени ты на деле
докажешь мне справедливость своего утверждения... Только не обольщайся -
это произойдет в нашу первую брачную ночь, и ни днем... то бишь ни ночью
раньше.
"Ну, вот! - удрученно констатировал Филипп. - Нашла коса на камень.
Дело явно идет к тому, что вскоре в нашей развеселой компашке появится еще
один крутой парень - моя жена".
Но на этом сюрпризы в то утро не закончились. По прибытии на
ристалище Анна подошла к Маргарите и на полном серьезе заявила, что
откажется от венца королевы любви и красоты, если ее наваррская кузина не
согласится разделить с ней этот титул. После бессонной ночи Маргарита
выглядела измученной и опустошенной; она весьма вяло поблагодарила Анну за
проявленную любезность и без каких-либо условий и оговорок со своей
стороны приняла ее предложение. Таким образом была устранена возникшая
накануне неловкость, когда на турнире по случаю дня рождения Маргариты
царствовала другая принцесса. (Впрочем, сплетники и остряки склонны были
искать этому более пикантные объяснения; мы их приводить здесь не будем,
но истины ради признаем, что некоторые из них оказались не так уж далеки
от действительности).
По приглашению Филиппа в почетной ложе королевы любви и красоты
прочно окопались (якобы для защиты дам, но на самом же деле, чтобы
оправдать свое неучастие в турнире) Тибальд Шампанский, Юрий Киевский,
Педро Арагонский, а также несколько друзей и родственников Филиппа, среди
которых был и Гастон Альбре. Этот последний благоразумно попросил убежище,
скрываясь от целой оравы рыцарей, жаждавших сразиться с победителем
легендарного Грозы Сарацинов. Филипп сжалился над ним, но прежде заставил
кузена дать страшную клятву никогда, ни при каких обстоятельствах не
упоминать в его присутствии о своей победе над Гуго фон Клипенштейном.
А вот неутомимый охотник за престолами, самый знатный из всех
странствующих рыцарей - мы говорим, конечно, об Эрике Датском, который
поначалу согласился войти в почетную свиту короля турнира, в последний
момент изменил свое решение и записался рядовым рыцарем в отряд Эрнана де
Шатофьера, благо к утру там оставалось еще несколько свободных мест.
Вопреки формальной цели своего посещения Наварры, молодой датский принц не
обращал особого внимания на Маргариту и не предпринимал ни малейшей
попытки снискать ее расположение. Злые языки при наваррском дворе
поговаривали, будто бы он, увидев, какая она беспутная и легкомысленная,
заявил в сердцах: "На кой черт мне сдалась эта вертихвостка, пусть и с
королевством в придачу," - и отказался от претензий на ее руку. Впрочем,
Филипп догадывался об истинной причине столь странного поведения датского
принца; он также понимал, что коль скоро Анна не пригласила в свою свиту
Изабеллу Арагонскую, то и Эрику нечего было делать в ложе королевы, - но
все свои догадки на сей счет Филипп предпочитал держать при себе.
Уж если было упомянуто о свите королевы любви и красоты, то надобно
сказать, что дам и девиц в свое окружение Анна подбирала тщательно и с
большим знанием дела. Филипп по достоинству оценил ее утонченный вкус,
позволивший ей собрать вокруг себя великолепный букет очаровательных личек
и потрясающих фигур. Обилие красавиц, однако, не повлияло на планы
Филиппа, и отдав должное Анне, как своей королеве и невесте, он вскоре
подсел к Бланке с явным намерением воспользоваться благоприятными
обстоятельствами для решительного штурма ее защитных порядков - к счастью,
Монтини, имевший обыкновение являться в самые неподходящие моменты, теперь
был лишен такой возможности. Но Бланка недолго терпела приставания
Филиппа. Чувствуя, что ее сопротивление начинает таять, она ласково велела
ему убираться прочь, пригрозив, что в противном случае уйдет сама и больше
в ложу не возвратится. Внешняя кротость и ласковость ее тона не обманули
Филиппа, даже наоборот - не на шутку испугали его, так как
свидетельствовали о непреклонной решимости исполнить угрозу, и он счел
лучшим ретироваться, проклиная Монтини на чем свет стоит и невольно
перебирая в уме различные способы его физического устранения.
Чтобы досадить объекту своей безответной страсти, Филипп, с
позволения Анны, принялся ухаживать за Дианой Орсини - той самой, что
накануне прислала ему в подарок оторванный от своего платья рукав. Как
оказалось впоследствии, эта черноволосая и черноглазая девчушка пятнадцати
лет, представительница младшей ветви одного из самых могущественных в
Италии родов и любимица римской принцессы, не разделяла всецело вкусов
своей подружки и госпожи. Диану больше привлекали ребята, нежели девчонки,
а Филипп, тот и вовсе очаровал ее, и уже к вечеру она была готова отдать
ему не только рукав, но и всю свою одежду с невинностью в придачу. Филиппа
не пришлось уговаривать принять этот дар - по его твердому убеждению, все
сочли бы его глупцом и невежой, откажись он ответить взаимностью на любовь
такой милой и очаровательной девушки.
Что же касается Бланки, то она, видимо, на зло Филиппу, взяла себе в
кавалеры наследного принца Арагона Педро - весьма инфантильного молодого
человека с безвольными чертами лица и таким же безвольным характером.
Кстати сказать, некогда они были помолвлены, но потом их отцы разошлись во
взглядах на дальнейший ход Реконкисты, поссорились и даже малость
повоевали между собой за Южную Валенсию, которая в конечном итоге
досталась Кастилии. А с тех пор как Бланку, так и Педро, преследовали
неудачи в личной жизни, особенно последнего - к тому времени
двадцатичетырехлетний наследник арагонского престола успел дважды жениться
и дважды овдоветь и от обоих браков не заимел ни одного ребенка.
По мнению Филиппа, Педро был бы идеальной партией для честолюбивой и
тщеславной наваррской принцессы; брак с ним позволял ей стать в будущем
единоличной правительницей сразу двух королевств - Наварры и Арагона.
Однако Маргарита резко отрицательно относилась к своему арагонскому
кузену; по ее собственному признанию, его вялость, слабохарактерность и
инфантильность вызывали у нее отвращение, за глаза она называла его
бесхребетным слизняком, и, как подозревал Филипп, ей становилось тошно при
одной лишь мысли о том, чтобы лечь с ним в постель, хотя внешне принц
Педро казался довольно привлекательным молодым человеком. Вне спальни
Маргарита привыкла властвовать над мужчинами, и тем не менее она терпеть
не могла глупых и безвольных парней. Ее привлекали молодые люди иного
склада - такие, например, как Тибальд де Труа, граф Шампанский, ставший
после самоустранения Филиппа главным претендентом на руку наваррской
принцессы.
В определенном смысле Тибальд был совершенством: умный, волевой,
инициативный и целеустремленный, он, вместе с тем, отличался крайней
непрактичностью, безудержной мечтательностью, даже был чуточку не от мира
сего. Самым главным увлечением в его жизни была поэзия, затем он любил
женщин, веселые пирушки, охоту, турниры и прочие мирские развлечения - а в
государственных и хозяйственных делах он был полный профан и ни от кого не
скрывал этого. Тибальд откровенно сокрушался по поводу того, что богатство
и высокое положение непременно сопряжены с властью. Его неспособность
вести дела была просто потрясающа. Он развращал своих управляющих одного
за другим: даже кристально честный человек, поступив к нему на службу, не
мог долго устоять перед искушением быстро обогатиться и в конце концов
начинал воровать. В то время Шампань была самой дурно управляемой
провинцией во всем Французском королевстве, которое тоже управлялось не
ахти как хорошо, и Тибальд, помимо того, что был без памяти влюблен в
Маргариту, надеялся, что она, выйдя за него замуж, возьмется навести
порядок в графстве, да и вообще взвалит на себя все заботы по его
управлению.
Маргарита, однако, не спешила обнадеживать Тибальда. Разойдясь с
Филиппом и не помирившись с Рикардом, она полдня просидела в почетной ложе
в гордом одиночестве, почти ни с кем не общаясь, была мрачнее тучи и
притворялась, будто внимательно следит за ходом турнира. Только к вечеру
Маргарита немного ожила, но, к большому огорчению Тибальда и к немалому
смущению своего отца и императора, принялась отчаянно заигрывать с Анной,
благо римская принцесса также не оставалась равнодушной к своей наваррской
кузине. Этот мимолетный и довольно нетрадиционный роман, несомненно,
омрачил бы празднества, не будь внимание подавляющего большинства гостей
целиком приковано к происходящим на арене событиям.
А турнир, надо признать, удался на славу. Безусловно, он был одним из
