замысла Эрнана - в таких делах он полностью полагался на своего друга и
был уверен, что тот своего не упустит. А его повышенный интерес к этой
компании объяснялся просто: кроме Рикарда и Елены Иверо, Гастона Альбре,
Марии Арагонской и Адель де Монтальбан, там была также и Бланка, которая
оживленно болтала о чем-то с Еленой, не обращая на Филиппа никакого
внимания.
- Эй, Бланка! - окликнула ее Маргарита, смекнув наконец, в чем дело.
- Присоединяйся к нам. Елена, отпусти кузину - у вас ведь мало кавалеров,
а нашей компании как раз недостает одной дамы.
Бланка взглянула на Филиппа и уже было покачала головой, но тут Елена
с хитрой усмешкой сказала:
- Кузина боится за свою добродетель; она трепещет перед чарами кузена
Аквитанского. Вчера он едва не соблазнил ее, и лишь отчаянным усилием воли
ей удалось дать отпор его похотливым домогательствам. Так что не
удивительно...
- Прекрати, кузина! - возмущенно воскликнула Бланка, вмиг покраснев.
- Такое еще скажешь!
Она хлестнула кнутом по крупу своего коня, подъехала к Маргарите и, с
вызовом глядя на Филиппа, заявила:
- И вовсе я не боюсь!
Филипп взглядом поблагодарил Елену, которая ответила ему
заговорщической улыбкой, и обратился к Бланке:
- Я в этом не сомневаюсь, кузина. Ведь чтобы меня боялись, я должен
быть страшным. А я совсем не страшный - я очаровательный и прекрасный.
Маргарита рассмеялась.
- Ну, разве это не прелесть, граф? - сказала она Тибальду. - Вы
только посмотрите, какая у нашего принца оригинальная манера ухаживать.
Тибальд лишь мрачно ухмыльнулся и ничего не ответил.
А Филипп склонился к Бланке и спросил:
- Так это правда?
- Что?
- То, что сказала кузина Елена. Об отчаянных усилиях.
Бланка негодующе фыркнула и не удостоила его ответом.
Между тем группы молодых людей, по мере углубления в чащу леса,
рассеялись и вскоре потеряли одна другую из виду. Маргарита уверенно вела
своих спутников по хорошо знакомой ей лесной тропе. Двигались они не спеша
и за час преодолели такой небольшой отрезок пути, что каждый из них по
отдельности, припустив свою лошадь, мог без особых усилий покрыть это
расстояние за каких-нибудь четверть часа.
Отчаянно паясничая, Маргарита пыталась расшевелить Тибальда, но все
ее шутки он либо игнорировал, либо отвечал на них кривыми усмешками и
неуместными замечаниями весьма мрачного содержания. Тем временем между
Филиппом и Бланкой завязался непринужденный разговор. Филипп сыпал
остротами, она отвечала ему меткими добродушными колкостями, то и дело они
заходились веселым смехом. Короче говоря, в эмоциональном плане эта
парочка представляла собой полную противоположность дуэту Маргарита -
Тибальд.
В конце концов наваррская принцесса не выдержала и раздраженно
произнесла:
- Ну и угрюмый вы тип, господин граф! А еще поэт!
- Вот именно, - проворчал Тибальд. - Я поэт.
- И куда же девался ваш поэтический темперамент? Волки съели? Вы
претендуете на роль спутника всей моей жизни, а на поверку оказываетесь
никудышным спутником даже для прогулки в лесу... А вот противоположный
пример, - она кивнула в сторону Филиппа и Бланки. - Вы только посмотрите,
как разворковались наши голубки. Кузен Аквитанский, по его собственному
признанию, и двух строк толком слепить не может, не говоря уж про
эпические поэмы. Но это обстоятельство нисколько не мешает ему заливаться
сейчас соловьем.
- Неправда, - вмешалась Бланка. - В Толедо Филипп слагал прелестные
рондо.
- Благодарю вас, кузина, за столь лестный отзыв, - вежливо поклонился
ей Филипп, - но вы явно переоцениваете мои скромные достижения.
- Отнюдь! - с неожиданным пылом возразила она. - Это вы, Филипп,
слишком самокритичны и требовательны к себе сверх всякой разумной меры. Он
скромничает, кузина, граф, не слушайте его. Вы знакомы с сеньором Хуаном
де Вальдесом, дон Тибальд?
- Лично не знаком, к моему глубочайшему сожалению, принцесса, -
ответил ей граф Шампанский. - К сожалению, ибо считаю господина де
Вальдеса одним из своих учителей и лучшим поэтом Испании всех времен. А
ваш новоявленный гений, так сказать, этот Руис де Монтихо, и в подметки
ему не годиться...
- Так вот, - продолжала Бланка, - сеньор Хуан де Вльдес как-то сказал
мне, что у кузена Филиппа незаурядный поэтический дар, но, увы, он
зарывает свой талант в землю. И я всецело разделяю это мнение.
- Видите, граф, - вставила словечко Маргарита, - как они трогательно
милы. И какая досада, что они не поженились! В самом деле жаль. Это бы
устранило последнее имеющееся между ними недоразумение, единственный
камень преткновения в их отношениях.
- И что же это за камень такой? - все с тем же угрюмым видом
осведомился Тибальд.
- Они расходятся во мнениях насчет характера их дружбы. Кузина Бланка
решительно настаивает на целомудрии, а кузен Аквитанский... Нет, вру! Она
вправду настаивает на этом, но не очень решительно, а в последнее время
даже очень нерешительно. В конце прошлой недели она призналась мне, что
если бы не господин де Монтини...
- Маргарита! - в замешательстве воскликнула Бланка. - Да замолчи ты
наконец! Как тебе не совестно!.. Ну все, впредь я ничего не буду тебе
рассказывать, коли ты не умеешь держать язык за зубами.
- А ты и так не шибко поверяешь мне свои тайны, - огрызнулась
Маргарита. - Все больше шушукаешься с Еленой. Впрочем, и она изрядная
болтунья..
- И однако же...
- Ладно, Бланка, прости, я не нарочно, - извинилась Маргарита и
переключила свое внимание обратно на Тибальда. - Итак, граф, вам не
кажется, что вы выглядите белой вороной в нашей жизнерадостной компании?
- Гм. Вполне возможно.
- Но почему? Неужели вы еще в обиде на меня?
- Вполне возможно.
- И все из-за того стишка?
- Это не стишок, сударыня К вашему сведению, это поэма.
- Ну и пусть будет поэма. Какая собственно разница!
- Разница большая, сударыня. И если вы не в состоянии отличить
стихотворение от поэмы, то уж тем более не вправе судить, насколько
уместно я...
- Ах, не вправе! - с притворным возмущением перебила его Маргарита. -
Вы осмеливаетесь утверждать, что я, дочь короля и наследница престола, не
вправе о чем-то судить?
- Да, осмеливаюсь. Я, между прочим, внук французского короля, но не
стыжусь признаться, что преклоняюсь перед гением Петрарки, человека без
роду-племени, ибо подлинное искусство стоит неизмеримо выше всех сословий.
Человек, который считает себя вправе свысока судить о науках и искусстве
единственно потому, что в жилах его течет королевская кровь, такой человек
глуп, заносчив и невежествен.
- Ага! Значит, по-вашему, я августейшая дура?
- О нет, сударыня. Просто вы еще слишком юны, и ваша хорошенькая
головка полна кастовых предрассудков, подчас бессмысленных и
необоснованных. Вы верите в свою изначальную исключительность, в свое
неоспоримое превосходство над прочими людьми, стоящими ниже вас по
происхождению, так же слепо и безусловно, как верят евреи в свою
богоизбранность. Но и то, и другое - чистейший вздор. Да, это правда: Бог
разделил человечество на знать и плебс, чтобы господа правили в
сотворенном Им мире, а все остальные повиновались им и жили по законам
Божьим, почитая своего Творца. Без нас, господ, на земле воцарилось бы
безбожие и беззаконие, и наш мир превратился бы в царство Антихриста.
- Ну вот, - сказала Маргарита, - вы же сами себя опровергаете.
- Отнюдь. Я ни в коей мере не отрицаю божественного права избранных
властвовать над прочими людьми. Я лишь утверждаю, что поелику все люди - и
рабы, и князья - равны перед Творцом, то равны они все и перед искусством
как божественным откровением. Королевская кровь дает право на власть,
славу и богатство, но человек, озаренный откровением свыше, приобретает
нечто большее - бессмертие в памяти людской.
- Ах, вот как!
- Да, принцесса. Именно так обстоят дела. Мирская слава преходяща -
искусство же вечно. Владыку земного чтят лишь пока он жив, а когда он
умирает, последующие поколения быстро забывают о нем...
- Но не всегда, - заметила Маргарита, довольная тем, что ей наконец
удалось раззадорить Тибальда. - Александр Македонский, Юлий Цезарь,
Октавиан Август, Корнелий Великий, Карл Великий - их помнят и чтят и
поныне.
- Но как их чтят! Главным образом как персонажей легенд, баллад,
хроник и романов. Да, они были великими государями, их деяния достойны
восхищения потомков - но память о них не померкла лишь благодаря людям
искусства, которые увековечили их имена в своих произведениях. А что
касается самых заурядных правителей... - Тут Тибальд умолк и развел
руками: дескать, ничего не попишешь, такова жизнь.
- Ну а я? - лукаво улыбаясь, спросила Маргарита. - Меня тоже быстро
забудут?
- Если только... - начал было Тибальд, но вдруг осекся и смущенно
потупил глаза.
- Если только, - живо подхватила принцесса, - я не выйду за вас
замуж. О да, тогда потомки будут помнить меня! "А-а, Маргарита Наваррская!
Та самая, на которой был женат великий Тибальд де Труа? Ну и вертихвостка
она была, надобно сказать..."
Филипп, последние несколько минут внимательно слушавший их разговор,
громко захохотал, взглядом приглашая Бланку посмеяться вместе с ним.
Однако Бланка в ответ лишь вымучила вялую улыбку. Весь ее вид определенно
свидетельствовал о том, что она испытывает какое-то дразнящее неудобство,
вроде камешка в башмаке, а ее явное замешательство указывало вдобавок, что
обстоятельства, вызвавшие у нее чувство острого физического дискомфорта,
были несколько деликатного свойства.
Поймав на себе умоляющий взгляд Бланки, Маргарита мигом смекнула, в
чем дело, и придержала свою лошадь.
- Езжайте прямо по этой тропе, господа, - сказала она Тибальду и
Филиппу. - Мы с кузиной вас скоро догоним.
Молодые люди, как ни в чем не бывало, продолжили путь, но не успели
они отдалиться и на тридцать шагов, как позади них раздался окрик
Маргариты:
- Постойте, принц!
Филипп остановил коня и повернул голову. Бланка уже спешилась и
недоуменно глядела на Маргариту, которая, оставаясь в седле, с коварной
ухмылкой сообщила:
- У кузины начали неметь ноги. Вероятно, у нее что-то не в порядке с
чулками.
- Маргарита! - почти простонала Бланка, потрясенная такой
откровенностью. Она, казалось, даже не была уверена, произнесены ли эти
слова на самом деле или они ей только почудились.
Филипп тоже был изумлен, впрочем, не настолько, чтобы не сообразить,
к чему клонит принцесса. Точно выброшенный из катапульты, он вылетел из
седла и опрометью бросился к Бланке.
- Правильно! - одобрила его действия Маргарита. - Помогите кузине
разобраться с этими дурацкими чулками... И помассируйте ее онемевшие
ножки, - смеясь добавила она и ударила кнутом свою лошадь. - Поехали,
Тибальд! Айда!
Тибальд не нуждался в повторном приглашении. Он тоже припустил своего
скакуна, и вскоре оба исчезли за деревьями. Еще некоторое время издали
доносился звонкий и чистый, как серебряные колокольчики, смех Маргариты,
но затем и он стих в лесной чаще, и Филипп остался с Бланкой наедине.
Они стояли друг перед другом раскрасневшиеся и запыханные - Филипп от
быстрого бега, а Бланка от жгучего стыда и волнения. В руке она судорожно
сжимала кнут.
- Оставьте меня.. прошу вас... - сбивчиво проговорила Бланка.
Филипп демонстративно огляделся вокруг.
