поручению, ты скажешь, где я нахожусь.
- То есть у госпожи?
- Да, и предупредишь, что если дело может подождать до утра, пусть
меня не беспокоят. Понятно?
- Да, монсиньор, я все понимаю. Только в случае крайней
необходимости.
- Ты очень сообразительная девчонка, - похвалил ее Филипп. - Ч-черт!
Ты такая умница, что, пожалуй, я тебя поцелую... Но в щечку.
Филипп легонько чмокнул девушку в щеку, взял у нее зажженную свечу и
прошел в соседнюю комнатушку, которая служила мыльней. Посреди комнаты
стояла довольно большая деревянная лохань, наполовину заполненная теплой
мыльной водой. Положив полотенце на длинную скамью и поставив там же
свечу, Филипп быстро забрался в лохань и по грудь погрузился в воду. При
одной только мысли, что эта самая вода недавно ласкала тело Бланки, его
охватила сладкая истома. Он в блаженстве откинул голову и закрыл глаза.
Перед мысленным взором Филиппа со стремительностью молнии пронеслись
все пять лет его жизни в Толедо, начиная с того момента, как он на первом
приеме у Фернандо IV увидел хрупкую одиннадцатилетнюю девчушку, лишь
неделю назад ставшую девушкой, и оттого смущенную, обескураженную и даже
угнетенную новыми, непривычными для нее ощущениями. Вопреки строгим
правилам дворцового этикета, она жалась к своему брату Альфонсо, ища у
него поддержки и утешения. Сначала Филипп посмотрел на нее просто с
интересом, вполне объяснимым - как-никак, она была его троюродной сестрой.
А потом, когда их взгляды встретились...
Впрочем, тогда он еще ничего не почувствовал. Но именно с того
момента, именно в тот самый миг его первая возлюбленная и его единственная
любовь окончательно и бесповоротно превратилась в тень прошлого. Сердце
Филиппа стало свободным для новой любви, однако боль и горечь утраты еще
были свежи в его памяти, и за эти пять лет ни одна женщина не смогла стать
для него тем, кем была Луиза, - и не потому, что все они ей и в подметки
не годились, как он пытался убедить сам себя. На самом же деле Филипп
панически, до ужаса боялся снова потерять любимого человека, и потому
боялся снова полюбить, полюбить по-настоящему. Он хранил в своей памяти
образ Луизы как щит, прикрывая им свое сердце, что позволяло ему
увлекаться женщинами, влюбляться в них, заниматься с ними любовью, не любя
их всем своим естеством. Он даже не замечал, как этот образ со временем
менял свои очертания: светло-каштановые волосы постепенно темнели, фигура
становилась хрупче, глаза - бойче, живее, ум - острее, манеры - более
властными и мальчишескими. И вот, в один прекрасный день Филипп
внимательнее всмотрелся в образ своей любимой и вдруг понял, что она жива,
что она рядом с ним. Он осознал, какую пустоту носил в своей душе все эти
годы, лишь когда ее целиком заполнила другая женщина, и он захлебывался
слезами, в последний раз оплакивая давно умершую Луизу и радуясь рождению
новой любви...
Выйдя из мыльни, Филипп обнаружил, что дверь в спальню чуть
приоткрыта и оттуда доносится оживленное шушуканье. Он мигом обернул
полотенце вокруг бедер, на цыпочках подкрался к двери и прислушался. В
спальне болтали две девушки. Большей частью говорила гостья Бланки, но
тараторила она так быстро и с таким жаром, что Филипп ровным счетом ничего
не разобрал, за исключением того, что разговор между ними велся
по-кастильски и предметом обсуждения был он сам.
На какое-то мгновение после тихого "да" Бланки, произнесенного в
явном замешательстве, в спальне воцарилась тишина, которая затем
взорвалась звонким, жизнерадостным и очень заразительным смехом Елены
Иверо.
- Ах ты моя маленькая проказница!... Нет, подумать только! Ты.. Ты...
Филипп тактично постучал в дверь, вдобавок громко прокашлялся и вошел
в спальню.
- Добрый вечер, принцессы. Как поживаете?
Обе девушки сидели в обнимку на краю кровати. Елена была одета в
вечернее платье темно-синего цвета, Бланка - в розовый кружевной пеньюар.
Перед ними стоял невысокий столик, обильно уставленный всяческими яствами
и напитками.
- Рада вас видеть, кузен, - с улыбкой произнесла Елена. - Особенно в
таком виде. И между прочим, ваше обращение "принцессы" в данном случае
неуместно.
- В самом деле? - сказал Филипп, усевшись на табурет напротив девушек
и принимаясь за еду. - А как же мне подобает обращаться?
- Как мужчине, вошедшему в спальню дамы в одной лишь набедренной
повязке. Приблизительно так: "Добрый вечер, кузина. Какой сюрприз, что вы
здесь!" - это ко мне. А затем: "Бланка, солнышко, как ты себя чувствуешь?
Надеюсь, с тобой все в порядке? Как спалось? Кузина не будет возражать,
если я сейчас же тебя поцелую?"
Филипп рассмеялся. Он искренне симпатизировал Елене и не уставал
восхищаться ее неистощимым жизнелюбием. Он от всей души надеялся, что эта
жажда жизни поможет ей с достоинством принять жестокий удар, который
обрушится на нее уже завтра, когда она узнает, что ее единственный брат,
человек, любимый ею скорее как мужчина, оказался безумцем и преступником.
- Боюсь, нас раскусили, Бланка, - произнес Филипп, все еще
посмеиваясь, но в смехе его проскальзывала грусть, навеянная мыслью о
Рикарде. - Должен покаяться, кузина: недавно мы совершили грех
прелюбодеяния. Да простит нас Бог! - и он лицемерно возвел горе очи.
- То-то я и слышала, как вы хныкали в мыльне; знать, вымаливали у
Господа прощение. - Елена хитро усмехнулась. - А Бланка, в виду отсутствия
падре Эстебана, исповедывалась мне.
- А? - Филипп вопросительно взглянул на Бланку. - Исповедывалась?
- Ну, не совсем исповедывалась, - немного смущаясь, ответила она. -
Просто я рассказала кузине о...
- Обо всем, что произошло между вами, - подхватила Елена. - Начиная с
того момента, как коварная Маргарита оставила вас наедине с подвязками.
Филипп чуть не подавился куском мяса, с трудом проглотил его и
закашлялся.
- Вы шокированы, кузен? - осведомилась княжна. - Почему?
- Ну... По правде говоря, я не ожидал, что Бланка будет с вами так
откровенна.
- И тем не менее она со мной откровенна. Только со мной и только с
глазу на глаз.
- Елена моя лучшая подруга, - вставила Бланка. - Она во всем понимает
меня, а я - ее.
- А как же Маргарита? Ведь она считает тебя своей лучшей подругой.
- С Маргаритой я также очень дружна, но... Уж слишком мы с ней
разные.
- Вот именно, - сказала Елена. - Зачастую Маргарита не понимает
Бланку или превратно истолковывает ее слова, потому что смотрит на жизнь
совершенно иначе. Естественно, это не способствует откровенности - тем
более со стороны такой застенчивой особы, как наша Бланка.
- Ну а вы, кузина? Лично я не рискну назвать вас застенчивой.
Скромной, порядочной - да; но отнюдь не застенчивой.
Елена с благодарностью улыбнулась.
- Вы безбожно льстите мне, кузен; это насчет скромности. А что
касается нас с Бланкой, то несмотря на всю нашу несхожесть, мы прекрасно
ладим. Она понимает меня, я понимаю ее, и в определенном смысле я знаю о
ней больше, чем она - сама о себе.
- Вот как? - удивилась Бланка.
- Ну, разумеется! Ведь не зря же говорят, что порой со стороны
виднее. Свежий взгляд на вещи отмечает то, на что другие, сжившиеся с
ними, не обращают внимания в силу многолетней привычки. К примеру, еще до
вашего приезда, кузен, у меня не было никаких сомнений, что вы с Бланко
й... - Елена насмешливо покосилась на нее. - Иными словами, я предвидела
это и знала, что рано или поздно...
- Прекрати, кузина! - обиженно воскликнула Бланка.
- Э, нет, милочка, - ласково возразил Филипп. - Это очень интересно.
И я не вижу причин стесняться, если вы с Еленой вправду такие близкие
подруги. Прошу вас, кузина, продолжайте.
- А тут, собственно, и продолжать нечего. Только и того, что однажды
Бланка сама призналась мне, что она просто без ума от вас и страстно
желает... э-э... сойтись с вами ПОБЛИЖЕ.
- Я этого не говорила! - запротестовала Бланка.
- Такими словами - нет, - согласилась Елена. - Но вспомни, дорогуша,
что ты понарассказывала мне про себя и кузена Филиппа той ночью, когда мы
влюбились друг в дружку.
Во второй раз за последние несколько минут Филипп чуть не подавился -
теперь уже яблоком.
- ЧТО?!! - ошарашено произнес он, выпучив глаза. - Я не ослышался?
- И опять вы шокированы? - весело рассмеялась княжна. - Нет, нет, это
вовсе не то, о чем вы подумали. Отнюдь! Просто однажды нам с Бланкой обеим
не спалось, вот мы и болтали всю ночь напролет, делясь своими секретами...
Тогда-то мы, собственно, и сдружились по-настоящему. А Маргарита
нафантазировала себе невесть что; дескать, мы в одночасье воспылали
нежнейшей любовью - так это выраженьице и прилипло к языку. На самом же
деле Маргарита просто ревнует Бланку и знай поддевает нас: "Как вам не
совестно, кузины! Стыдище-то какое!" И прочее в том же духе.. - Елена
негодующе фыркнула. - Чья бы корова мычала! Сама-то она, когда у нее нет
парней, тащит к себе в постель фрейлин, а чего только стоят ее шуры-муры с
кузиной Анной. Это вообще черт-те что... - Княжна растерянно умолкла. -
Ах, простите, друзья! Что-то я разговорилась не в меру. Я вообще ужасная
болтунья. Дайте мне только повод, и я вас до смерти заговорю. Боюсь,
кузен, вы глубоко заблуждаетесь относительно моей скромности... Ну ладно.
Я пришла сюда не для того, чтобы надоедать вам своей пустой болтовней...
- Что вы, принцесса!..
- Ай, прекратите, принц! - отмахнулась Елена. - Я страшно не люблю
лицемерия, пусть даже из вежливости. Я прекрасно понимаю, что сейчас вы
хотите остаться наедине с Бланкой, и она хочет того же. Поэтому я не
отниму у вас много времени, лишь выполню поручение кузины Арагонской и
тотчас уйду.
- Вы имеет в виду Изабеллу Юлию? - уточнил Филипп, невольно краснея
под ревнивым взглядом Бланки.
Елена снова улыбнулась, но на этот раз в ее улыбке не было ни
веселья, ни иронии, ни лукавства - одна только грусть.
- Похоже, что в нашей милой королевской компании назревает громкий
скандал, - с серьезным видом произнесла она, подобрала край своего платья
и вынула из пришитого к нижней юбке накладного кармана сложенный в
несколько раз лист бумаги. - Это письмо вам, кузен. Как видите, оно не
запечатано, и я не стану утверждать, что не читала его.
Филипп в смятении развернул письмо, написанное мелким, почти бисерным
почерком, но явно второпях, и быстрым взглядом пробежал его неровные,
местами скачущие и налезавшие друг на друга строки.
- Carajo! - в сердцах выругался он, настолько потрясенный, что даже
не обратил внимания, как покоробило от этого обеих девушек. - Черти
полосатые! Пресвятая Богородица, спаси нас и помилуй...
Отведя таким образом душу, Филипп внимательно перечитал письмо с
самого начала:
Мой милый друг!
Когда кузина Елена вручит тебе эту прощальную записку, которую я не
решаюсь назвать письмом, я буду уже далеко отсюда, и мы с тобой больше
никогда не свидимся. Навряд ли я смогу убедительно объяснить тебе причины
моего поступка, да и не намерена делать это. Возможно, ты скажешь, что я
сошла с ума, но по мне лучше такое безумие, чем та жизнь, на которую
обрекает меня брак с этим чудовищем - моим мужем. Сама же я не считаю себя
сумасшедшей, напротив - я, наконец, прозрела и поняла, что не смогу больше
жить так, как жила прежде, я поняла, в каком аду я провела последние шесть
лет, и я не хочу возвращаться в это пекло.
После того, как ты ушел от меня, я всю ночь не сомкнула глаз. Я была
