на то пошло, мне вообще непонятно, зачем она существует, эта Наварра -
искусственное образование, слепленное из кастильских и галльских земель.
- Следовательно, - отозвался Эрнан, - ты против примирения принцессы
с виконтом Иверо?
- Решительно против.
- А раз так, ты должен согласиться, что ей нельзя ничего
рассказывать, прежде чем виконт не будет изобличен публично.
После секундных размышлений Филипп утвердительно кивнул:
- Пожалуй, ты прав.
- Значит, ты позволяешь мне действовать по моему усмотрению?
- Э нет, дружище, хватит самодеятельности. С этого момента
командовать парадом буду я. Сейчас ты ляжешь в кроватку, пару часиков
поспишь (кстати, можешь остаться у меня), а утром сядешь на своего Байярда
и, если не будешь мешкать, к полудню доберешься до Памплоны. Я дам тебе
верительное письмо - предъявив его, ты будешь немедленно принят королем...
Что качаешь головой? Не согласен? Отказываешься повиноваться своему
государю?
- Отказываюсь категорически. Ты снова предлагаешь мне стать
доносчиком.
- Но какой же это будет донос?!
- Самый обыкновенный донос. И кроме того, - вкрадчиво добавил Эрнан,
- уверен ли ты, что король захочет предавать огласке это дело? А не решит
ли он замять некоторые его аспекты?
- То есть как?
- Элементарно. Дон Александр весьма благосклонен к виконту Иверо и
мечтает женить его на своей дочери. К тому же отец виконта, дон Клавдий,
очень могущественный вельможа, дядя императора по жене, и в кастильской
Наварре его почитают гораздо больше, чем самого короля...
- Давай покороче, - резко перебил его Филипп. - К чему ты клонишь?
- А не получится ли так, что король, выслушав меня, велит арестовать
графа Бискайского и троих его помощников, свалит на них всю вину, а
Рикарда Иверо представит героем, втершимся к нему в доверие и расстроившим
все его преступные замыслы?
Предварительно он, конечно, шепнет Маргарите: "Либо ты, доченька,
выходишь за него замуж, либо я твоему милку буйну головушку отрублю," - и
если она любит его, как ты утверждаешь, то, безусловно, согласится... Ну,
отвечай! Не исключен ли такой исход дела?
- Гм. В общем, не исключен. Но маловероятен.
- Однако не исключен? - настаивал Эрнан.
- Да, - вздохнул Филипп, уступая. - Этого исключить нельзя. И что же
ты предлагаешь?
- Я предлагаю компромисс.
- Какой компромисс?
- Компромисс между нашими двумя вариантами. Я предлагаю во время
завтрашней прогулки незаметно изловить виконта и вытянуть из него
признание.
- Вытянуть?
- Вот именно. Постращать пытками...
Филипп помотал головой.
- Об этом и речи быть не может. Королевскую кровь надо уважать.
Рикард Иверо - внук императора Римского, правнук короля Наварры; даже дон
Александр, его государь, не вправе подвергнуть его пыткам без согласия
Судебной Палаты Сената.
- А я и не предлагаю подвергать его пыткам - но лишь постращать. Он
ведь слабак и сразу расколется, стоит ему показать клещи для вырывания
ногтей. Мы запротоколируем его признание в двух экземплярах, один из
которых вручим королю, а другой - верховному судье Сената графу де
Сан-Себастьян. Тогда виконту никак не избежать суда; и даже если затем
король его помилует, замуж за него Маргарита не выйдет.
- Не выйдет, - эхом повторил Филипп.
- Вот я же и говорю...
- Ты не понял меня, Эрнан. Я сказал: не выйдет, ничего у тебя не
выйдет. Потому что я не согласен на эту авантюру.
- И мне это не нравится, - поддержал Филиппа Симон.
- А я согласен с Эрнаном, - решительно заявил Гастон.
Филипп озадаченно уставился на него:
- Как?! Ты ухаживаешь за Еленой, которая души в своем брате не чает,
и, по идее, должен был бы поддержать мой вариант действий, дающий Рикарду
Иверо шанс...
- Однако я поддерживаю Эрнана.
- Ну что ж, воля твоя. Все равно это ничего не меняет - наши голоса
разделились поровну, а значит, окончательное решение остается за мной. И
я...
Шатофьер предостерегающе поднял руку.
- Э нет, Филипп, не спеши. Симон еще не высказал своего мнения; он
лишь заметил, что ему это не нравится. - Эрнан с суровостью судьи поглядел
на Бигора. - Но клянусь Марией... Кхм-м!.. Пресвятой девой Марией клянусь,
нравится ему это или не нравится, он поддержит мое предложение.
Симон опустил глаза и еле слышно произнес:
- Да, я, конечно, поддерживаю Эрнана... Но мне это не нравится...
- Шантажист! - раздосадовано буркнул Филипп. - Хотелось бы мне знать,
на чем ты подловил Симона...
- Ну так что? - торжествующе осведомился Эрнан. - Подчинишься решению
СВОИХ ДРУЗЕЙ или прикажешь СВОИМ ПОДДАННЫМ повиноваться тебе?
- Ладно, лиса хитрющая, - обречено сказал Филипп. - На сей раз твоя
взяла. Выкладывай свой план.
- Итак, - начал Шатофьер, - в четырех милях от Кастель-Бланко есть
небольшое местечко Сангоса... Да, кстати, Филипп, твой Гоше надежный
человек?
- Он предан мне как собака. Его бывший хозяин, один из моих
кантабрийских вассалов, жестоко издевался над своими крестьянами, и когда
я отменил в Кантабрии рабство, Гоше перешел на службу ко мне и по сей день
благодарен мне за освобождение от того чудовища. Он готов ради меня пойти
в огонь и в воду.
- Прекрасно! А он сообразителен?
- Умнейший из слуг. Если тебе нужен помощник - лучшего не сыщешь.
- Вот и ладушки. Я его беру. А теперь внимание! - и Эрнан вкратце
изложил свой план.
Выслушав его, Филипп сокрушенно покачал головой:
- Ты неисправимый авантюрист, дружище!
Шатофьер презрительно оттопырил губы - так как мог (и осмеливался)
делать только он один.
- Что, испугался ответственности?
- Но это же противозаконно!
- Правда? А разве ты сам себе не закон?
- К тому же цель оправдывает средства, - веско добавил Гастон.
- А по-моему все в порядке, - нехотя отозвался Симон, подчиняясь
повелительному взгляду Шатофьера. - Знаешь, Филипп, мне это начинает
нравиться... Ну, не так чтобы слишком уж нравилось, но задумано неплохо.
Очень изящно.
- Сдаюсь! - вздохнул Филипп. - Эрнанов план принят единогласно,
прения закончены. Вы, друзья, обратился он к Бигору и Альбре, - ступайте к
себе и хорошенько отоспитесь - завтра у вас будет нелегкий день. А мы с
Эрнаном сейчас же приступим к составлению всех необходимых бумаг.
- И ведите себя завтра как ни в чем не бывало, - предупредил
Шатофьер. - Не вздумайте смотреть на виконта большими глазами. Будем
надеяться, что он не вспомнит о своем пьяном признании, но если и
вспомнит, пусть считает, что я спьяну не придал его словам никакого
значения и никому ничего не сказал. Было бы нежелательно в последний
момент спугнуть его.
- Мог бы и не предупреждать, - ответствовал Гастон, вместе с Симоном
направляясь к выходу. - Мы ведь не похожи на идиотов... Гм... Во всяком
случае я...
Когда они ушли, Филипп устремил на Эрнана проникновенный взгляд и
доверительным тоном спросил:
- И все же, друг, признайся чистосердечно: почему ты не рассказал мне
об этом раньше?
Эрнан поднялся с дивана и, кутаясь в простыню, подошел к распахнутому
настежь окну.
- Я боялся, Филипп, - ответил он, не оборачиваясь. - Боялся давать
тебе много времени на размышления.
- Но почему?
- Ты мог бы не устоять перед соблазном позволить злоумышленникам
сделать свое дело - убить Маргариту. И лишь потом преступники были бы
изобличены, вся наваррская королевская семья опозорена, ну а ты... Ай, что
и говорить! У тебя было бы достаточно времени, чтобы как следует
подготовиться к этому дню. И тогда не успел бы никто опомниться, как ты
возложил бы на свое чело наваррскую корону, оставляя свою руку свободной
для брака с какой-нибудь другой богатой наследницей. Хотя бы с той же
Анной Юлией. - Эрнан тяжело вздохнул. - Политика - чертовски грязная
штука. В ней цель оправдывает любые средства ее достижения.
7. БЛАНКА ОКАЗЫВАЕТСЯ В ЗАТРУДНИТЕЛЬНОМ ПОЛОЖЕНИИ
И КАК ВОСПОЛЬЗОВАЛСЯ ЭТИМ ФИЛИПП
На следующий день события разворачивались именно так, как им и
полагалось разворачиваться для успешного осуществления замысла Эрнана,
правда, со значительным запаздыванием во времени. Задержка эта была
вызвана тем, что большинство гостей Маргариты отсыпались после вчерашней
попойки до двух, а кое-кто и до трех пополудни, и лишь в пятом часу вечера
два десятка молодых людей из сорока восьми гостивших в Кастель-Бланко
изъявили желание отправиться на прогулку в лес, чтобы немного проветрить
отяжелевшие с похмелья головы - благо погода стояла прекрасная, и ее
ухудшения не предвиделось.
В числе оставшихся в замке была Изабелла Арагонская, которая
замкнулась в своих покоях и, сославшись на плохое самочувствие, велела
горничной никого к ней не впускать. В первый момент Филипп не на шутку
встревожился, заподозрив, что ее муж, каким-то образом прознав обо всем
случившемся прошлой ночью, жестоко избил ее. Однако чуть позже стало
известно, что после вчерашнего у графа де Пуатье начался очередной запой,
и он, едва лишь проснулся, так сразу же вызвал к себе графа де ла Марш и
виконта Ангулемского - своих обычных собутыльников, - в их компании быстро
нахлестался и к часу пополудни снова впал в состояние полного
беспамятства.
Не выехали на прогулку также Жоанна Наваррская, Констанца Орсини,
Фернандо Уэльва, Эрик Датский, Педро Оска, Педро Арагонский и еще десятка
два вельмож. Поначалу от участия в прогулке отказывался и Рикард Иверо, но
затем он поддался на уговоры своей сестры и изменил первоначальное
решение, так что Гастону не пришлось даже намекать Елене на желательность
присутствия в их компании ее брата.
Углубившись в лес, молодые люди разделились на несколько небольших
групп, каждую из которых сопровождали знавшие местность слуги, с тем чтобы
господа случайно не заблудились. Маргарита была единственная, кто не взял
с собой проводника. Кастель-Бланко был излюбленным местом ее отдыха; с
десяти лет она по два-три раза в год выезжала вместе с придворными в эту
загородную резиденцию, часто здесь охотилась или просто прогуливалась по
окрестным лесам и знала их как свои пять пальцев.
Быть ее спутниками на прогулке Маргарита предложила Филиппу и
Тибальду Шампанскому. Оба приняли ее приглашение, впрочем, без особого
энтузиазма. Тибальд, как оказалось, был очень обижен на принцессу: прошлой
ночью, уже после ухода Филиппа, Маргарита публично, в присутствии своих
кузенов и кузин, едко высмеяла одну из поэм графа - по его собственному
мнению, самую лучшую из всего им написанного. Талантливый поэт и прозаик,
признанный потомками самой видной фигурой в галло-франкской литературе
Позднего Средневековья, Тибальд был нетерпим к любой критике, но особенно
его раздражали безосновательные нападки несведущих дилетантов, к числу
которых он, при всей своей любви к ней, относил и Маргариту. Когда она
разошлась не на шутку, разбирая по косточкам его поэму и походя отпуска
ядовитые остроты в адрес ее создателя, Тибальд просто встал со своего
места и в гордом молчании удалился Насмешки Маргариты были столь
язвительны, несправедливы и даже неприличны, что он до сих пор дулся на
нее и в начале прогулки довольно вяло поддерживал с ней разговор.
Филипп тоже не слишком охотно беседовал с наваррской принцессой. Он
отвечал ей невпопад и знай искоса бросал быстрые взгляды на соседнюю
группу, где был Рикард Иверо, и вовсе не потому, что переживал за успех
