было ясно уже тогда и тем более ясно теперь.
- Твой отец намерен лишить его наследства?
Изабелла грустно вздохнула.
- Ты же знаешь, что представляет из себя мой брат. Тряпкой он был,
тряпкой и остался. Навряд ли он долго удержится на престоле и, надо отдать
ему должное, прекрасно понимает это. Педро сам не хочет быть королем; он
панически боится власти и ответственности за власть и вполне
довольствуется своим графством Теруельским. Отец дал ему последний шанс -
жениться на кузине Маргарите...
- Это безнадежно, Изабелла, уж поверь мне.
- Я знаю. И скажу тебе по секрету, что сегодня ты поцапался с будущим
королем Арагона.
- С Фернандо?! О боже!..
- Только никому ни слова, - предупредила Изабелла. - Об этом не знает
даже Мария. Для пущей верности отец решил дождаться, когда Маргарита со
всей определенностью назовет имя своего избранника, и лишь тогда он
объявит Марию наследницей престола.
- Но Фернандо! - воскликнул Филипп. - Он же отдаст Арагон на
растерзание иезуитам.
- Не беспокойся. Мой отец еще не стар и рассчитывает дожить до того
времени, когда с иезуитами будет покончено.
- А если...
- Все равно не беспокойся. Мария властная женщина, пожалуй, еще
почище Маргариты, и не позволит Фернандо совать свой нос в государственные
дела.
- Однако она любит его, - встревожено заметил Филипп. - При всем его
скверном характере и дурных наклонностях, Мария просто без ума от него. А
любящая женщина зачастую становится рабой любимого ею мужчины.
- Так таки и без ума? - криво усмехнулась Изабелла. - Ее якобы
безумная страсть к Фернандо нисколько не помешала ей переспать с тобой - и
не единожды, кстати. Мария сама призналась мне в этом.
- Ну и что? С ее стороны это была лишь дань моде.
- Ну, не скажи! Из ее слов я поняла, что представься ей снова такой
случай, она без колебаний изменила бы своему БЕЗУМНО ЛЮБИМОМУ мужу с
тобой. И между прочим, Мария сама не уверена, от кого у нее дочка - от
тебя или Фернандо.
- Я тоже не уверен, - с горечью произнес Филипп. - Как бы мне
хотелось знать наверняка... Ах! - спохватился он. - Но почему твой отец не
посвятил меня в свои планы? Ведь через год я становился совершеннолетним,
и мы могли бы пожениться даже вопреки воле моего отца.. Черт! Тогда бы он
поломался немного, но в конце концов признал бы меня наследником без этой
семилетней волокиты. И сейчас мы бы уже владели всей Галлией и потихоньку
прибирали бы к рукам Францию и Бургундию... Как глупо все получилось!
Изабелла опять вздохнула.
- Да, пожалуй, отец сглупил. Он дожидался твоего совершеннолетия, не
предпринимая никаких шагов, все ждал, увенчается ли успехом заговор
молодых гасконских вельмож, а когда стало известно о твоей женитьбе, об
этом мезальянсе...
- Тогда я просто потерял голову от любви, - быстро перебил ее Филипп.
- Я проявил обыкновенную человеческую слабость, поддался чувству - что
недопустимо в нашем положении. А сопротивление отца и друзей лишь укрепило
меня в намерении жениться на Луизе. Другое дело, будь мы с тобой
помолвлены, путь даже тайно - тогда бы все сложилось иначе.
- Да, - с грустью согласилась Изабелла. - Тогда бы все сложилось
иначе. Особенно для меня... Узнав о твоей женитьбе, отец ужасно разозлился
- и больше на себя и на меня, чем на тебя. Он упрекал себя за излишнюю
осторожность и благодушие, а меня - за то, что, взрослая девушка, не
смогла соблазнить такого сопливого юнца, как ты. - Она нервно хихикнула. -
Вот так-то. Поначалу отец собирался потребовать от Святого Престола, чтобы
твой брак был признан недействительным, затем передумал, плюнул на все и
выдал нас с Марией замуж. - Снова вздох. - Он предложил мне выбрать, за
кого я хочу пойти - за кузена Фернандо или за этого... брр! - Она
содрогнулась.
- И ты выбрала Филиппа Французского?
- Д-да...
- Но почему его, а не Фернандо? Потому что он наследник престола?
- Нет, вовсе не потому. Я поступила так из-за тебя. Ведь женившись,
ты уехал в Кастилию - а я не желала больше встречаться с тобой. Тогда я
возненавидела тебя, я готова была тебя задушить... Если бы только я знал
а...
Филипп запечатал ее рот поцелуем. Он уже раз слышал подобные
откровения от Амелины и не хотел услышать их вновь от другой женщины.
- Прошлого не вернешь, дорогая. Хватит горьких воспоминаний, давай
займемся настоящим. Пойдем в спальню, у нас очень мало времени.
Изабеллу прошибла мелкая дрожь.
- Филипп... милый...
- Ты не хочешь? - удивленно спросил он. - Уже передумала?
Она напряглась и побледнела.
- Нет-нет! Я... хочу, но... Только не надо спешить. У нас еще полтора
часа... даже больше... Прошу тебя, не спеши. Пожалуйста...
Филипп нежно прикоснулся ладонями к ее бледным щекам.
- Тебе страшно?
- Д-да...
- Ты так боишься прелюбодеяния?
- Нет... нет... Я... Я боюсь...
- Ты боишься вообще заниматься любовью?
Изабелла всхлипнула - раз, второй, третий...
- Да разве я когда-нибудь занималась любовью?! - истерически
выкрикнула она и разразилась громкими рыданиями.
Филипп не пытался утешить ее. Он понял, в чем дело, и решил, что
сейчас самое лучшее - дать ей выплакаться вволю.
Наконец Изабелла успокоилась и, то и дело шмыгая носом, заговорила:
- Мой муж - грязное, отвратительное, похотливое животное. Меня тошнит
от одного его вида. Он... он... Каждый раз он попросту насилует меня. Он
настоящий изувер! Он делает мне больно... - Она прижала голову Филиппа к
своей груди. - Боже, как мне больно! В первую ночь, когда я увидела его...
это... его раздетого - я упала в обморок... а он... он пьяный набросился
на меня. и... - Ее затрясло от нового приступа рыданий.
С глаз Филиппа тоже потекли слезы.
- Потерпи, милая, - захлебываясь, говорил он. - Потерпи немного. В
следующем году я стану соправителем Галлии, и тогда объявлю Франции войну.
Пора уже кончать с существованием нескольких государств на исконно
галльских землях - я соберу их воедино и возрожу Великую Галлию, какой она
была при Хлодвиге. Я освобожу тебя от этого чудовища, любимая, а его
самого упеку в монастырь.
Изабелла мигом утихла.
- Это правда?
- Клянусь, я избавлю тебя от него...
- Нет, нет, я не о том спрашиваю. Ты назвал меня любимой - это
правда?
- Истинная правда.
- А как же тогда Бланка? А твоя кузина Амелия? А Диана Орсини?
Филипп вздохнул.
- Вы мне все дороги, Изабелла. Я всех вас люблю, даже не знаю, кого
больше. - Он положил голову ей на колени. - Я закоренелый грешник и ничего
не могу поделать с собой. Но, думаю, господь простит меня. Ведь он все
видит и все понимает. Он знает, что мною движет не похоть, но любовь; что
я всей душой люблю каждую женщину, которой обладаю. Жаль, что сами женщины
не хотят этого понять и не могут простить меня.
- Я понимаю тебя, милый, - ласково сказала Изабелла. - У тебя так
много любви, что ее хватает на многих, и ни одна женщина недостойна того,
чтобы ты излил на нее всю свою любовь. Ты еще не встретил такую... и,
может быть, не встретишь никогда... Но мне все равно, я на тебя не в
обиде. Не пристало мне, замужней женщине, пусть и ненавидящей своего мужа,
требовать, чтобы ты любил только меня. Я вполне удовольствуюсь той
частичкой твоей любви, что приходится на мою долю.
- О, как я тебя обожаю! - восхищенно произнес Филипп, поднимая
голову.
Они долго и страстно целовались, а потом он подарил ей ту частицу
своей любви и нежности, что приходилась на ее долю...
По истечении второго часа пополуночи Филипп вышел из покоев Изабеллы
и с удивлением увидел перед собой сопровождавшего их пажа, который сидел
на полу напротив двери, прислонившись спиной к стене коридора. Уронив
голову на грудь, он тихо посапывал. Справа от него стоял потухший фонарь.
Закрывая дверь, Филипп намеренно громко хлопнул ею, едва не задув
пламя своей свечи. Паренек вздрогнул, поднял голову и недоуменно уставился
на него. Сообразив, наконец, что к чему, он быстро вскочил на ноги и
виновато заморгал.
- Прошу прощения, монсеньор. Я малость вздремнул.
- Какого дьявола ты здесь забыл?
- Но монсеньор! Вы же не велели мне уходить. А я человек
исполнительный.
- М-да, - вынужден был согласиться Филипп. - Тут ты прав.
- К тому же, - поспешил добавить паж, - я стоял на шухере.
- Понятненько, - ухмыльнулся Филипп и протянул ему свечу. - Ладно,
пошли.
Возле своей двери Филипп остановился и сунул пажу в руку два золотых
гасконских дублона достоинством пять скудо каждый. Парень взглянул на
монеты, и тут же челюсть его отвалилась, а глаза чуть не вылезли из орбит.
Он, конечно, рассчитывал на солидное вознаграждение за свое молчание - но
такой щедрости он никак не ожидал.
- Объяснять нет никакой необходимости? - спросил Филипп.
- Разумеется, нет, монсеньор, - с трудом выдавил из себя обалделый
паж. - Вы только проводили госпожу принцессу и сразу же ушли.
- Ты видел это собственными глазами?
- Ясное дело! Я же сопровождал вас - сначала до покоев госпожи, а
потом - до ваших.
- Вот и хорошо. А то, что могло тебе почудиться или присниться, когда
ты малость вздремнул, - об этом ты никому, даже лучшим друзьям и подругам,
надеюсь, не расскажешь?
- Конечно, монсеньор. Свои сны я никому не рассказываю. Только...
- Что - только?! - грозно осведомился Филипп.
- Монсеньор, - заговорил паж, сам изумляясь своей наглости. - Вы дали
мне две монеты с отчеканенным на них вашим профилем...
- Ну и что?
- Одну из них я хотел бы сохранить на память, но...
- Ага, понятно! - Филипп выудил из кармана один золотой скудо и отдал
его бессовестному шантажисту. - Здесь тоже отчеканен мой профиль. Теперь
ты доволен?
- О да, монсеньор!
- И учти, сорванец: если ты вздумаешь вести двойную игру и
соблазнишься на монеты с профилем Филиппа-Августа Третьего...
- Монсеньор! - с притворным негодованием воскликнул паж. - За кого вы
меня принимаете?
- За того, кто ты есть, - невозмутимо ответил Филипп. - Ты знаешь
Эрнана де Шатофьера?
- Да, монсеньор. Ваш паж д"Обиак рассказывал, как господин граф, в
качестве разминки, вырывает с корнями молодые дубки и...
- Так вот, приятель, - перебил его Филипп. - Я не люблю лупить детей,
так что если ты дашь волю своему длинному языку, я попрошу Шатофьера
ухватить тебя за ноги и перебросить через крепостную стену Кастель-Бланко.
Он не откажет мне в этой маленькой услуге.
- Монсеньор! Зачем эти угрозы? Ведь я дворянин и даю вам слово чести.
- Так тому и быть, - кивнул Филипп. - Положусь на твое слово чести, а
также на твой страх быть переброшенным через стену - это ты тоже учти. А
теперь ступай и будь паинькой.
Паж молча поклонился и уже отошел на несколько шагов, как вдруг
ухмыльнулся и сказал:
- Однако и женщина мне приснилась, монсеньор! Губки оближешь.
- Пошел вон, сопляк! - раздраженно гаркнул Филипп. - Оближи сначала
молоко со своих губ, а потом уже на женщин облизывайся.
6. НОЧНОЕ СОВЕЩАНИЕ
В прихожей его покоев было темно и пусто. Филипп прошел в соседнюю
комнату, откуда слышалась унылая болтовня. Там его ожидали Альбре и Бигор;
Симон выглядел сонным, Гастон - злым.
- Почти все наши в сборе, - констатировал Филипп. - Но где же Эрнан?
Как я понимаю, он главный виновник этого торжества.
- Его светлость велела обливать себя холодной водой, - проворчал в
ответ Гастон.
