доброго вина, и твердо постановил воспользоваться первым же
представившемся случаем, чтобы наверстать упущенное. Словно догадываясь,
какие мысли роятся в голове Филиппа, Бланка опасливо косилась на него и то
и дело предпринимала попытки отойти на безопасное расстояние, но все ее
усилия пропадали втуне - сомкнувшиеся у нее на запястье пальцы, хоть и не
причиняли ей боли, вместе с тем казались сделанными из стали, а не из
мягкой, хрупкой и податливой человеческой плоти.
Очутившись в просторной спальне новобрачных, разгоряченные вином
вельможи большинством голосов потребовали, чтобы сперва Габриель полностью
раздел Матильду и только затем отдал им на растерзание ее подвязку. В те
времена еще был в ходу обычай перед первой брачной ночью выставлять
совершенно голую невесту на всеобщее обозрение и в присутствии шумной
компании друзей жениха укладывать ее в постель; по крайней мере Филиппу с
Луизой пришлось пережить подобное, и потому он спьяну поддержал это
требование, начисто проигнорировав умоляющие взгляды Матильды, которые она
бросала на него, Бланку и Маргариту.
Тяжело вздохнув, Габриель безропотно принялся исполнять желание их
высочеств. От волнения его зазнобило, а на лбу выступила холодная
испарина. Матильду пробирала нервная дрожь; она зябко ежилась под
откровенными взглядами, раздевающими ее быстрее, чем это делал Габриель,
и, сгорая от стыда, страстно молила небеса ниспослать ей быструю смерть.
Когда на девушке оставались лишь чулки, туфли и короткая нижняя
рубаха из тонкой полупрозрачной ткани, Бланка твердо произнесла:
- Ну все, милостивые государи, довольно. По-моему, хватит.
В ее звонком мальчишеском голосе было нечто такое странное, не
поддающееся описанию, почти неуловимое, и тем не менее необычайно властное
и даже угрожающее, что пьяные хихиканья женщин, возбужденные комментарии и
похотливые ахи да охи мужчин мигом улеглись, и все присутствующие в
одночасье протрезвели.
- Кузина права, - сдержанно отозвалась Маргарита. - Пожалуй,
достаточно. А теперь, дорогие дамы и женатые господа, отойдите-ка в
сторону. Пускай господа неженатые малость поразвлекутся.
Все дамы, женатые господа и господа, причислившие себя к таковым,
торопливо отступили к стене, оставив посреди комнаты семерых молодых
людей, жаждавших выяснить между собой, кто же из них первый станет
женатым. Габриель опустился перед Матильдой на колени, дрожащими руками
снял с ее правого чулка отделанную кружевом подвязку и, глубоко вдохнув,
наобум бросил ее через плечо.
И пошло-поехало!.. Филипп множество раз присутствовал на свадьбах, но
никогда еще не видел столь яростной, жестокой, беспощадной борьбы за
обыкновенную подвязку, пусть даже снятую с такой прелестной ножки, как у
Матильды. Зрители громко хохотали, пронзительно визжали, некоторые,
согнувшись пополам, тряслись в истерике, и все дружно подзадоривали
дерущихся, каждый из которых, раздавая пинки и тумаки направо и налево,
стремился подхватить с пола подвязку и не подпустить к ней кого-либо
другого. Улучив момент, сразу двое из них, Педро Оска и Тибальд
Шампанский, одновременно нырнули вниз, протягивая руки к драгоценному
талисману, но столкнулись лбами, взвыли от боли и грохнулись на пол.
Остальные пятеро навалились на них сверху.
Однако злополучная подвязка не досталась никому из семи претендентов.
Видимо, в пылу борьбы кто-то невзначай подцепил ее, но не заметив этого,
сделал резкое движение - как бы там ни было, подвязка вылетела из
образовавшейся кучи-малы, описала плавную дугу и приземлилась точно у ног
Жоанны Наваррской.
- Вот и все, - спешно констатировала Маргарита, побаиваясь, что
увлеченные борьбой драчуны того и гляди набросятся на ее кузину. -
Победила Жоанна... Гм. Это очень кстати, сестренка. Тебе давно пора замуж.
Жоанна покраснела и, скрывая смущение, быстро наклонилась к подвязке
- якобы для того, чтобы подобрать свой трофей.
- Ну ладно, друзья, - между тем продолжала Маргарита. - Поразвлеклись
и хватит, хорошего понемножку. Пускай теперь порезвятся наши молодые. Пора
им тоже вступить в противоборства - но любовные, разумеется.
Большинство присутствующих добродушно загоготало на грубую шутку
наваррской принцессы, а Бланка закусила губу и нахмурилась.
"Боюсь, это вправду будет походить на противоборства, - подумала она,
сочувственно глядя на убитую горем Матильду. - Буквально..."
Молодые вельможи задержались в брачных покоях еще ровно на столько,
чтобы распить бурдюк вина. При этом умудренные опытом сердцееды, можно
сказать, мастера в деле ублажения дам, среди коих был и Филипп, дали
Габриелю несколько весьма ценных, квалифицированных, но очень пикантных
советов, от которых бедная Матильда так и села на кровать, искренне
сожалея, что не может провалиться сквозь землю.
Но вот постепенно спальня опустела. Чуть дольше остальных задержалась
в ней Бланка. Она подошла к Матильде, молча обняла ее и расцеловала в обе
щеки; затем, чувствуя, что на глаза ей наворачиваются слезы, торопливо,
почти бегом, бросилась к выходу. Наконец, молодожены остались наедине.
Какое-то время в спальне царила напряженная тишина, лишь из-за двери
доносилась неразборчивая болтовня и громкие смешки вельмож, покидавших
брачные покои. Габриель сбросил с себя камзол и штаны и робко подступил к
Матильде, которая сидела на краю широкого ложа, ссутулив плечи, и
исподлобья пугливо глядела на него, как будто умоляя не приближаться к
ней.
Сердце Габриеля заныло в истоме. Он хотел сказать Матильде так много
ласковых слов, он так любил ее, он так ее обожал... А она ненавидела и
презирала его - за ту единственную ошибку, которую он совершил три недели
назад, ослепленный внезапно вспыхнувшей в нем страстью, полностью потеряв
рассудок и всякий контроль над собой. Лишь теперь Габриель понял, к чему
привело его упрямство в паре с безумием. Он на всю жизнь связал себя с
женщиной, которая испытывает к нему отвращение, которая гнушается его, в
глазах которой он олицетворение всего самого худшего, самого грязного,
самого низменного, что только может быть в мужчине. С каждой ночью, с
каждой их близостью, ее отвращение будет лишь усиливаться, а вместе с ним
будут расти ее ненависть и презрение к нему, и постепенно жизнь его
превратится в ад. Он никогда не дождется от нее ответной нежности, теплых
слов поддержки и понимания; они всегда будут чужими друг другу, мало того
- врагами...
Все ласковые слова, при помощи которых Габриель собирался излить на
Матильду свою безграничную любовь к ней, вдруг застряли у него в горле. Он
резко, почти грубо, произнес:
- Ты сама снимешь чулки, или это сделать мне?
3. РЕШИТЕЛЬНЫЙ ШТУРМ
Едва лишь Бланка вышла из покоев новобрачных, тотчас рядом с ней
возник Филипп, и его пальцы вновь сомкнулись вокруг ее запястья.
- Дорогой кузен, - раздосадовано сказала она. - Пожалуйста, отпустите
меня.
- И не подумаю, моя бесценная кузина, - кротко, но категорически
возразил он. - Почему бы нам не пойти вместе?
- Хотя бы потому, что нам не по пути.
- Вот как?!
- Да, Филипп. Я иду к себе.
- Но зачем?
- Как это зачем? Поздно уже.
- Поздно? - удивился Филипп. - Не смешите меня, Бланка. Уж я-то знаю,
когда для вас настает "поздно".
- Сегодня я устала, - объяснила она. - К тому же у меня плохое
настроение - и вам известно из-за чего... Ну, так отпустите вы меня или
нет?
- Ни-ко-гда!
- Но учтите: по доброй воле я с вами не пойду, - предупредила Бланка.
- Конечно, вы можете применить грубую силу, но тогда я буду
сопротивляться.
- О нет, солнышко, до этого дело не дойдет. Раз вы устали, я не смею
задерживать вас.
- Так отпустите! - Бланка попыталась высвободить руку, но Филипп
хватки не ослаблял. - Как же я пойду, скажите на милость?
- Очень просто - я пойду с вами.
Бланка тяжело вздохнула.
- Вы несносный, Филипп!
- Вовсе нет, дорогая. Просто я пленен вашими чарами, и это выше моих
сил - отпустить вас сейчас.
Пока они вот как пререкались, не трогаясь с места, остальные дамы и
господа уже дошли до конца коридора. Оглянувшись, Маргарита окликнула их:
- Кузина, принц! Почему вы отстаете?
- Кузина Бланка устала, - ответил за двоих Филипп. - Она возвращается
к себе и попросила меня сопровождать ее. Разумеется, я не могу отказать ей
в этой услуге.
В ответ на эту беспардонную ложь Бланка лишь поджала губы и с
достоинством промолчала. Она понимала, что любые возражения или
опровержения только ухудшат ее положение, и без того довольно щекотливое.
Молодые люди весело рассмеялись, пожелали им обоим доброй ночи и
приятных развлечений и пошли своей дорогой. Но прежде чем их голоса утихли
за углом, чуткие уши Бланки все же уловили несколько прозрачных намеков и
неприличных острот, уточнявших особо пикантные моменты ее предполагаемого
времяпрепровождения с Филиппом.
- А вы ничуть не изменились, Филипп, - обиженно сказала она.
- В каком смысле?.. Эй, парень! - поманил он пажа с фонарем, который
задержался, чтобы в случае надобности прислужить им. - Посвети-ка нам,
будь так любезен.
Паж молча поклонился и прошел вперед. Филипп и Бланка последовали за
ним.
- И в каком же отношении я не изменился? - повторил свой вопрос
Филипп.
- Да во всех отношениях.
- А в частности?
- А в частности остались таким же настойчивым и бесцеремонным
нахалом, каким были всегда.
- Что за слова, Бланка? Вы меня обижаете. Какой же я нахал?
- Как это какой? Самый обыкновенный... Впрочем, нет, необыкновенный.
Вы нахал, каких мало.
- Взаимно.
- Что? - не поняла Бланка.
- Взаимно, говорю. Вы тоже не промах.
- Я? Неужели?!
- А разве нет? Когда некая знатная дама говорит "милый" своему
любовнику в присутствии дяди своего мужа - как прикажете это называть?
Ярчайшим образцом застенчивости, а?
Бланка смущенно опустила глаза и ничего не ответила. Остаток пути они
прошли молча. Филипп нежно мял ее руку в своей руке, а она уже не пыталась
вырваться. Покои Бланки находились в том же крыле, только в конце
коридора, рядом с покоями Маргариты, Елены и Жоанна. У ее двери паж
остановился, ожидая дальнейших распоряжений.
- Ступай себе, парень, - сказал ему Филипп. - Ты свободен.
- Э нет, любезный! - сразу всполошилась Бланка. - Постой. Ты должен
проводить господина принца, не то он еще заблудится в темноте.
- Это излишне, - возразил Филипп. - Я сам найду дорогу. Ступай,
парень.
- Нет, постой!
- Можешь идти, я сказал.
- А я говорю: постой!
Паж не двигался с места и лишь одурело таращился на препиравшихся
господ.
- Так мне можно идти или еще подождать? - наконец не выдержал он.
- Ступай, - ответил Филипп, а после очередного "Нет, постой!" Бланки,
быстро повернулся к ней: - А как же насчет того, чтобы посидеть вместе,
поболтать?
- У меня не то настроение, Филипп.
- Так будет то. Я мигом подниму ваше настроение.
Бланка отрицательно покачала головой.
- Об этом и речи быть не может. Пожалуйста, оставьте меня в покое.
Филипп изобразил на своем лице выражение глубочайшего замешательства.
- Ах да, понимаю, понимаю. И прошу великодушно простить мою
оплошность.
Бланка недоуменно взглянула на него.
- О чем вы, Филипп? Я не...
- Ну все, замнем это дело. Я, право, не хотел вас смущать, но как-то
