нако нейролептиками не пренебрегали. Самый сносный вариант был в Ленинг-
радской СПБ: и Буковский, и Володя Борисов, и Виктор Файнберг вышли от-
туда живыми и невредимыми; Витя даже сагитировал своего врача, женился
на ней и увез во Францию. С одной стороны, Казань - это здоровый тюрем-
ный элемент. Это даже не зона. Это "крытка", последний градус наказания
- тюрьма. Овчарки, заборы с колючкой, вышки, охрана. Бытовики-уголовники
из хозобслуги, они тоже твое начальство. В "палатах" кровати, но на ок-
нах решетки, и эти "палаты" заперты, а в дверях - глазок. Двери открыва-
ются на умывание, на оправку, для того что бы раздать еду, перед работой
и прогулкой. Работа несложная, 3-4 часа в день: переплетная мастерская,
швейная, стегание одеял, шитье медицинских перчаток. Кормят тоже лучше,
чем в тюрьме: утром дают кусок масла, два раза в неделю - немного творо-
гу, к обеду в супе будет плавать маленький кусочек (граммов 30-40) очень
жирной свинины.
Все остальное, кроме сахара и утреннего серого хлеба, - несъедобно.
Есть и развлечения: три раза в месяц - кино (это как в зоне). Фильмы,
которое я смотрела там, потом вызывали неизменное чувство ужаса, даже
если это были комедии. Посылки можно получать любые, свидание - раз в
два месяца на час в присутствии охраны и медицинского персонала, через
стол. При этом можно передать любые продукты в любом количестве. Для
уголовников - рай, для политзаключенных - геенна огненная. Есть, кроме
обычных тюремных стандартов, еще кое-что "кроме". Военные медсестры. Во-
енные врачи. Других нет. У них одна задача - заставить тебя полюбить
Большого Брата. Есть "контингент" - патологические убийцы, маньяки.
Обычные уголовники сюда не попадают, разве что "закосят" со взяткой в
придачу (СПБ вместо "вышки" - для убийцы просто находка). В моей камере
сидели пятеро. Галя убила топором мужа, Вера отравила золовку, Оксана
застрелила из ружья мужа и шестилетнего сына. Одна милая особа за стеной
посадила в ванну двух своих маленьких детей и пустила ток... У меня еще
отличная камера, а у Наташи Горбаневской соседей - 11 человек.
Верхний коридор - рабочий. Здесь членораздельно разговаривают, здесь
тупые, примитивные люди, но эти звери все-таки ходят на двух ногах. Они,
как в "Острове доктора Моро", чтут Закон и делают вид что живут, как лю-
ди. А в нижнем коридоре в собственных нечистотах лежат и заживо разлага-
ются полутрупы, утратившие человеческий облик, окончательно потерявшие
рассудок. И ты знаешь, что за малейшую провинность ты попадешь к ним,
сюда. Одежда вполне тюремная, свое платье здесь отбирают. Унизительно
ходить в каторжном халате, в тюремном платье, в уродливых башмаках. И
здесь нет срока: три года, тридцать лет - это как захочется КГБ. Не сло-
мав, не уничтожив личность, не выпустят.
Какие же политзаключенные сидят в СПБ? Приедет и сразу уедет Оля Иоф-
фе, но ее успеют поистязать аминазином. Мы с ней не увидимся, разве что
из-за забора - другое отделение. (Общая прогулка в общем дворе весной и
летом длится 2-3 часа, но умалишенные гуляют тут же, и в бане с ними мо-
ешься.) Нина Ж. пробудет в Казани год. Она из Грузинского Хельсинкского
Союза, из Сухуми, хотя сама русская. У нее отняли семилетнего сына,
оторвали и увели в спецприемник. Потом его забрала сестра. Инквизиторам
она говорит, что будет впредь думать только о сыне, и они ей верят, это
правдоподобно. Она филолог, русист. Преподавала в университете. Замкну-
та, осторожна (здесь нельзя верить никому), очень истощена. Она уже была
в Казани в начале 50-х годов. Тогда здесь просто гуляли, не было никаких
пыток, спасались от сталинских лагерей. Шурочка Лакшина со своим другом
подожгли дымовые шашки на трибуне 7 ноября у себя в Сыктывкаре. Оба учи-
лись в Питере. Шашки погасили, акция протеста на этом кончилась, и нача-
лась расплата. По газете с номером квартиры и дома, в которую завернули
шашки, их нашли. Мальчик попал в Ленинградскую СПБ и выжил, а Шурочку в
Казани уничтожали инсулиновым шоком. Доведя до слабоумия, выпустили. Это
случилось за полгода до меня. Инсулин ей назначил сам Лунц. Я не знаю,
сколько процентов психиатров приняли участие в этих гитлеровских штуч-
ках, но даже если это 50 процентов, все равно они подлежат лишению дип-
лома. После этого им людей доверять нельзя. У Лизы Морохиной стаж борьбы
был еще больше. Ее отец был расстрелян в 1937 году. Еще в 16 лет она по-
дожгла сельсовет. Попала на три года в лагерь, окончила школу. Стала
распространять антикоммунистические листовки. В Казани ее пытали элект-
рошоком, снизили интеллект, лишили возможности учиться. Сохраняется ду-
ша, но гаснет ум. Это самое страшное. Ее продержали два года и выпусти-
ли. Родиной Лизы был тот же Сыктывкар. Политзэки из провинции, неизвест-
ные Западу и Москве, за которых некому было заступиться, подвергались
самым страшным пыткам и были обречены на стирание личности. Сейчас, ког-
да я пишу эти строки, в глухих углах страны в ПБ и СПБ досиживают свои
двадцатилетние сроки несчастные узники, давно сведенные с ума, вроде
Игоря Антипова. За одну забастовку или демонстрацию в Благовещенской СПБ
сидели по 20 лет. Здесь в Казани есть памятник произволу "застоя" и рав-
нодушию перестройки - учительница Ольга Н. Она еще помнит кое-что из
французского языка. Сидит она с 1962 года. У нее чистенькое платьице, но
ее сослали в нижний страшный коридор.
Она наполовину лишилась рассудка, поет длинные баллады о "палачах в
белых халатах", всюду ищет агентов НКВД. И сюда привезут маленькую ху-
денькую Наталью Горбаневскую, которой Анна Ахматова оставила лиру. "Во-
робышек" - называли ее друзья. В ней 1 м 50 см, а килограммов и вовсе
нет. Ей было 34 года, мне - 20 лет. Ее стихи казались мне гениальными (и
сейчас кажутся). На воле остались двое ее детей, Осик (грудной) и Ясик
(9 лет). Она тоже будет обещать впредь заботиться только о детях, но ей
не поверят и начнут пытать галоперидолом. Наташа много рассказывала мне
о диссидентах, и я сначала была в восторге, но потом услышала ее мнение
о моих листовках: "Это глупость. Незачем обращаться к народу. Он не пой-
мет, а власти рассвирепеют и начнут репрессии. Пострадают и все дисси-
денты". Становилось ясно, что товарищей по борьбе мне не найти и в среде
Наташиных друзей.
Слава Богу, за Наташу было кому заступиться. Через 4 месяца ее увезли
обратно в Москву: скандал по поводу ее участи был хороший, громкий, меж-
дународный. Хотя бы одного поэта спасли, против всех российских обычаев.
Наташа вскоре уехала, но ее я не виню. Сидевший в СПБ неподсуден. После
этого ужаса и позора человек не может оставаться в подвергнувшей его та-
кому стране. Он имеет право уехать туда, где его хотя бы не будут счи-
тать сумасшедшим. Были в Казани и чистенькие старушки-баптистки. Они
проповедовали Слово Божье по деревням. В СПБ они сидели пожизненно, но
не роптали. Уж не знаю, о каком способе мгновенной смерти пишет Буковс-
кий, но я его не знала, и никто даже впоследствии мне не смог его наз-
вать. Мне ни разу не посчастливилось найти на прогулке кусок стекла. По-
кончить с собой в Казани так же невозможно, как и в Лефортове. О свободе
в Казани не мечтают: будущего нет. В него перестаешь верить через 3-4
месяца. Перестаешь даже надеяться и мечтать. Ничего нет и не будет, кро-
ме этого острова, этой Преисподней. Как там у Булгакова? "И обвиснешь на
цепях, и ноги погрузишь в костер... И так будет всегда... Слово "всегда"
понимаешь ли?" Мечтаешь попасть в Лефортово хотя бы на месяц, вдруг КГБ
понадобится опять тщетно задать какой-нибудь вопрос. Но это тоже несбы-
точно: я одиночка, группы нет, невменяемого даже гипотетически не могут
привлечь как свидетеля. И зачем возить взадвперед того, кто не дает ни-
каких показаний?
Весь год, ложась спать, я мечтала об одном: чтобы утром не проснуться
(инфаркт, инсульт, тромб). Человек, который после этой вечерней молитвы
целый год неизменно просыпался в казанской камере, не должен, не может
дальше жить. Это нехорошо и для него, и для человечества.
Какими же средствами располагают современные о'брайены? Да теми же,
что были у оруэлловского, плюс химические препараты, уничтожающие лич-
ность, чего, согласитесь, у О'Брайена не было. Итак, казанский арсенал
"средств устрашения".
I. То, что было в у О'Брайена (по нарастающей)
1. Избиение (уголовников охрана может забить сапогами до смерти, я
такие случаи помню; политических - нет, их надо сломать, но представить
живыми).
2. Привязывание жесткое (до онемения конечностей, до пролежней; в
особенных случаях привязывают так, чтобы веревки впивались в тело до
крови. В таком состоянии могут продержать неделю).
3. Сульфазин, или "сера" (везде был запрещен, кроме СССР). Одна
инъекция, или сразу две - в разные точки, или даже четыре (в руку, ногу
и под лопатки). Дикая боль в течение 2-3 дней, рука или нога просто от-
нимаются, жар до 40 , жажда (и еще могут воды не дать). Проводится как
"лечение" от алкоголизма или наркомании. 4. Бормашина. Привязывают к
креслу и сверлят здоровый зуб, пока сверло не вонзается в челюсть Потом
зуб пломбируют, чтобы не оставалось следов Любят удалять неубитый нерв.
Все это делается профессиональным дантистом в зубоврачебном кабинете.
"Санация полости рта". СПБ не имеют надзорной инстанции - жалобы не пе-
решлют, а если переслать тайно - их все равно не примут ни в прокурату-
ре, ни в Верховном суде. Узник СПБ бесправен даже больше, чем зэк. С ним
можно сделать все. Насколько мне удалось узнать, бормашина применяется
редко и только в Казани (испробовано лично). 5. Газообразный кислород
подкожно. Вводят его толстой иглой под кожу ноги или под лопатку. Ощуще-
ние такое, как будто сдирают кожу (газ отделяет ее от мышечной ткани).
Возникает огромная опухоль, боль ослабевает в течение 2-3 дней. Потом
опухоль рассасывается, и начинают сызнова. Применяют как лечение от
"депрессии". Сейчас применяется к наркоманам как средство устрашения
(чтобы боялись попасть в клинику). Вводят кислород 2-3 минуты, больше не
выдерживают обе стороны (палачи глохнут от криков, жертва падает в обмо-
рок). Политзаключенным вводят кислород по 10-15 минут. (Испробовано лич-
но, 10 сеансов.)
II. То, чего у О'Брайена не было
1. Аминазин (очень болезненные инъекции, при этом вызывают цирроз пе-
чени, непреодолимое желание заснуть - а спать не дают - и губят память
вплоть до амнезии).
2. Галоперидол (аналоги трифтазин и стелазин, но они слабее). Создают
дикое внутреннее напряжение, вызывают депрессию (черное излучение Стру-
гацких), человек не может заснуть, но постоянно хочет спать, не может ни
сидеть, ни лежать, ни ходить, ни писать (судороги рук изменяют почерк до
неузнаваемости, не дают вывести букву), ни читать, ни думать. Неделя
ударных доз - и нейролептический шок. Несколько месяцев - и потеря рас-
судка гарантирована.
3. Инсулиновый шок с потерей сознания (уничтожает целые участки моз-
га, снижает интеллект, память тоже пропадает). 4. Электрошок. Убивает
сразу двух зайцев: во-первых, это пытка током, а во-вторых, разрушается
непоправимо мозг. Одного пребывания в этих стенах - без книг, без науч-
ных занятий (библиотеки фактически нет), без нормальных собеседников
(политические сидят в разных камерах) - хватило бы на скорую потерю рас-
судка. Я провела там год и была уже на пределе: еще бы полгода - и все.
Могу только позавидовать стойкости Владимира Гершуни, который в два при-
ема провел в таких застенках по 3-5 лет. Моих запасов прочности хватило
бы на лагерь. Но на это я не была рассчитана (в этом как раз эффектив-
ность комнаты 101). Я знаю, что многие переносили это легче, но ведь
комнату 101 каждому подбирают индивидуально. Боюсь, что меня подвела
здесь гордыня эгоиста-интеллигента (разум превыше всего! Моя личность не
