кирой, ожидая очередного "расстрела заложников", но это не делало их ни
злыми, ни печальными. Может быть, я не была с ними близка, но мы были
рядом. Саркастичная Ира Каплун (на вопрос, на чьей стороне она будет,
если СССР объявят войну, она всегда отвечала: "На стороне нашего против-
ника"). Суровая Маша Подъяпольская (все называли ее просто Машей, хотя
она старше меня на 20 лет). Хрупкая, маленькая и неукротимая Мальва Лан-
да (при основании Хельсинкской группы написала особое мнение, что на За-
пад она обращаться будет, а к советским авторитетам - ни за что; при
роспуске написала заявление, что она одна остается членом этой группы,
вопреки ее роспуску). Гений протеста Володя Гершуни (тоже старше меня
лет на двадцать), успевший в конце 40-х годов расклеить антисталинские
листовки, сесть на 10 лет, пообщаться с Александром Исаевичем, помочь
ему писать "Архипа" ("Истребительно-трудовые лагеря" - его неологизм),
вернуться, сходить на первую демонстрацию на Пушкинской в 1965 году,
сесть в СПБ, вернуться, заняться подпольной журналистикой, снова сесть и
т.д.
В это время (со свежими силами) я изготовила кучу памфлетов (о новой
Конституции, о советской прессе, о КГБ, об СССР, даже не помню, еще о
чем, но их было штук семь-восемь). Это добро пошло в общий котел "Поис-
ков" - тогдашнего самиздатовского журнала. Был он толстый, напечатанный
на машинке, сегодня подошел бы разве что Партии труда, а тогда тянул на
1901! Что-то прибрал к рукам Сокирко, тоже нечто издававший под красивым
псевдонимом "Буржуадемов". Наконец я нашла вполне "своих" и сошлась с
неодиссидентами, которые среди старших диссидентов слыли чуть ли не раз-
бойниками: с Володей Борисовым, Колей Никитиным, Левой Волохонским,
Альбиной Якоревой и Женей Николаевым.
Это были люди молодые и веселые, ненамного старше меня, а Альбина -
даже моложе. Они создавали новую субкультуру антисоветчиков, так как со-
ветскими людьми побывать не успели и были совершенно от социума оторваны
(Борисов и Николаев успели посидеть, Володя - даже в СПБ). Жили они где
придется, как птицы небесные, питались чем Бог пошлет. Ночевали зачастую
в каких-то партизанских землянках в лесу, обещали взять меня, когда про-
ведут туда горячую воду (без нее я уже тогда не могла). Одета вся эта
компания была соответственно. Они были изгоями и такими же волками, как
я (только добродушными). Мы были счастливы и надеялись придумать много
новых пакостей. Мы вместе писали правозащитные письма. Делалось это так:
кого-нибудь арестовывают, оставшиеся на свободе пишут письмо. Я стара-
лась впихнуть в это письмо хоть какие-нибудь политические характеристики
режима и некий завуалированный призыв (к моему любимому революционному
действию).
То есть я пыталась сделать оргвыводы. Остальные боролись со мной как
могли. Западу это было не нужно, а больше никуда письмо не шло. Но я все
равно подписывала все письма, даже плохо написанные, бледные, недоста-
точно радикальные: они обеспечивали арест. Когда сажали человека, соби-
равшего подписи под письмом №1, писалось письмо №2 в его защиту, и после
этого арестовывали того, кто писал письмо в защиту того, кто писал
письмо в чью-нибудь защиту. Составлялось письмо №3 - с теми же пос-
ледствиями. Это было немножко похоже на дом, который построил Джек, и
было бы смешно, если бы не было так печально. Защищали всех, защищали
тем, что садились рядом, в соседнюю камеру. Защитить человека было
нельзя - можно было защитить идею прав человека, не имея никакой возмож-
ности защитить сами права.
И это было свято, и из-за этого каждый, выступавший и выступающий
против диссидентского движения со стороны, будет навеки проклят. Самой
колоритной фигурой в Движении был геолог Владимир Сквирский, или Дед
(из-за бороды, а не из-за старости). Он ходил в народ, когда был на
маршруте, "мутил" этот народ, пытался создать рабочее движение. То есть
был явно ближе к революционерам, чем к диссидентам. Дед и завещал нам то
дело, которым наша банда "разбойников" занялась после его ареста.
ПРОФСОЮЗ - ЭТО РОСКОШЬ, А НЕ СРЕДСТВО ПЕРЕДВИЖЕНИЯ
У "Солидарности" была разумная история. Сначала 200 человек интелли-
гентов из КОС-КОРа воспитали рабочую элиту вроде Леха Валенсы (книгами,
журналами, лекциями; их тиражи Самиздата, их библиотеки было не сравнить
с нашими, да и Запад с его типографиями и ксероксами был к ним ближе).
Затем уже вспыхнуло рабочее движение. Из "Искры" возгорелось пламя (из
газеты "Роботник"). То есть Костюшко и Домбровский разбудили КОС-КОР, а
КОСКОР разбудил "Солидарность". У нас же XX съезд разбудил Булата Окуд-
жаву и Юрия Любимова, они разбудили диссидентов, а диссиденты уже никого
не могли растолкать: все спали мертвым сном. Подъем не состоялся. Поэто-
му вдохновлявшая Деда идея рабочих профсоюзов, независимых от ВЦСПС, бы-
ла чисто платонической. Наш СМОТ - Свободное межпрофессиональное объеди-
нение трудящихся - был отчаянной попыткой несчастной интеллигенции в по-
рядке стахановской инициативы поднапрячься и произвести из себя еще и
рабочее движение. Диссиденты-многостаночники сумели сделать и это. Сме-
яться над этим не лучше, чем убить пересмешника.
Надо сказать, что наша бурная деятельность протекала в таком отрыве
от народа (кроме книг), что мне казалось, что она обрушивается в пусто-
ту. Мы толкли воду в ступе и носили ее в решете. Это было утомительно и
опасно для жизни, это приводило в тюрьму, но сама деятельность от этого
не казалась мне более полезной. Все было выморочным и призрачным. Поэто-
му профсоюз обещал просто бездну смысла. Ясно было, что народ сдаст на-
родника в КГБ, но до этого можно же было к нему (к народу, не к КГБ, хо-
тя именно последний откликался) воззвать! Однако документы СМОТа меня
очень расстроили. Они были уклончивы и ни к чему "такому" не призывали.
Мне бы, конечно, хотелось с ходу превратить СМОТ в Союз борьбы за осво-
бождение СССР от большевиков. Володя Борисов меня утешил, обещав, что мы
превратим СМОТ по ходу дела в политическую партию и что даром что доку-
менты уклончивые - самое сильное место было: защита политических прав
трудящихся, - но и за них посадят. Что за них посадят - это было вполне
правдоподобно.
Поэтому не влезть в это дело было просто неприлично. Володя как в во-
ду смотрел: в той или иной форме сели все организаторы, а Марк Морозов
вообще погиб (повесился в Чистопольской тюрьме). Все профсоюзные мероп-
риятия проходили на квартире у Марка, и он был у КГБ бельмом на глазу. В
СМОТе участвовал и Пинхос Абрамович Подрабинек, похожий на сказочного
гнома. Были у нас и "старшие" - Юра Гримм и Петр Маркович Абовин-Егидес.
(Тогда его социализм с человеческим лицом был так же не ко двору, как и
теперь. То есть его считали диссидентом и при Брежневе, и при Ельцине.)
Предполагалось, что профсоюз будет подпольным (из чего явствовало, что
мы создавали Сопротивление под утлой крышей профсоюза), а представители
каждой подпольной группы будут открытыми и войдут в Совет Представите-
лей. Поскольку членство в СП обеспечивало посадку, я пошла на маленький
невинный обман: придумала себе группу. Полагаю, что многие из моих проф-
союзных соратников, если не все, поступили так же. А если у кого группа
и была, то она явно не подозревала о наших на нее видах. Честнее всех
поступил Володя Гершуни: он назвался рядовым членом. Мы искренне жаждали
создать будущую "Солидарность" (за два года до ее рождения в Польше);
чем мы были виноваты, если рабочие не хотели вступать в профсоюз, кото-
рый им мог обеспечить единственно право сесть в тюрьму? До нас робкая
попытка соорудить совсем уж не политический профсоюз была сделана инже-
нером Клебановым. И хотя бедняги все время пытались объяснить КГБ, что
их не надо сажать, потому что они против властей не бунтуют, эксперимент
стоил Клебанову пыток в спецтюрьме. Наша пресс-конференция на квартире у
Марка Морозова производила странное впечатление. Еще до нее "старшие" -
Юра Гримм и Петр Маркович, не вынеся нашего хулиганского радикализма (к
тому же, кроме Володи Борисова, все мы были пламенными противниками со-
циализма), из нашей "затеи" удалились. Потом ввалился несчастный Клеба-
нов "со товарищи" и стал нас честить, что мы его обокрали (составляет ли
идея профсоюза интеллектуальную собственность, а если да, то чью?). Наша
"банда", Володя Гершуни и Женя Николаев (вот когда Эдичка Лимонов приго-
дился бы, но тогда он был то ли мал, то ли уже за бугром) собрались на
квартире у Марка Морозова. (Какие мы все-таки сволочи: когда Марка арес-
товали за наши дела и он, больной н пожилой человек, не выдержал и сло-
мался и получил ссылку в Воркуту, мы его не простили, и он пошел "иску-
пать кровью" свою слабость и схватил в Воркуте второе дело по статье 70,
и второй приговор привел его на большой срок в Чистопольскую тюрьму, и
там, одинокий и обреченный, он повесился. Никогда себе не прощу. Только
такие катастрофы могут научить снисходительности человека нетерпимого.)
Документы СМОТа мы спрятали по разным углам, даже в колыбели Альбининого
младенца: КГБ мог прийти раньше западных журналистов). Странная это была
презентация. Дед был у нас в числе членов СП "посмертно". Журналисты пи-
ли чай, щелкали аппаратами, писали в блокноты и смотрели на нас с опас-
ливым уважением. Мы были смертниками, они это понимали. Потом английский
журналист Кёвин был даже перемещен из Москвы своим собственным Би-би-си
за плохое отношение к тоталитаризму и избыточное сочувствие диссидентам
(поэтому по части Нюрнберга над коммунизмом Запад идет с нами в долю).
Здесь я познакомилась с бельгийским "корром" месье Диком. Он был вообще
Дон Кихот. Ездил по всем лимитрофам и боролся с коммунизмом. В Чехосло-
вакии пытался помочь деятелям "пражской весны", устраивал им встречи с
западными политиками. И сел в тюрьму! Насилу Бельгия его отбила. У нас в
тюрьму его не посадили (не было принято, "корров" высылали), но он ста-
рался как мог. И это тоже Запад: Кёвин, Дик и другие. Братство Кольца.
Но самое ценное приобретение, которое мы унаследовали от Деда, это рабо-
чие кружки. Они тоже весьма отличались от классических дооктябрьских об-
разцов. Меценат н спонсор, тративший массу денег на "революцию", Юра Де-
нисов (друг Деда) зазывал этих рабочих к себе, кормил и поил и предос-
тавлял Деду для просвещения и агитации. Я унаследовала этих рабочих от
Деда. Помню свою лекцию "Что мы отмечаем 7 ноября?". В сей праздничный
день за хорошо накрытым столом. Но рассказала я про родной Союз такие
страсти, что бедные гости утратили аппетит, не допили и не доели. Пленка
с моим докладом, как я потом узнала, на следующий день была в КГБ. Через
третьих лиц мне передали ультиматум: или я прекращаю читать, или меня
арестовывают. Естественно, я продолжила. Потом с этим кружком управились
очень просто: вызвали кружковцев в КГБ и предложили иначе организовывать
свой досуг. Что они и сделали. Лекторы жаждали просвещать, зато объекты
просвещения все поразбежались. Нет слов, чтобы описать их тягу к револю-
ционной деятельности по освобождению своего класса. Мы щедро снабжали их
Самиздатом; Комитет (или "Контора") все знал. Одну девицу даже лично вы-
сек отец, а наш Самиздат (ее порцию) сжег на балконе. С другими и этого
не понадобилось. С кружком управились просто. Но я должна была получить
свое по расчетной ведомости. И получила.
"ОТ СОДЕЯННОГО МНОЮ - НЕ ОТРЕКУСЬ"
Идя на неизбежный арест и возвращение (более чем вероятное) в "Дом
Страдания", я просила у товарищей по диссидентству одного: достать мне
ампулу с ядом, чтобы не попадаться живой Им в руки, чем, похоже, страшно
пугала диссидентов, которые смотрели на этот вопрос менее радикально.
Расстрелять все патроны и оставить последний для себя - это и полезно, и
