входа в палаты на матрасах спали милиционеры с рациями, они же гуляли у
входа и по отделению, пугая до полусмерти больных.
За мной приехали из Москвы Володя Филипенок и Олег Циоменко, полно-
мочные послы ДС. По-моему, это по приказу ГБ им срочно продали обратные
билеты в купейный вагон, хотя в кассе ни черта не было. Меня надо было
поскорее убрать из города. Я не возражала, потому что все выступления в
Воронеже кончились.
Сухая голодовка без конкретных требований - это был отказ сидеть.
Впрочем, мы уже получили повышение, хотя и не знали об этом. На нас го-
товились уголовные дела.
"В ПРОРЫВ ИДУТ ШТРАФНЫЕ БАТАЛЬОНЫ"
Мимоходом, незаметно для своих строгих судей, разрушительный нигилис-
тический ДС решил несколько более чем конструктивных задач, за что, как
водится, был побит каменьями. Во-первых, мы прикрыли собой всех нацио-
нал-демократов - до ухода их в недосягаемый для спецслужб, прокуроров и
ОМОНа суверенитет. Никого из них не могли судить за сепаратизм, как в
60-е годы Левко Лукьяненко, сидевшего в камере смертников по 64-й статье
УК. Как можно было арестовывать "лигистов" из Литвы, сепаратистов Лат-
вии, Эстонии и Украины, если в метрополии, в столице колониальной импе-
рии, партия ДС включила в свою программу пункт о дезинтеграции СССР?
Начинать надо было с нас. Мы кричали "Долой СССР!" под стенами Крем-
ля, наши акции 23 августа посещались партией Возрождения Латвии, но даже
здесь мы брали себе большую долю: нам - по 15 суток, им - по пять, по
семь. Мы вывели их из зоны огня, из-под наших же российских орудий, вы-
несли на руках. Мы - чужие среди "своих", но навечно свои среди "чужих".
Мы вырывали полузадушенные республики из окровавленного клюва российско-
го стервятника. Об этом будет приятно вспомнить перед смертью, хотя бы и
на виселице. И я знаю, что нас будут оплакивать и в Киеве, и в Риге, и в
Вильнюсе, и в Таллинне, и в Баку, и в Зугдиди. Но мы, оставаясь вечно
крайними, прикрыли и "своих" - "Московские новости", "Независимую",
"Столицу", "Огонек", ДемРоссию, будущих бизнесменов. Мы были так нестер-
пимо резки, наше незарегистрированное, подпольное "Свободное слово" с
тиражом в 55 000 было такой большой листовкой, что прочие демократы мог-
ли сойти за хороших, послушных детей. Опять-таки начинать надо было с
нас. С нас и начинали: горбачевское дело, сожжение флагов - 1902, аресты
за митинги, 70-я статья. Практически все досталось нам, за исключением
19-21 августа, когда подтянулись остальные. У нас была поразительная
жизнестойкость. Даже упав после очередного выстрела в спину (статья ува-
жаемого Бандуры на "странице трех авторов" в "Московских новостях" конца
80-х годов - хороший выстрел, меткий), мы все равно ползли к амбразуре,
чтобы закрыть того же г-на Бандуру собой... Что ж, такова участь штраф-
ного батальона. Его гонят на смерть и не говорят "спасибо". А потом за-
нимают завоеванный плацдарм. Весь нестандарт заключался в том, что ДС
был добровольческим штрафным батальоном. Нам сказали "спасибо" Ленком и
Марк Захаров (гениальность творческая часто совпадает с гениальностью
человеческой), западные журналисты и честные тамошние либералы и анти-
коммунисты и множество безвестных, но порядочных людей.
Я никогда не забуду, как на одном из пикетов, когда мы мерзли уже
четвертый час, какой-то инженер принес нам кофе и сандвичи, поставил у
ног вместе с посудой, сказал: "Чем могу" - и быстро ушел. Но "Московские
новости", которые мы читаем бессменно с 1988 года, "спасибо" не скажут.
А Лариса Богораз еще раз где-нибудь заявит, что мы - совершенно безот-
ветственная организация, как сказала она это в 1988 году, когда мы сиде-
ли по камерам. В собственном восприятии ДС выглядел так:
1. СЕРЬЕЗНАЯ ВЕРСИЯ АНДРЕЯ ГРЯЗНОВА:
Уже как будто совершилось,
Чему свершиться суждено:
И Божий суд, и Божья милость,
И "ни за что", и "все равно".
Земная жизнь - одна минута
Падения от "Да" до "Нет".
Лишь тот поймет его секрет,
Кто не раскроет парашюта.
2. ВЕРСИЯ ИРОНИЧЕСКАЯ В ИСПОЛНЕНИИ ОЛЕГА ЦИОМЕНКО:
Захотелось под танки,
Смыть позор горьких лет.
Мы пришли на Лубянку,
Только танков там нет.
И сказала нам Лера:
Выше знамя Руси!
За отсутствием танков
Можно лечь под такси,
Под автобус, под трактор,
Под асфальтный каток,
И вполне вероятно,
В этом будет свой прок.
Встрепенутся все страны,
Весть пройдет по земле,
И от срама тираны
Зарыдают в Кремле.
Пресса попроще "МН" писала о нас под заголовками "Мы будем в
вас стрелять", сказал лидер ДС". Телевидение любило изображать нас
на фоне сходящих с рельсов поездов. Обвинения в "бульварных" газетах
обычно сводились к тому, что мы лодыри, пьяницы, диверсанты,
шпионы, антисоветчики, что мы взорвали Чернобыль и собираемся и
дальше устраивать взрывы на АЭС и химических заводах. Одно было
непонятно, почему тогда мы не арестованы именно за диверсии. Я
думаю, на Лубянке очень развлекались, читая эту ерунду. Мы же
отстреливались пародиями.
Акции ДС были причудливы и величественны в одно и то же время, в них
было много смеха и достаточно хорошо спрятанных слез. За предельным вы-
зовом таилось предельное отчаяние. Каждый раз мы вызывали на ужин Коман-
дора, и, когда он появлялся, мы не имитировали веселье: нам было и
вправду весело. На Делакруа накладывался Гойя, на Гойю - Суриков ("Боя-
рыня Морозова") с сильной примесью Крамского и Ге. Это вначале мне при-
ходилось перед акциями надувать некоторых дээсовцев, как шарики, ве-
сельем и отвагой. Потом это уже не требовалось. Мои товарищи стали хо-
дить на акции с сумками книг и ватниками, не считая умывальных принад-
лежностей, чистого белья и полотенца. И, если нас случайно не брали,
злые и разочарованные дээсовцы устраивали мне сцены: "Какого черта мы
сюда притащились!" Если нас не брали на Пушкинской, мы шли на Красную,
где арест был обеспечен.
Мы видели, что стена не рухнула. И мы разбивали об нее головы у всех
на глазах, надеясь привлечь внимание к этой стене. Когда гражданское об-
щество так малочисленно, оно только и может, что разбить себе голову о
стену. А нам пытались подложить подушку, и это было страшнее всего. В
дни первого съезда нардепов мы работали с мегафоном на Пушкинской от
восхода до заката и однажды попали в плотное кольцо ОМОНа, в котором
провели шесть часов до приезда Станкевича и Сахарова. Так народ нам бро-
сал внутрь кольца колбасу, хлеб, бутылки с лимонадом, даже одеяла и ба-
тарейки для мегафона. Тогда мы еще на что-то надеялись... Когда надежда
ушла и уступила место смертельному, безнадежному упорству? Наверное,
после 23 апреля 1989 года.
Мы первыми вынесли на митинг трехцветное знамя. Это было 12 марта
1989 года, на Маяковке.
Отчеты о митингах выливались и в милицейские протоколы, и в постанов-
ления Фрунзенского суда, а в КГБ, наверное, ломились отведенные нам шка-
фы и приходилось нанимать новых делопроизводителей. Когда членов ДС не
брали, они пытались влезть в автобус добровольно, чтобы разделить участь
своих товарищей. На Пушкинской сбоку еще стоит историческая телефонная
будка, с которой на митингах говорили пламенные речи и солидаризирова-
лись с Балтией Саша Элиович и Андрей Грязнов. Андрюшу тогда избили до
полусмерти и дали плюс к этому 15 суток. Его арестовывали в школе, прямо
во время уроков, на глазах изумленных детей, а потом он был вынужден уй-
ти с работы. Со мной было еще занятнее - меня во Втором Меде исключили
из профсоюза "за участие в несанкционированных митингах". ДС вполне мож-
но было назвать если не партией расстрелянных, то партией разогнанных и
посаженных.
Я - СПАРТАК!
ДС, при всей своей веселости, был организацией очень мрачной, с эсха-
тологическим уклоном. Впрочем, таким он и остался. Мы играли шекспировс-
кую трагедию внутри бурлеска и площадного фарса, и получалось очень
смешно. На одну единицу раздражения ДС реагировал тысячей единиц крика,
надрыва, отчаяния и протеста. Любая нормальная власть "да ходит опасно"
(то есть глядит в оба), пока у нее под ногами болтается такая вредная
организация. Поэтому несчастный Горбачев, позволяя принять закон о своей
чести и достоинстве, готовил себе печальную участь. Принимать такие за-
коны могут только профаны, чьи представления о Западе почерпнуты из гол-
ливудских боевиков. Если там, "за бугром", к власти испытывают пиетет,
то у нас в России ее просто боятся. Трепещут, так сказать. Впрочем, пра-
во кнута - вещь в себе и зависит только от силы размаха. Это доказуемо
эмпирически. Но когда эта же самая власть вдруг начинает требовать, что-
бы ее уважали, - это слишком даже для советского человека. Здесь он за-
являет: "Есть у тебя дубинка, так бей, а уважать тебя так же противоес-
тественно, как чтить моровую язву". Первым за горбачевскую девичью честь
сел на год бездомный бедняга Смирнов, требовавший жилья от генсека в
слишком активной форме и в картинках с надписями. До этого закона ДС за-
нимался Горбачевым мало, от случая к случаю. Мы привыкли оперировать по-
нятиями "система", "строй", "режим", "номенклатура" вне персонификации,
языческой и примитивной.
Закон об оскорблении величия вынудил нас заняться президентом попод-
робнее. Сам напросился. Дабы протестовать против этого закона, нужно бы-
ло анализировать "объект". Для этого вожделенного мига у меня была заго-
товлена статья "Хайль, Горбачев!". Как только закон был принят, мы ее
запустили в "Свободное слово". Кстати, в 1991 году мы считали Ельцина
бесспорным преемником Горбачева и предполагали, что, придя к власти, он
начнет вешать. Я уже говорила о нашем пессимизме и черной меланхолии.
То есть смягчения режима, которое было бы некорректно отрицать, я не
ожидала. Но, поскольку Ельцин у нас не ассоциировался ни с Баку, ни с
Тбилиси, ни с Вильнюсом, мы не испытывали к нему такой пылкой ненависти,
как к Горбачеву. Скорее что-то вроде усталого равнодушия и насмешливого
презрения. К кому я испытывала ненависть, так это к счастливым обладате-
лям лозунгов "Ельцин, Ельцин, ты могуч, ты разгонишь стаи туч" и значков
с его медальным профилем величиной с чайное блюдечко. Примерно те же
чувства, впрочем, я испытываю к создателю гимна "Боже, царя храни". Так
что без обиды, всем поровну.
К этому времени ДС представлял собой совершеннейшее создание револю-
ционного искусства, отборный экземпляр Буревестника с характером Сокола
из соседнего произведения того же автора, с беззаботностью жаворонка,
драчливостью петуха и язвительностью Гарпии. После большевиков, мне ка-
жется, никто так не был счастлив со своей партией, как дээсовцы, и никто
не трясся так над своим партбилетом, как мы. Побывав в ДС, я стала пони-
мать, почему большевики дрожали перед исключением из партии. Мы с упое-
нием сидели в выходные дни по 7-8 часов на партсобраниях и платили
членские взносы с дрожью сладострастия. Боюсь, что ни один светский че-
ловек с Запада не поймет наших высоких чувств. У советских людей даже
при очень сильном антисоветском уклоне свое представление о развлечениях
и удовольствиях. Не знаю, что чувствовали мои товарищи, но для меня ДС
был продолжением моей души и образом жизни. Для полного счастья нам не-
доставало баррикад и военного положения. Вы уже догадались, что авгус-
товские три дня были посланы ДС самим Провидением. Что до Горбачева, то
мы заманили беднягу в мышеловку, поместив туда вместо сыра лозунг "Гор-
бачев - фашист, палач и убийца". Впервые в истории популяции мышь шла на
такую невкусную наживку. Это была просто поэма! Сначала некто из кругов,
близких к КГБ, прочитал "Хайль, Горбачев!" в "Свободном слове" и излил
свое негодование на любезно подставленных вместо ушата страницах "Со-
ветской культуры". Как водится в СССР, читательская обида была оформлена
