до 30 рублей). Так что в конце февраля нас уже потащили в суд. На первый
раз дали штрафы. Суд был Фрунзенский, и мы его "обновили". Зал был полон
подсудимых, пока пришедших на своих ногах и своим ходом. Поскольку это
был первый политический суд перестройки, нас почтили своим присутствием
диссиденты. Сзади сидели гэбисты и следили за порядком в судопроиз-
водстве. Судья Митюшин настолько испугался наших дерзких ответов и хулы
на советскую власть, которую мы ухитрялись вставлять даже в анкетные
данные, что заявил: "Не буду я судить этих антисоветчиков" - и ушел в
свою комнату на два часа. Еле-еле его оттуда извлекли гэбисты и застави-
ли отработать жалованье.
А семинар нашел союзников в лице части клуба <Демократическая перест-
ройка" ("Пердем"). Эти радикалы ушли оттуда, не выдержав конформизма
своих коллег, и создали свою радикальную группировку. Непосредственно с
нами общались Виктор Кузин и Юрий Скубко, блестяще образованные и ода-
ренные молодые люди, способные украсить собой как Конвент, так и парла-
мент любой западной демократии. Они были не либералами, как большинство
семинаристов, а социал-демократами. Но мы с ними сошлись на том, что ес-
ли социализм с человеческим лицом невозможен, то тогда и капитализм сой-
дет. Идея политической партии уже принималась благосклонно. Как всегда,
власти активно помогали. 5 марта они разогнали наш комплексный митинг на
Октябрьской площади, митинг антисталинский, но с идеологической агресси-
ей в адрес всей системы и всего периода с 1917 по 1988 год. Семинар ГБ
числила в "пропащих", а на "Радикальной перестройке" еще не поставила
крест в смысле ее исправления. Поэтому они дифференцировали кары, что
подействовало как раз наоборот. Если после акции 23 февраля разрешили
судить и штрафовать, то сразу же выяснилось, что этого недостаточно. По-
этому после акции 5 марта разрешили сажать по 165-й статье того же адми-
нистративного кодекса ("неповиновение"). Тебе сказали: "Разойдись!" Ты
не разошелся. Вот и 165-я статья. Сплав из семинара с "Радикальной пе-
рестройкой" надо было погрузить в горнило. ГБ и погрузила. Первыми свои
пятнадцать суток схлопотали члены группы "Эмиграция для всех". Нас долж-
ны были судить позже. Попасть за решетку стало делом чести. На руках у
нас уже был мой проект "Программа либерально-демократической партии".
Она была даже более антисоветская, чем последующие документы ДС. Конеч-
но, мой документ никак не соотносился с последующими текстами Жириновс-
кого.
Во время суда над Игорем Царьковым судья прочитал ее (мы же сами с
ним и поделились!) и спросил (под текстом стояла моя подпись): "Скажите,
Игорь Сергеевич, вы помогали Новодворской писать эту программу?" "Да!" -
гордо ответил Царьков. "В таком случае пятнадцать суток", - заключил
судья. На меня этот же судья составил определение о возбуждении уголов-
ного дела и направил в прокуратуру. Я 5 марта дала пощечину гэбисту, ру-
ководившему разгоном, и еще ухитрилась бросить листовки из окна автобу-
са. Бели бы я отнекивалась, возможно, дело бы и пошло. Но я твердила,
что оскорбила его сознательно и хотела в его лице оскорбить именно прес-
тупную власть. Поэтому не сработало. Во многих отношениях семинар, а по-
том ДС ломали биологический стереотип поведения зайца и волка. Заяц дол-
жен убегать, а волк догонять. Мы же отказывались убегать, мы просто бро-
сались на волка, чего зайцу по штату не положено. Часто волк от неожи-
данности пускался сам наутек. Или у него пропадал аппетит. До решения
вопроса с уголовным делом я успела швырнуть с Женей Дебрянской невероят-
ное количество листовок с балкона кинотеатра "Россия". Причем за нами
ходили по пятам. Моей головой пересчитали все ступеньки лестницы, веду-
щей в фойе. Гэбисты очень рассвирепели. Мы с Женей так дружно и весело
сопротивлялись наряду из 108-го о/м, что им пришлось прислать еще пять
человек. Сеанс мы сорвали на час, потому что зрители выскочили из зала с
пригоршнями листовок и стали нас защищать. 165-я была обеспечена. Меня
потом администрация "России" просила почаще приходить с листовками, по-
тому что их кинотеатр приобрел после нашей акции невиданную популяр-
ность. Назавтра от судьи Одиноковой из Фрунзенского суда я получила свои
первые пятнадцать суток, а Женя Дебрянская - первую тысячу рублей штрафа
из многих и многих, которые суждено ей было заработать в ближайшее вре-
мя.
Члены "Радикальной перестройки", получившие штрафы по 20 и 30 рублей
за те же деяния, что нам стоили арестов, были смертельно оскорблены. Это
были люди чести, и они решили доказать ГБ, что и социал-демократы могут
быть для них опасны. В тюрьме мне стало ясно, что в несчастной стране
либералов не хватит даже на одну маленькую партию, зато можно попытаться
создать партию широкого демократического профиля, общий дом под звездным
небом, где будут согласно обитать либералы, эсдеки, эсеры, евро-комму-
нисты, монархисты, социалисты. Такое Учредительное собрание на марше.
Некий партизанский отряд времен второй мировой в Арденнах, где голлисты
на несколько лет стали товарищами коммунистов. Собрать настоящих нонкон-
формистов и радикалов широкого профиля и бросить их, как перчатку, в ли-
цо режиму. Нам говорили, что при таком политическом разбросе ДС будет
нежизнеспособен, нам и сейчас еще это говорят. А ребенку уже почти пять
лет... Название было придумано до рождения. Когда мы с Царьковым, полу-
живые после 15-дневной голодовки, отчасти сухой, вышли на свободу, Юрий
Денисов уже подготовил все для заседания потенциального оргкомитета.
Сейчас, когда я вспоминаю это заседание, я понимаю, что все висело на
волоске. А в комнате собралось просто бриллиантовое созвездие. Еще одним
вкладом "Радикальной перестройки" были наш Цицерон и энциклопедист (пять
языков и куча всего прочего) Александр Лукашев, убитый два года назад (и
есть основания предполагать, что не без помощи КГБ); Юрий Митюнов, жур-
налист-международник; Валентин Елисеенко, рафинированный эстет и плюс к
этому юрист. Вначале были большие колебания, один из участников даже за-
явил, что надо сначала выяснить, нужна ли народу вторая партия. Здесь я
сразу вспомнила строки из Марины Кудимовой: "Быть может, народ кабак
предпочтет и скажет, что даром не надо нам ни Гегеля с Кантом, ни барыш-
ни с бантом, ни даже строения атома". "Большое, чистое и настоящее" дело
могли заболтать, как у нас, интеллигентов, водится, еще в зародыше. Я
произнесла пламенную речь на два часа. Не помню уже, о чем, но, видно, в
этом был некий гипноз. До этой речи в комнате было одиннадцать просве-
щенных интеллигентов, настроенных демократически. После нее это уже был
Оргкомитет I съезда ДС. Для меня это был вопрос жизни и смерти всех
двадцати предшествующих лет. Наверное, страсть имеет некоторую власть
над людьми. Отныне мы становились товарищами, "партайгеноссен", и это
было сладко, вопреки большевистскому и германскому "проколам".
Мы распределили работу и в ударном стахановском порядке за две недели
подготовили пакет документов. Мы с Сашей Лукашевым делали Декларацию и
политические разделы (конституционная реформа и политическая система),
причем я тянула в сторону Штатов, а Саша - в сторону Швеции. Экономику
мы предоставили Юре Скубко, и он одарил страну правом на частную
собственность на средства производства и многоукладной рыночной экономи-
кой. "Сельское хозяйство" не хотел писать никто, и оно досталось Диме
Старикову, который хотя бы видел поля вблизи на своих геологических
маршрутах. Сельскохозяйственная программа получилась скорее кадетской,
чем эсеровской, потому что включала в себя фермерское хозяйство и выход
из колхозов с землей и инвентарем. Правда, мне не удалось протащить
"частную собственность на землю с правом продажи". Пока это была "бесс-
рочная аренда без права продажи". О том, что нашей целью является изме-
нение общественного строя, было написано несколько раз (для слабоумных)
открытым текстом. В области политической мы с Лукашевым закрепили парла-
ментаризм, многопартийность, закопали все Советские Конституции, я попы-
талась еще повыкидывать все Советы, но их, увы, тогда еще оставили. Мы,
либералы, ели поедом социал-демократов, и, поскольку наш напор был не
западным, а чисто большевистским, мы многое отвоевали. Социал-демократы
были гораздо воспитаннее и терпимее нас. Когда я читала окончательный
вариант Декларации, Юра Скубко вытирал глаза и говорил: "Для истории пи-
шем, для истории". Мы все чувствовали себя немножко Пророками. К концу
первой недели без партии не только я, но уже и все остальные члены Орг-
комитета жить не могли. В военной сфере мы декларировали профессио-
нальную армию и на время перехода - альтернативную службу. В области
внешней политики мы расформировали Варшавский блок, сократили односто-
ронне вооружения, порвали с Кубой, Китаем и Кореей. С СССР мы расправи-
лись, как повар с картошкой. Назвали Балтию оккупированной, вывели отов-
сюду свои войска, предоставили всем реальное право выхода из СССР, для
оставшихся рекомендовали конфедерацию. Мне и Жене Дебрянской, как глав-
ным западникам (нам в либерализме сопутствовали Юра Денисов, Игорь
Царьков, Роальд Мухамедьяров и отчасти Скубко), этого было мало, но пока
пришлось этим довольствоваться. Мы отменили смертную казнь, распустили
КГБ, отменили сексотство и кучу статей УК. Многое не выполнено прави-
тельством и поныне. Программа имела еще и научноразъяснительную часть
насчет нашего прошлого и настоящего, то есть это был просто типичный ан-
тигосударственный трактат, целиком подпадавший под тогдашнюю 70-ю
статью. Все на нас смотрели с плохо скрытым испугом, словно говоря: "Эх,
забубенные ваши головушки! Сгинете, и никто косточек ваших не сыщет".
Даже диссиденты, кроме Пети Старчика и Сергея Григорьянца, были шокиро-
ваны нашим радикализмом. Татьяна Великанова, вернувшись из ссылки, кото-
рой предшествовал срок, прочитала документы и спросила, зачем такая
конфронтация с властью. Я до сих пор не поняла, как мог задать подобный
вопрос человек, претерпевший от этой власти такие страдания. ДС же заку-
сил удила и оборвал все путы еще до съезда. Программа была целым пода-
рочным набором для страны, а власти просто обязаны были нас вязать. Мы
же готовы были не дожить до съезда, но не уступить ни одной буквы. Когда
мы кончили, документы сразу же развезли по городам наши эмиссары с приг-
лашением к разделяющим все это приехать на съезд. Мы с Лукашевым и Женей
Дебрянской лично прогуляли наши документы в Питере. Многие думали, что
от создания оппозиционной партии наступит прямо-таки конец света. На од-
ной неформальной питерской встрече какой-то юноша заявил, что после соз-
дания такой партии какой-нибудь пилот поднимется над ближайшей к Ленинг-
раду АЭС и сбросит на нее бомбу. Если бы мы написали, что будем взрывать
Кремль, и то окружающие не были бы так скандализованы. А когда у меня
спросили, уж не антиконституционную ли организацию мы создаем, и я бест-
репетно ответила: "Да", то мне просто не хотели верить.
За два дня до съезда прокуратура развила бешеную деятельность и попы-
талась вызвать всех членов Оргкомитета. К ним никто не пошел. Мы их не
видели в упор. Тогда они попытались посетить нас на дому. Их не пустили.
Ко мне они явились прямо на работу, выгнали из отдела моих коллег, за-
перли двери и потребовали подписать некий бланк загадочного предупрежде-
ния о том, что "съезд антигосударственной партии будет иметь для органи-
заторов непредсказуемые последствия". Устно мне объяснили, что они даже
не знают, по какой статье нас будут судить; скорее всего, по 64-й (госу-
дарственная измена). Я расхохоталась им в лицо и послала их додумывать
этот вопрос, который, впрочем, имел интерес только для них. На отдельном
