Главная · Поиск книг · Поступления книг · Top 40 · Форумы · Ссылки · Читатели

Настройка текста
Перенос строк


    Прохождения игр    
Roman legionnaire vs Knight Artorias
Ghost-Skeleton in DSR
Expedition SCP-432-4
Expedition SCP-432-3 DATA EXPUNGED

Другие игры...


liveinternet.ru: показано число просмотров за 24 часа, посетителей за 24 часа и за сегодня
Rambler's Top100
Русская фантастика - А. и С. Абрамов Весь текст 342.01 Kb

Рай без памяти

Предыдущая страница Следующая страница
1 2 3 4 5 6 7  8 9 10 11 12 13 14 ... 30
	- Но разве нельзя завести собственное хозяйство?
	- Есть священная заповедь Продбюро: не приготовляй пищи из продуктов, добытых лично на земле или в земле, а воде или в воздухе. Продукты приобретаются только в магазинах - нигде больше. Вы ели рыбу, жаренную на вертеле, - это преступление. Если бы вас накрыла речная полиция, я бы не ручался за последствия. Охота и рыбная ловля у нас - уголовно наказуемые действия, причем не из гуманных соображений, а из боязни, что на стол жителей Города могут попасть продукты, не купленные в гастрономическом магазине. В особых случаях с полицейской визой разрешена охота на лисиц, да и то лишь потому, что мясо их не годится в пищу.
	- Любой закон можно нарушить, - сказал я. 
	Стил усмехнулся так, как давно уже его нарушивший.
	- В сущности, все мы, "дикие", давным-давно смертники, - сказал он просто, даже тени тревоги не пробежало по лицу его. - Ведь мы печем хлеб из собственноручно посаженной и выращенной пшеницы и варим яйца от собственных кур. Смешно? А ведь вся наша жизнь здесь - это цепь государственных преступлений. Мы бежали из Города - преступление первое. Создали свое хозяйство - преступление второе. Охотимся и ловим рыбу - преступление третье. Вы и не подозревали, вероятно, что просите помощи у государственного преступника.
	
	
	Пятна на карте
	
	Самое трудное было рассказать Стилу историю нашего появления. Правда исключалась. Уровень знаний Стила, блокада памяти, слабая восприимчивость к незнакомому, выходящему из рамок привычных для него представлений о мире, затрудняли точное изложение случившегося. Мы уже заранее решили прибегнуть к легенде, предоставив мне импровизацию в зависимости от сложившегося разговора: "Юри придумает - о'кэй", "у Анохина экстравоображение", "Юрка такое отколет". Ну, я и отколол, оттолкнувшись от идиотского запрещения географии: "Вас обманывают, друзья мои. Вы не одни на Земле". Так я начал, отторгнув все чудесное и необъяснимое. Все объяснимо. Река не огибает планету, а впадает в Атлантический океан. За океаном - другие материки и моря, реки и страны. Число их я сократил для простоты, не боясь, что меня проверят при жизни Стила: потребовалось бы несколько поколений, чтобы построить океанские лайнеры или воздушные корабли. Я назвал Канаду, куда и перенес эпицентр воображаемой геологической катастрофы. Канада показалась мне наиболее подходящей: там говорили на тех же двух языках. Оттуда и откололся Город - просто часть страны с ее смешанным населением. "Геологическое смещение верхних пластов земной коры с уцелевшей горсточкой человечества". Отсюда и блокада памяти, "психический шок", который, вероятно, с годами пройдет. Честно говоря, мне не хватило мужества взглянуть в глаза Стилу, когда я закончил. Толька уверял меня потом, что смотрели они недоверчиво и недобро. Но тут я вспомнил о пиджаке Мартина, вернее, о газете, которую он показывал нам еще на даче и потом бережно спрятал в карман.
	То был номер "Пари-миди", где Мартин был снят крупно на парижском аэродроме вместе с возвратившейся из США кинозвездой Линдой Танелли. Спускаясь по трапу с трансконтинентального воздушного лайнера, он вежливо поддерживает ее за локоть. Так и засняли их прибывшие для встречи кинозвезды репортеры. Мартин бережно хранил эту газету и хвастливо нам ее демонстрировал. А сейчас все ее шестнадцать страниц легли на стол Стила.
	Трудно даже описать случившееся. Вероятно, такое же впечатление произвела бы на нас газета марсиан или венерианцев. С каким благоговейным удивлением Стилы ощупывали ее, рассматривали, перелистывали, даже не прочитывали - выкрикивали заголовки, рекламные анонсы и подписи под клише. Потом вернулись к снимку Мартина с Линдой. Не только и не столько Мартин заинтересовал их, хотя он и был живым подтверждением моей легенды. Нет, Стила заинтересовал самолет, снятый очень удачно, крупно, с размахом гигантских крыльев.
	- Что это? - спросил он.
	- Самолет.
	- Значит, вы научились летать?
	- Давно. Как и вы. Только вы забыли об этом. 
	Стил еще раз долго и внимательно разглядывал самолет и на снимке.
	- Металлическая птица, - задумчиво произнес он. - На такой вы и прилетели сюда?
	- Почти на такой, - сказал я, не подымая глаз от стола, - Пожалуй, только поменьше. Сбились с курса в северной Атлантике над океаном, вынужденная посадка на воду, ну и... привет, как говорится. Не дотянули до берега каких-нибудь триста метров. А спаслись вплавь, случайно...
	Я говорил с наигранным апломбом, но с каждой фразой мне становилось все труднее и труднее врать. Душевное состояние Стилов было живым укором моей "импровизации".
	- Нелегко вам будет добраться обратно, - с какой-то новой теплотой в голосе произнес наконец Стил.
	- "Нелегко" не то слово.
	Презирая себя, я сквозь зубы пояснил, что шансов на возвращение у нас действительно почти нет. Построить судно, способное пересечь океан, при отсутствии средств и необходимого опыта едва ли возможно. Пытаться это сделать на лодке или на плоту рискованно. Регулярные воздушные рейсы в этих местах не проходят, иначе бы жители Города видели самолеты. Но если даже - один шанс на миллион - такой самолет и появится, то где он сядет: для посадки нужны специально подготовленные площадки. Допустим даже и такой случай: самолет все же сел где-нибудь, то как сюда доберутся участники перелета? И как их примут в Городе, не придется ли им помогать, вместо того чтобы рассчитывать на их помощь?
	И тут внезапно открылось нам одно из белых пятен на карте Стила. За девять лет в Городе выросла активная подпольная оппозиция. Кому? Правительству невидимок? Отчасти, но не персонально отдающим приказы, а режиму вообще. Духу рабства и рабовладельчества. Обскурантизму. Подавлению человеческого достоинства. Я перечисляю здесь в нашем понимании наши вопросы и ответы Стилов, но, честно говоря, во время разговора мы мало что выяснили. "Я и раньше предполагал это, - сказал потом Зернов, - даже не сомневался. Смоделировав классовое общество, "облака" не смогли предотвратить классовой борьбы". Но не изучавший марксизма Стил объяснял все это иначе. Технический регресс, последовавший за Началом, не породил безработицы, а, наоборот, создал широкий рынок труда. "Сколько заводов и фабрик работало в Городе в дни Начала?" - спросил я его. Этого он не знал. Но знал другое: действовавшие заводы вскоре не смогли удовлетворить растущие потребности населения. "Начался век изобретательства, - сказал Стил, - изобретали все: от велоподставок до масляных ламп". Улицы и квартиры лишились света: энергии единственной электростанции хватило только для нужд промышленности. Да и сделать электролампочку без вольфрамовой нити было нельзя - вольфрама не было. Зато открыли светильный газ и газовое освещение. Возникли свечные фабрики. Отсутствие телеграфа породило мощную организацию посыльных. Новорожденные конюшни требовали конюхов и кучеров. Предприимчивые люди ловили диких лошадей и создавали конные заводы. Как сыпь, по Городу расползались ремонтные мастерские. Чинилось все - от посуды до экипажей. Все требовало рабочих рук, и шахты пустели: горняки в поисках более легкого и лучше оплачиваемого труда бежали в Город. Вскоре обычный ранее шахтерский поселок Майн-сити превратился в лагерь принудительного труда. Полицейская регламентация усиливалась с каждым годом. Ни построить дома, ни открыть мастерской, ни продать на базаре ненужный металлический лом стало невозможным без разрешения полиции. Даже прогулка за город, невинный пикник в лесу требовали специальной полицейской визы. Видимо, государство, напуганное движением "диких", явившимся первым откликом на стремление человека к свободе, боялось потери каждой пары рабочих рук. А число "диких" росло: отважные смельчаки один за другим уходили в лес, готовые защищать свою робинзонаду любыми средствами. У меня даже возник спор по этому поводу с Мартином. Он сравнивал "диких" с последователями Генри Торо, американского философа-утописта, я же решительно причислял их и руссоистам. Зернов нас помирил, объявив, что корни одни и те же: при отсутствии марксистской теоретической базы социальный протест мог принять любые формы, характерные для мелкобуржуазного мышления, - от террористических актов до руссоистской утопии.
	Оказалось, однако, что отсутствие теоретической базы было ошибочным допущением, и выяснилось это уже к вечеру, когда Стил, запершись у себя в комнате, тщательно изучил все шестнадцать страниц парижской газеты. После отца ее проштудировал Джемс, и за ужином оба учинили нам форменный допрос с пристрастием. Отвечали все понемногу, стараясь, так сказать, распределять вопросы по специальности. Мне пришлось объяснить, что такое "продюсер", "широкоформатный экран" и розыгрыш футбольного "кубка кубков". Толька пополнил словарь хозяев терминами, вроде "тайфун" и "цунами". Мартину достался рассказ о баллистических ранетах и полетах со сверхзвуковой скоростью, а Зернов с терпением и осведомленностью энциклопедического словаря удовлетворял любое проявление хозяйского любопытства.
	- Что такое коммунизм? - вдруг спросил Стил. 
	Зернов коротко объяснил принципы и цели коммунистических партий, рассказал о Ленине и Октябрьской революции в России.
	- А что такое Сопротивление? - снова спросил Стил.
	Зернов рассказал и о Сопротивлении во Франции. Что понял Стил, я не знаю, но что-то, во всяком случае, понял, потому что, переглянувшись с Джемсом, словно спрашивая его, говорить или не говорить, медленно, но решительно произнес:
	- У нас тоже есть такая партия. Называет себя Сопротивлением. Я понял теперь, почему. Люди, сохранившие память об этом, не согнули спины. Они не ушли в лес, как "дикие", они живут и работают в Городе. В подполье, конечно, - прибавил он, и я про себя отметил, что Стилу знакомо это слово, во всяком случае, объяснений он не потребовал.
	Толька спросил как бы мимоходом, случайно:
	- При встрече вы сказали, что не только ищете помощи, но готовы помочь и нам, если возникнет такая необходимость. Что вы имели в виду?
	- А вы считаете, что такая необходимость возникла? - добавил Зернов.
	- Считаю, - сказал Стил.
	- Мы в вашем распоряжении.
	- Хотите переехать в Город и присмотреться сначала?
	- Безусловно.
	- Документы и все остальное вам подготовят. Люк останется дома, а мы с Джемсом вернемся через два-три дня. Пароль и явку получите.
	Я понял, что возвращение наше на Землю откладывается на неопределенное время. Видимо, "облака" предусмотрели и это. Я приуныл, Дьячук тоже, даже Зернов - или мне это только казалось - стал чуточку более подтянутым, и только в серых глазах Мартина ничего не отражалось, кроме любопытства,- волевой человек был, этот Мартин. Но заметил или не заметил наше настроение Стил, не могу судить: мы почти тотчас же расстались и сидели у себя в мезонине на волчьих шкурах. Сидели и молчали. Даже не ностальгия, а просто боль, физическая боль сверлила сердце. Неужели мы не вернемся, совсем не вернемся? Для Земли, для родных, для любимых мы уже умерли. Растаяли в багровом тумане, как двойники. А кто знает об этом? Никто. Может быть, догадываются, может быть, надеются. А вдруг мы совсем в другом времени, не параллельном, а перекрестном? Там, предположим, время движется по прямой, а здесь по спирали, ее пересекающей, и витки спирали завиваются так близко друг к другу, что точки пересечения лежат почти рядом. Мы пройдем несколько колец, а вернемся почти в ту же точку, проживем здесь недели, месяцы, годы, а вернемся в ту же минуту. Фантастика? А Сен-Дизье не фантастика? У такой чертовщины, как "облака", все возможно.
	Я высказал все это вслух. Мартин засмеялся, а Толька зло буркнул:
	- Опять чушь мелешь! 
	И тут вмешался Зернов, насмешливый Зернов, сбивающий человека одной иронической репликой.
	- А если не чушь? Я всегда говорил, что у Анохина поразительная смелость воображения. Особый талант. Жаль, что он не физик. Миллионы людей. Толя, способны предполагать всякое, но лишь немногие - невозможное, и только единицы угадывают в нем истинное. Не принадлежит ли Анохин к таким единицам? Не красней, Юра, я говорю чисто риторически. А время - вещь до сих пор непонятная. Кант утверждал его иллюзорность, Лобачевский - несимметричность, Ченслер выдвинул гипотезу о ветвящемся времени, а Ленокс предположил его спиралевидность. Юра, наверно, не знает последних новаций, но разве его догадка менее допустима? По крайней мере она вселяет надежду, а надежда - это уже половина успеха. Так что, друзья, отставить ностальгию, расслабиться, как говорят спортсмены, хотя бы до возвращения Стила.
Предыдущая страница Следующая страница
1 2 3 4 5 6 7  8 9 10 11 12 13 14 ... 30
Ваша оценка:
Комментарий:
  Подпись:
(Чтобы комментарии всегда подписывались Вашим именем, можете зарегистрироваться в Клубе читателей)
  Сайт:
 

Реклама