Володя. Не зэк, а всего-то годишник условно схлопотал, месяца три назад.
Клуб хотел поджечь, во время танцев. Спьяну, конечно.
- Он вечно, дурак, как пьяный - что-нибудь начинает. Не хочу я с ним.
Лучше за Воронина замуж выйду.
- А он что, предлагал, что ли?
- Предлагал.
Воронин - это Юрок и есть. Вот ударник, и здесь поспел! Теперь все
ясно.
- А ко мне в Питер приедешь?
- Зачем?
- В гости. Буду скучать по тебе.
- Это ты сейчас говоришь. - Нет, взяли манеру: умняк на рожу вешать,
умудренные какие! Видишь - не врал, скучаю же, правда.
Держу ее за руки, улыбаюсь. Ей тоже весело. Вдруг - помрачнела.
- Собянин проехал. Его < Краз> . Увидел, кажется.
- Ну и что?
- Они с Володькой друзья. Расскажет.
Собянин - местный лесовозчик, вишерогорец. По лицу вижу: всерьез ис-
пугалась.
- Ладно, возвращайся одна. Я еще чурок наберу.
До конца дня у Ленуси настроение испортилось, с кисляком и ушла. А
тут еще бабка к нам нагрянула под вечер, хозяйка дров. Собянин настучал,
с ним и приехала.
Оказывается - с весны она в Арефе живет, вроде дачи у нее. А мы, па-
разиты, без топлива оставляем. И кроет, и кроет нас, ведьма, - не оста-
новить. И креста на нас нет, и Бог накажет, и начальству она пожалуется.
- Ну, всё, всё, бабуся, отнесем обратно, мы ж не знали.
- Несите, чтоб я видела.
Сунули под будку штук пять, остальное - на место пришлось, вот не бы-
ло печали!
Смерклось, скоро домой повезут, а у Толяна - свои планы. Заливается в
трубку:
- Есть, есть данные по кубатуре! Только Вера Михална! (это та самая
визгливая говорливская толстуха-приемщица, никакая не Михална, Верка
просто.) Скучаем без вас! (Этот-то точно врет: когда скучать - за иглой
целый день). Не заедете?
Хрюкнуть есть. Обижаете, "бражка". Слеза! Из отборной пшеницы! (Вот
это правда:
два фанфурика заныкано - сам видел).
Конец связи. Толян ручонки потирает, чуть не в пляс:
- Сглотнула наживочку! Придет! Ух и драть ее буду - как врага народа!
До утра!
На том и расстались, машина просигналила.
А на следующее утро, на разводе - как обухом: переводят меня! На
верхний склад - огребщиком! Бац! И - из офицерского базара долетает:
ночью на нижнем пожар был.
Будка сторожа сгорела. Со сторожем вместе. Кразист уже только голо-
вешки застал.
"Эх, - в голове молниеносно, - значит, не пришла Верка! В одиночку
килограмм водки пришлось! Ну, и не проснулся даже, наверно, задохся во
сне! Уж не чурки ли эти злосчастные закинул?" Вечером Вовчик с Андрюхой
наперебой - подробности. А какие там подробности? Прах и тлен. Суета су-
ет. Белка с Жуликом остались - они под будкой всегда ночевали - сумели
выскочить. Толян-то - даже шапку продать не успел - накануне закончил
как раз. И покупатель уже был - час торговались, сошлись на семидесяти.
- А мы теперь у Юрка в бригаде.
- И как?
- Пять возов, вся жопа в мыле!
XVIII Про лесоповал полезно знать всем. Не потому даже, что "не заре-
кайся", но - мы ведь лесная нация, не монголы. Наше жизненное прост-
ранство - всего лишь проплешины, от леса расчищенные. "Степь да степь
кругом", - это он, значит, за границу заехал, к самостийникам. У нас бы
следовало: "выруба кругом". Но о вырубах - чуть дальше.
Нынче валят двумя способами: вручную - бензопилой "Урал-электрон"
("Дружба" - из области преданий) и валочными машинами. Что-то вроде тан-
ка, только вместо пушки
- захватка с резалкой. После ручной валки не восстанавливаются воло-
ка. Выруба после валочных машин зияют непоправимым кошмаром. (В Питере у
меня от спальных районов такое же чувство.) Бензопилы в ходу и у зэков,
и в вольных бригадах. На танках работают только вольные. Оттого, навер-
но, я вольных до сих пор недолюбливаю. (Но и вообще - это характерный
комплекс: зэковского превосходства над вольными. Если человек еще не си-
дит, то - изнутри зная гостеприимство нашего кодекса и приветливость су-
допроизводства - кем его считать, как не овцой?) Североуральская тайга -
исключая неделовые породы - это ель и пихта. Кой-где - карельский при-
вет, всплеск ностальгии - бронзовеют сосенки.
И уж совсем за диковину - один-другой на десять тысяч гектар - взме-
тают зеленое пламя могучие кедры. Трогать их нельзя под угрозою нешуточ-
ного штрафа. Такой замысел: пусть нестесненно осеменяют выруба, поднима-
ют благородное потомство. Думаю, тщетный: скорее всего, пустоту затянет
всякою шушерой - березой, ольхой, иначе - слишком просто было бы жить.
Как раз на березу и кинули бригаду Геши Гончара - за пару дней до мо-
его в ней появления. Начало марта, делянка на отшибе (значит, без столо-
вой). Снежные холмы с торчащими там и сям рождественскими елочками и
кустарником. Что тут пилить-то?
Оказалось - это верхушки вековых елей и берез в обхват, остальное -
под снегом.
Нет, всерьез, без баронских приколов - к марту в тайге наметает до
подбородка, но пенек, по технологии, не должен превышать тридцать санти-
метров. Так что лопату в охапку - и вперед! Нас двое, огребщиков, и - по
технологии же - надо не только ствол раскопать до комля (и чтоб в яме
вальщику было вольготно), но и дорожки от дерева к дереву. Сто берез за
день - как раз на норму получается. Ну, хоть тут-то никаких рупь на
рупь, сразу отлегло у меня. Правда, норму - кровь из зубов, три дня не-
выполнения - бригада ночует на киче. Ничего! Бутерброд с маргашкой в
обед, чифирок - и наш малахольный тандем - питерский гуманитарий и дист-
рофик из Кизела - творил чудеса. В конце дня еще и сучкорубам помогали.
Зато и смешно мне теперь слышать, будто пирамиды - дело внеземных циви-
лизаций. После березы этой треклятой - знаю твердо: гордо он там звучит
или нет - но человек способен на всё.
Вечером приходит Гарик Златоустов, приемщик, замеряет нашу кубатуру -
в штабеле уже. Ждем, как приговора: ну?
- Шевельнули сегодня, мужики: шестьдесят пять! (норма - шестьдесят
два).
Ура! Жаль, Родина не знает имен героев, не красоваться моему бюсту на
проспекте Луначарского! А обидно, ей-богу: почитываем же газету "Лесная
промышленность".
"Вальщик Овечкин награжден орденом "Знак Почета" - в течение года его
бригада заготавливала восемьдесят кубометров ежедневно" - только подте-
реться таким вальщиком. На хвое у нас половина бригад за сто шевелят
(перехвалил я славян в прошлый раз, каюсь).
Через неделю - уже весь в матерых мозолях, ремень на последней дыроч-
ке, и вдруг
- мне Гарик в машине:
- Ленька! Пойдешь приемщиком?
- А ты?
- Меня мастером технорук хочет, только, сказал, замену себе обучи.
Давай - работа непыльная, сто двадцать в месяц - больше, чем мужики на
березе получат.
Это все да (кроме "непыльная" - площадка под штабель расквашена гусе-
ницами, самое грязное место в лесу), но - как-то совестно. Еще есть во
мне интеллигентская слабость к пролетариату. Чувство вины. Желание
слиться. Мазохизм как высшая и последняя стадия народолюбства. Безнадеж-
но, сознаю. Все равно - чужак для них, белая косточка. Классовое чутье
называется, по-научному. Может, оттого и усердствую: дескать, убедитесь
- могу я как все, примите в гегемоны!..
И вот - Гарик-искуситель. Ему хорошо, у него нормальное отвращение к
пахоте выходца из низов. И никто не упрекнет: нет на нем каинова клейма
высшего образования.
- Так что, надумал?
- Попробуем, ладно, - выдавливаю комплекс, а втайне надежда: не ут-
вердит технорук. Утвердил. Хехекнул только: "Ну, Ленчик этот, видно,
нигде работать не будет. Пусть хоть лес принимает, хрен с ним".
Говорил же: окладник я! Такая судьба.
XIX Зэковская душа - благодатная почва для фатализма, хотя срок сам
по себе - факт совсем не коренной. Можно всю жизнь просидеть в одиночке
(а ведь мы и сидим - только не все признаемся) - и не почуять дыхания
фатума. Нет, убеждает другое:
вот эти сотни - и тысячи, десятки тысяч - тружеников пенитенциарной
системы.
Тюремные цирики, зоновская администрация, чины из управлений... Чтобы
нормальный пацан рос себе, рос, гонял собак, в носу ковырял - потом
вдруг решил: пойду в тюремщики, стану ментом поганым, - не верю я в это.
Ясно, стало быть, что такая их доля, на роду написано. Их беда, не вина.
И не к тому я клоню, что они не нужны - может быть, даже палачи нужны,
не будем решать с маху. Но недаром палачу маска полагалась: дескать, ма-
шина рубит, человеческий лик тут не при чем. А эти
- без масок - и ничего! Румяны, довольны собой. А это уже вина: им не
стыдно!
Ну, не надо голову пеплом посыпать, землю грызть - но хоть ужимкой
какой показать: да, сознаю, профессия моя не того... не благоухает, так
скажем.
Сколько я ни вглядывался - с надеждой, добросовестно - бесполезно.
Жовиальны, упитаны. Плодятся интенсивно. Вон у Канюки - шестой уже отп-
рыск. ("Футбольную команду хочу", - благодушествует.) Гарик мне:
- Леня! Ведь у Канючихи - еще с прошлых родов лобок лысый! И опять!
Что ж он творит!
Да это прекрасно, размножение я приветствую. Хотелось бы, конечно,
подкузьмить - мол, половина там зэковских - но не могу: не имею сведений
стопроцентных. Но вот канючатам - им же придется с малолетства принорав-
ливаться: папа - тюремщик. В порядке вещей, то есть, что один человек
другого в клетке держит, под полным своим произволом. А это ребенку ни-
как. Тут или папа чем-то не тем занимается (невозможно!), или зэки - не
люди. А они освобождаются. И некоторые - в Серебрянке остаются. Получа-
ется, человек - что-то вроде фофана: можно скинуть, можно надеть. (По
совести говоря, мы и все так воспитаны.) Но не будем о грустном, я отв-
лекся, а хотел - о судьбе. Возьмем фамилии. Хорошо, если ты Иванов. А
вдруг - Баранов? Не бывать академиком, однозначно. В лучшем случае - ге-
нералом. Или с моей - куда уж на эпопею замахиваться... Опять же Гарик.
Никаких там спецкурсов, но трепло - высшей пробы. Круче Горбачева. Тра-
вит
- с утра до вечера и в бараке еще с полночи - рядом спим. Миллион ис-
торий - не заткнешь. Когда успел? Лет на десять он постарше, так и заси-
жено у него вдвое больше - но я, слушая, младенцем себя чувствую.
Пусть, кстати, расскажет - любую на выбор, а я разомнусь пока. Пора
уже - сорок страниц без перекура. Разогнался - скоро конец срока, а о
главном и не начинал.
Притормозим.
"Зарекался я, Леня, в поездах играть, но - молодой, кровь бурлит, ре-
бята на вид лоховатые - короче, расписали пульку. Как раз от Москвы до
Краснодара - почистили меня, обшкурили, как белочку. Тонну выгрузили - я
и ойкнуть не успел.
А лето, у меня ж планы были: здоровый образ жизни, море, бляди, рка-
цители. Ну, выхожу, жарища, пива попил на вокзале - идти не к кому, по-
тому что не с чем. И перспектива до сентября - только бутылки собирать.
Переслюнил свою книжку телефонную - есть солидные номера, но не умею в
долг жить, чесаться начинаю.
Даже к врачам ходил. И тут случай выручил: смотрю - мне азиат ка-
кой-то маякует.
Пригляделся - вспомнил: знакомый кореец, Ли фамилия. У них в Корее
две фамилии:
Ким и Ли. Этот - Ли, значит. Из второй половины. Они тут арендуют
землю у совхоза, хорошо живут, свой хутор. Собаку, кстати, первый раз я
у него попробовал.
- Что, Гарик, дела? Почему не на море?
У меня с ним бизнеса нет - можно в жилетку поплакать. Рассказал, он
посмеялся.
- А ты чего здесь?
- Тоже трудности, Гарик.
Оказалось, у него с урожаем завал. Некому собирать. Что-то в этом го-
ду не сцепилось, не подмазал, или щемануть его решили - не дают людей. А
счет на дни идет - чуть не плачет мужик. А когда кореец плачет - невоз-
можно стерпеть. Это как ребенок. Говорить не могу, сам рыдаю, рисую ему
на листочке: 1:25. Он мне всю книжку закапал, пока переправлял: 1:15.
Сошлись на двадцатке за работника, но стольник я авансом взял.
