Заезжаем на говорливскую заправку (Говорливая - еще деревня, перед
Вишерогорском). По склону - россыпи сине-черных крыш в снегу, дымки, мо-
розная луна, Вишера взблескивает - это ребром стоящие льдинки отражают
свет фар.
Элькино дежурство (их две тут, посменно - Эля и Римка), выходит зас-
панная.
- Виталик, эротический сон не досмотрела... Ты в Серебрянке не мог
залить?
- Кончился 72-й. Работай давай. Еще насмотришься.
- Да ну, я не умею с продолжением.
- А Элю-то нет, Виталя? - уже катим дальше.
- Нет. У нее роман с Макокиным - честный парень, не Казанова.
В Вишерогорске - чайку с горячей буханочкой, грузим лотки, набиваемся
в кабину.
- Начальник, автобус-то будет завтра? - тетя Тася у меня (завтра суб-
бота, рейсовый день в город).
- Как штык. Кальтя до двух сегодня ковырялся, сказал - порядок.
- Слава Богу. Отцу рубашку надо ("отец" - это она мужа так), вчера,
дурак, в новой на смену поехал.
Муж у Таси бульдозерист, дороги расчищает.
- А я своему свитер хочу... Тася, ты видела прошлый раз кофточки да-
вали немецкие? Я жалею так, не взяла. Может, остались?
- А, мой размер все равно не был. Они на толстых не выпускают, - тетя
Тася колышется в хохотке, через Ирку волна доходит до меня, и я, притис-
нутый к дверце 157-го < зилка> , беззвучно рыдаю от восторга, что есть
на земле, живут рядом с нами такие чудные, дивные, теплые существа - и
нам не дано их понять.
Виталя! Я не знаю, чего им надо! А нам чего не хватает? Занимаемся
разной херней: городим государства, разваливаем, воюем, строим тюрьмы,
сами в них сидим и сами себя стережем... Мужики, положа руку, - это наш
мир! Давайте хоть баб не сажать, амнистируем их навсегда. Они слабые,
вон, перед Виталиком даже устоять не могут. Ну, змеи, ну, стервы - есть
же другие способы. Выдрать, там, всенародно, заставить месяц в отечест-
венном ходить - но не в тюрьмы же наши, не в зоны! Нельзя, мужики, кто ж
мы есть.
В столыпине на подъезде к Вологде нас уплотнили, освободили клетку, -
и вот, слышим, на остановке - подсаживают: визги, мат-перемат - бабонек!
Эх, веселье пошло! Первый бал Наташи Ростовой! Разгорячились все, ожили,
перекрикиваемся.
Бабоньки, ласточки! Конвой на ушах: хуже нет - смешанный вагон.
- Командир, на оправку давай, сутки не ссали! - по голоску судя, лет
двадцати оторва, - все влюблены уже, лыбимся - сейчас водить начнут, так
и глянуть успеем: блаженство! Ага, повели - час, два ждем, бесполезно
кричать. Конвой, видно, еще необтертый, не знает, как с женским этапом
держаться. А это не наш брат многотерпеливый. Вэвэшник мимо клетки - ло-
ви, тварь: из мешков полиэтиленовых мочой с ног до головы.
- Ну, я вам, бляди, сейчас! - побежал за огнетушителем - старая шут-
ка, сиди потом в пене вонючей, обсыхай.
- Эй, мужики, наших бьют, качай вагон! - все та же, с ангельской хри-
потцой.
В резонанс раскачать столыпин - плевое дело: нас около сотни. Сковыр-
нется с рельс на полном ходу - всем каюк, конечно, но страха нет: ба-
боньки просят - стараемся, геройствуем, с музыкой пропадаем! Вот у кон-
воя очко не феррум:
огнетушитель на место, и на оправку - пожалуйста. Всегда бы нам так,
мужики.
Отчего наши беды? - Забываем, что бабоньки рядом, примелькались друг
другу. А они-то в нас верят еще... Что такое?
- Виталя, смотри, пожар в гараже!
- За калорифером не углядели, наверно.
- Жми!
Подлетаем на всех газах, поворот перед мостом и - отлегло. У меня го-
рит, над трубою диспетчерской пламя, с искрами. Ссадили девчат, подрули-
ваем - Валера Басенко, механик:
- Ленчик, салют в твою честь!
- Что вы тут, Валерьян?
- Да вырубили шест, полезли трубу прочищать - и туда его уронили. Я
кричу:
теперь топить вообще нельзя, а Серега: попробуем!
- Ну?
- Так это шест в трубе и горит, и сажа!
- А печка?
- Всё, ни дыминки, тянет, аж ревет!
VIII Говорил нам доцент, мол, Толстой открыл текучесть характера,
"люди, как реки", - так вот, я это закрываю. Дураком родился - дураком
помрешь, никакой текучести.
Или я бесхарактерный просто? С кем сравнивать смотря. С Валерьяном
если - то да, без базара. И не потому даже, что он свою жену задушил, а
я не смог - это мелочи, дело житейское. Тут большого характера не надо -
взять хоть мавра.
- А как ты ее, Валерьян?
- Ремнем. Дернул за два конца, - поясняющий жест, - хрясь. Позвонки
не выдержали.
Это у него уже третья ходка. Самому под полтинник. Мешковат, доброду-
шен - когда бы не "хрясь" - вылитый Винни-Пух.
- Валерьян, сегодня в ночную надо - кразистам ходовую протянуть помо-
жешь.
- Я не лошадь ("вошадь" выговаривал), - но остается, пыхтит до утра,
куда денешься.
За чифиром из прежних ходок любил вспоминать: про Златоустовскую
крытку, Пермский централ - заслушаешься! Вот бы Данте куда на экскурсию
- жаль, не дожил. Архивчик у Валерьяна: письма, фотки пожелтевшие - как
у всех долгосрочников, и на одной - он с Высоцким (тот в здоровенной
ушанке), обнимаются. Ну, мало ли с кем Семеныч кентовался мимолетом, что
же особенного.
Хоть Валерьян уверял, что дружили истинно, по душам. А кто б не стал
уверять - с такой фоткой в архиве? Мы не то что не верили, а как-то
всерьез не брали: ну, Винни-Пух дружит с Маугли - не спевается, ни к че-
му - ни тому, ни другому.
Тут в декабре завернули морозы за сорок, в гараже все прахом пошло -
вообще не до мемуаров стало. Как по команде лесовозы, людские машины -
именно что "хрясь, хрясь" - по две, по три за день. Техника - штука неж-
ная, хуже шейных позвонков.
Но план горит, Канюку из Управы дрючат, тот на механиках отрывается,
заладил, мудак: "Железо ломаться не может работать не хотите курва
сгною", - и так без выражения, без запятых, что понятно - не стращает,
сгноит. Те - попивать стали, с горя. Круг замкнулся, петля захлестну-
лась. Осталось дернуть за два конца. Ну, и дернули: Канюку в Управление
на ковер (по селекторной же не тот кайф сношать).
А у нас на новом < Кразе> движок стуканул, и гараж - однова пропадать
- уже повальную пьянку учинил. Черт его знает, что пили, где взяли, но
Валерьян под вечер мне (единственному трезвому - днем не забухаешь в
диспетчерской: звонят из ДПНК беспрерывно) коснеющим языком все выдавли-
вал: "Леха, если посадят в холодную - до Москвы дойду, так не оставлю...
Пусть раскурочат волков", - лучше бы спать шел. Да нет, все равно бы
подняли. И в холодную, конечно. Канюка и в девичестве не чикался, а с
растерзанным очком - прямо залютовал. В декабре, в холодной, пятнадцать
суток (больше нельзя по закону) - сам Карбышев содрогнулся бы, когда уз-
нал. (Там ведь все узнается, это вам не МВД-шная статистика - концы в
воду.) Конечно, механикам с выводом дали, но Валерьян что-то очень там
шумел, когда стригли, крушил пенитенциарную систему (а - нахлебался, на-
кипело), его и уважили: без вывода отсидел. И после - в гараж не вернул-
ся. Ноги поморозил чуть не до гангрены, еле ползал, при ШИЗО недели три
печку топил. И - исчез.
Исчезнуть с поселения совсем нетрудно, хоть в Говорливой у шалавы за-
ночевать, например. И даже, если не больше суток, - кичей отделаешься,
могут и на зону не закрыть. Но больше - это побег, и ищут ревностно. Да
и без документов, без денег солидных (на руки нам два раза в месяц по
пятьдесят выдают, что сверх заработал
- на лицевой) - куда ткнешься? Тем более обритый. Уже в Красновишерс-
ке в транспорте дальнего следования: автобусы, самолет - поголовная про-
верка. Словом, три раза из Серебрянки бегали на моей памяти - и в неделю
всех вылавливали, максимум.
Так нам и про Валерьяна сказали. Капитан Макокин еще и подробности
расписал - зашел чифирнуть ко мне:
- Басенко ваш? Он у соски своей в Красновишерске загасился. (А Ва-
лерьян механиком-то - да, ездил туда частенько, за запчастями.)
- А как нашли-то?
- Оперативная тайна. Но тебе скажу, Ленчик: она же его и сдала - на
хер он ей без денег?
Ну, посмеялись мы над женским коварством, я погрустил о Валерке
- трешник ведь подмотать могут, - а еще через месяц какой-то кипеш в
ШИЗО начался. Срочно холодную обшивают. Что-то задвигалось, замельтеши-
ло. Что-то стронулось в атмосфере. На зоне так, помню, бывало, когда
вожди крякали один за другим. Но здесь - ощутимее даже. Донос и Гроссу -
и те как-то сникли. И вот - картина Репина: комиссия. По проверке фактов
истязания осужденных. Это из Управления подпортили полотно - предупреди-
ли. Холодную-то успели обшить (дедки из столярки - могли бы и не ударни-
чать, между прочим, да кто ж знал), а видно:
свежак работа. И расспросы, допросы, объяснительные. Даже я штуки три
написал:
видел ли Валеркины ноги, да что он за тип, да был ли вообще он с но-
гами - буквально.
И тут я поверил. Про дружбу с Семенычем, что по душам. И ведь по
пьянке молол про Москву, не подписывался, а сделал. Сказал - и сделал.
Могли они дружить, было на чем сойтись.
Но я отвлекся, а хотел - про дурость свою. Ничего, успею, она и по-
сейчас при мне, а Валера Басенко - ей-богу, стоит странички.
IX Ну, вернемся к барашкам, точнее - к барану, то есть - к себе. Все
никак не могу свыкнуться, что женщина - не ангел. Что сам не херувим -
через силу, но притерпелся, а здесь - нет, никак. Начитался в детстве
классиков. Классикам хорошо, они умерли, а я мучаюсь. И женщин мучаю -
тех, кто под рукой. Не приласкать от души, ни колечка с камушком - какое
там! Мадригалы - и - взлетай, паразитка! А она не умеет. И не обещалась.
Да, тяжело.
Но вот когда матерятся девчата - совсем жить неохота. Что человечес-
кого в нас - только слова, - это ведь бабы понимают лучше мужиков, ушами
любят, слов требуют.
Следственно, так важно все в этой области: обиняки, умолчанья, табу.
Реклама по телеку - сотню раз в день (не смотрю, но доносится):
"менструация, менструация".
Я бы этому пидеру, автору ролика, во время обеда использованный там-
пон клал на стол. Что естественно, то не безобразно - его же логика,
пусть хавает, приятного аппетита. Ну вот, а тут девчата - и матюк на ма-
тюке, от нормальной речи - только глагольные окончания. Причем я же не
пурист никакой, феню люблю. Но феня - это ведь знак щедрой мощи, языко-
вого избытка, вольное ветвление, радостная игра.
Судья - "лепила", народные заседатели - "кивалы", зеркало - "обезьян-
ка", чифир на донышке - "пяточка" - прелесть! Есть, конечно, неблагоз-
вучное: "ксива", "хаза". Но не хуже нынешнего: "ксерокс", "офис"... "Я
пошла, мне надо диссер отксерить", - тебе надо намордник надеть и в угол
поставить.
Вот и выбирай: мат или воляпюк этот чертов - есть от чего взвыть. Но
- не вою наружно, сидим с Надюшей Лебедевой - ночь, будка на нижнем
складе - трем за жизнь. Меня уж не помню что сюда занесло (а! сушину ис-
кал, на дрова себе), а Надюша - ночной учетчицей, лесовозы должна пере-
точковывать. Их за ночь хорошо, если шесть, и переточковывать там нече-
го, никто ведь по дороге хлыстов не крадет, не прячет, а на верхнем -
свой учетчик. Но на лесоповале полно таких синекур, всех надо трудоуст-
роить, и каждый куб пересчитывают не меньше пяти раз, то есть четыре
бездельницы за счет зэков кормятся. Но если они вроде Надюшки - никто не
против, пожалуйста (а будь кто и против - что с того?). Этот нижний зо-
вется Америка - хоть в трех километрах всего от Серебрянки. Думаю, еще
ежовские крестники так пошутили, для чалдонов замысловато слишком, - но
вот, закрепилось: сидим, стало быть, в Америке, кофеек (мой, из посыл-
ки), сигаретка, три года воздержания, симпатичная женщина, интим. То
есть я ее извожу душеспасительной беседой, себе рисуясь почтенным гуру,
- дескать, пожито, передумано - тьфу, мудак.
- Уезжать надо отсюда, Надя. Что ты здесь будешь - дыра ведь. Сколько
