без греха, но того выручала мужская сдержанность - никогда не лакомился
на глазах.
Мишку же - стоит ли говорить - навсегда отвратило первое "Фу!" На лю-
бое повышение голоса он реагировал мгновенно: если ты стоял - подбегал и
утыкался в ноги, если сидел - клал тебе лапу на плечо и норовил лизнуть
в щеку. На прогулках постоянно загонял на дерево белок, поджидал меня,
сперва удивлялся моему охотничьему равнодушию, потом уже просто бежал
дальше: дескать, я знаю, мы не на охоте, но мое дело - поднять белку, а
как с ней быть - решай сам...
Первым съели Малыша. Любовь, любовь погубила парня - вполне бы еще
мог месяца три радоваться жизни, нагуливать вес. Но в конце мая он уже
достиг половой зрелости (все метисы более ранние в этом отношении). "Ки-
пит и стынет кровь", - так сказал поэт о злосчастном состоянии, побужда-
ющем убегать на другие делянки в поисках приключений (у Альмы еще не бы-
ло течки). Первая самоволка длилась три дня, другая - неделю. И никто в
бригаде не был против любви, беспокоило вот что:
запросто могли нашим Жуаном пообедать посторонние, чужие люди. А до-
пустить такое
- значило свалять дурака, даже хуже - сделаться мишенью тайных насме-
шек. В лесу
- за отсутствием развлечений - процветал нелегальный спорт: сманить и
заколбасить соседскую собаку. Открыто - по джентльменскому соглашению -
делать этого было нельзя, но тем упоительнее триумф!
И вот вернувшегося исхудалого Малыша зачокеровали, привязали возле
будки, - с тем, чтобы вечером объявить приговор. Мишка сразу догадался
об участи друга детства - и ушел в лес. А жизнерадостная Альма прыгала
вокруг, приглашая разделить ее восторги. Но Малыш был хмур и задумчив.
Первый раз на веревке - это должно что-нибудь значить. И значить недоб-
рое. Потом - эти взгляды, эта отчужденность в лицах... Да, часа за два
до эшафота Малыш обо всем догадался. Но перегрызть веревку и спастись,
видимо, посчитал ниже своего достоинства.
Последние два часа жизни он только скулил и подвывал, иногда поднима-
ясь до душераздирающих нот. Посильнее "Фауста" Гете - по крылатому выра-
жению. Нет, не сумел умягчить судьбу - но и не затем ведь мы воем, не
всё так утилитарно в мире.
Ведро с Малышом Геша поставил в ручей, подбежавшая Альма отказывалась
верить своему носу: пахнет приятелем, но что это - вместо? Однако - при-
шелся по вкусу:
умяла требуху, облизнулась. "Двое стали одна плоть" - эх, слабый пол!
Ничего святого для вас...
ХXVIII Что ж, Малыш пал жертвой страстей - не худшая доля. Альму же
подвело женское пристрастие к собственному отражению. Неподалеку, в ло-
гу, ручей разливался зеркальной гладью - и там, мордой вниз, Альма прос-
таивала часами, иногда торкая лапой поверхность и отскакивая от помутив-
шегося образа.
Боюсь, не только я наблюдал эту сцену, потому что однажды не верну-
лась и под вечер. А когда не выбежала встречать нас на следующий день -
стало ясно:
сварили.
В Гешиной бригаде, по понятным причинам, Альму уже давно исключили из
будущего меню, то есть лишились ребята не калорий, а любимицы. И потому
решили дознаться
- кто? Дело почти безнадежное, если только не наткнуться на явные
улики: шкуру, голову - но ведь никто не оставит возле будки такое пале-
во. Да и найди нехристей
- что им предъявишь? Ну, поймали, ну, съели - так ошейника ж не было,
кто ее знает - чья? Словом, Геша с Ванькой только переругались со всеми,
пригрозили зарубить по выяснении.
Но даже этого не исполнили, когда все-таки всплыло случайно. По пьяне
проговорился сучкоруб соседский: бражничали они, а занюхать - только му-
равьи. (В банке всегда их на дне - слой, наползают, пока зелье доходит.)
Вот и предложил кто-то: дескать, знаю, тут рядом - возле ручья - мировой
закусон бегает...
Ванька, правда, сначала собрался щитом трелевщика будку им сковыр-
нуть, но остудили его, уладили полюбовно, на бражке же и сошлись.
Хоть за Мишку было спокойно - этот чужим никогда бы не дался. Однако
беда не приходит одна: нанесло в лес полковника Броуна, начальника Уп-
равления.
Неизвестно - поохотиться он приехал и заодно заготовку серебрянскую
посмотреть или наоборот - но ни то, ни другое ему не понравилось нынче.
К нашей будке он подошел уже в хорошем градусе самодурства, Сойкин сзади
семенил. Геша с пилой возился - не заметил.
- Так, почему не в пасеке?
- Норма есть уже, гражданин начальник.
- Норма! Газеты читаете?
- Редко, гражданин начальник. Некогда.
- Замполит ваш плохо работает. Ускорение сейчас. Не щадя себя. О нор-
мах забыть.
Понятно?
(Да, менты так тогда трактовали: хлеще, мол, погонять надо, гайки
закручивать.)
- Понятно, гражданин начальник. Сейчас звездочку поменяю - еще подва-
лю.
- А это у тебя что? - на Гешины ноги. Тот босиком, сквозь грязь на
одной ступне
- наколка: "Куда идешь?" - Что на левой?
Геша правой пяткой расчистил сакраментальное: "А вас ебет?"
- Фамилия?
- Гончар.
- Выжгешь. Проверю.
- А можно, я лучше носки наколю?
И тут Мишка подбежал, обнюхал полковничьи сапоги с ворчанием. Броун
слегка пнул его в морду - хорошо, я фукнуть успел, но все-таки рыкнул
Мишка, ощерился.
- Откуда собаки в лесу? - Сойкину.
- Да это... не знаю...
- Развели псарню. Еще раз увижу - пеняйте на себя.
Этим же вечером специальным рейсом Сойкин с молдаванами гонял в лес -
отстреливать друзей человека. Шесть штук положили - дело немудреное, со-
баки сами подбегают.
Но Мишку мы увезли в деревню, пристроили в одном дворе - пока гроза
минует.
Навещали ежедневно, подкармливали. И вот - на что уж умный пес - а
никак не мог понять происшедшей перемены. Ничего не жрал почти, шерсть
потускнела, бока запали. А как объяснить? Наверное - навещать не следо-
вало, тогда бы привык к новым хозяевам, смирился. Но мы-то рассчитывали
забрать через месяцок. Вот и довели бедолагу.
Утром бригады везут в лесосеку, машина мимо двора - Мишка в крик, ме-
чется.
Вечером обратно - то же самое. Недели две так прошло - и в один прек-
расный день
- всё: молчок.
Ну, успокоился, значит, - нам с Гешей даже обидно стало. Говорят, со-
баки годами тоскуют - фуфло оказалось.
Нет, не фуфло: повесился Мишка - вот и молчал. То есть утром, без
воя, сиганул через забор. Перепрыгнуть - перепрыгнул, да так и завис -
веревка-то удержала.
Не надо было на такой длинной привязывать! Мне иногда подумывается:
не рассчитал ли он все заранее? Ведь мог же перегрызть, невелика хит-
рость!
Впрочем, так и лучше: рано или поздно все равно бы зарубить пришлось,
чтоб менты не застрелили зря.
XXIX Сплав начался как всегда, когда вода стала спадать, - всё не
поступала команда из Управления. Начинать же по своему почину в нашей
системе не принято - сверху виднее. Серебрянка неправдоподобно разбухает
на считанные дни, потом стремительно мелеет - и Гешину бригаду бросили
на проплав: почти посуху доволакивать застрявшие баланы до Вишеры. Это,
в общем, задача выполнимая (для зэков нет невозможного), но все равно
миллионы кубов не доплывают по назначению.
И у Вишеры, и у Камы дно в несколько слоев устлано топляком.
Наверное, отдаленное потомство, исследуя русла наших пересохших рек,
примет их за дороги и подивится: смотри, как мостили древние! Не жалели
трудов! И наверняка извилистость изучаемых трасс вызовет бурные споры
археологов: что было в этом - подлаживание к рельефу? Экономический рас-
чет? Особенности национального менталитета?
И только мои записки примирят сцепившихся интеллектуалов. Нет, мы не
мостили дороги! Мы сплавляли лес. Но дороги у нас все равно кривые - ра-
но помирились, продолжайте дискуссию.
А вот мне перекинуться не с кем. Гарик в Вишерогорск укатил по делам.
Игорек на сплаве. В лесу всего две бригады оставлено - и я при них. Бро-
жу по вырубам, созерцаю весну. Плохо, что не присесть толком - на земле
сыровато, а пни все в соку, прилипаешь. Еще зимой деревья спилены, а
корни качают, качают кровь - завидное свойство!
Хоть и выруба - а повеивает жизнью. Вон, две влюбленные бабочки ис-
полняют знаменитое "крылышкуя", причем кавалер с элегантной небрежностью
копирует пируэты партнерши... Но что бабочки! - Такая пора: щепочка не
щепочку вспрыгивает.
Это Геша недавно на разводе обобщил философски. Поводом, помню, Орлик
стал, полуслепой коняга, всегда мирно пасшийся по утрам возле штаба. А
тут - коров мимо него пастухи погнали. И вот - кто бы мог ожидать -
встрепенулся старичок, напрягся, вывалил свою благодать чуть не до зем-
ли, заржал...
- Орлик, делай! - это зэки, в двести харь, почти хором. Даже коровы
приостановились - а вдруг повезет? Но, видно, мы своим криком спугнули
вдохновение: втянулась колбасятина, Орлик - снова за травку.
Потом еще до самой лесосеки мужики обсуждали: а что, может конь коро-
ве задуть?
Или это так Орлик - сослепу понтанулся?
Не нашлось авторитетных специалистов, и я до сих пор в неведении, а
интересно же, правда. "Что положено Юпитеру - не положено быку" (ну, ко-
ню - неважно) - ведь несправедливо! То есть человек разумный козу или
свинью кроет ничтоже сумняся, а у братьев меньших, значит, табу? И для
Орлика корова, как для меня педераст, - ну, никак не объект вожделения,
наотрез?
Может, и к лучшему, конечно. Еще лошадей рогатых не хватало. Или бы-
ков с гривой.
Кстати, в Африке, наверное, было не так строго - хоть на антилопу гну
посмотреть. Да африканцы вообще ребята разнузданные. В нашей общаге, от
Герцена, конголезец один, по-моему, только вахтершу не прописюнил, так
той за семьдесят, ветеран партии, - это остановило, наверное (что вете-
ран).
Замечаю: сносит уже мечту в родные края - от бабочек до Герцена до-
петлял, - скоро на волю, можно расслабиться! Раньше, когда больше полу-
тора оставалось, - никогда бы себе не позволил.
В письмах, между прочим, все наперебой - сокурсники, преподаватели:
ну, когда тебя ждать? (Хотя мой срок знают в точности.) Так и подмывает
в ответ: да вот уже, в носу доковыряю - и пойду такси ловить.
Но - сдерживаюсь, объясняю вежливо, мол, здесь - такой принцип:
раньше сядешь - раньше выйдешь. Раз уж затянул с посадкой до двадцати -
теперь ждать приходится.
Вот если бы в восемнадцать догадался - уже бы дома был. Впрочем, в
восемнадцать я бегал резвее - и терпилу своего наверняка бы догнал. И
тогда - неизвестно, уложился бы в пятак или на червонец наколобродил.
Запутанная математика, лучше не вдаваться. Как сложилось, так и сложи-
лось - от добра добра не ищут.
ХХХ Кстати, только срок отбывая, понимаешь, почему так мало маяков с
того света.
Ведь казалось бы: столько близких уходит - ну отчего не заслать вес-
точку?
Случается, конечно, я не сказал, что нет совсем, я говорю - мало. Тут
- полная аналогия: сидишь с человеком душа в душу, годами не разлей; от-
кидывается он - и молчок. Хотя обещал клятвенно: письма на командировке
наравне с пайкой по важности - по себе же знает.
Будь наши срока по пятьдесят-шестьдесят лет - никто б и не верил, что
воля есть, любая ксива за фальшивку бы катила. Думали бы: так, ментовс-
кие выдумки, чтоб контингент посмирней сидел, без резни повальной... Да,
слишком разные миры.
Спроси у рецидивиста - всегда услышишь: на волю вышел - будто не си-
дел, в тюрьму возвращаешься - будто на воле не бывал. Ну? Прямая парал-
лель: рождаемся - небесное отшибает, неужели и умрем - будто не жили по-
кажется? Но ведь зачем-то же был и срок, и жизнь? Не для исправления,
ясно. Звонок - независимо, успел ты исправиться или нет. В общем, темное
дело - зачем нас рожают, зачем нас сажают.
Потому и не могу я смириться: как это - будто не сидел? Сидел. Но пи-
сем и я по освобождении не писал. (Только с поселения - в зону. Тоже на
сопоставления наводит.) Позвонить кому просили - позвонил, а черкануть
