ребятам в Серебрянку - так и не удосужился. Вернее, нет, вспоминаю: зас-
тавил-таки себя, выдавил страничку (начиналось: "Дорогие мои"), но кон-
верт купить, отправить - закрутился, забыл, а потом как-то ни к чему
стало, не скребло на душе. Так что просить уходящих привет передать, за-
молвить словечко на небесах - можно, исполнят, а откликнуться - нет,
пусть и не обещают.
Между тем разгорелось уральское лето - жуткий сезон: тридцать пять в
тени, а гнуса! Недели две что-то запредельное творится - порою хочется
руки на себя наложить. И наложил бы, ей-богу, одно удерживает: в аду та-
кое на постоянку, лучше уж здесь потерпеть.
Таежная природа - непуглива, доверчива (деревья-то, наверное, загодя
криком кричат - но нам не слышно) - и платится за это. Вот у дороги ку-
ропатка с выводком, - подхожу - и не думает удирать. С двух шагов метнул
фофан (всегда с собой, это ж моя постель) - накрыл пару курчат, взял од-
ного. Зачем? А, думаю, посажу в будке под каску чью-нибудь - в жару не
работают в касках: сварится башка. Так и сделал. Мужички из пасеки прип-
лелись, чифир стали организовывать - тут каска на столе, хвать - а из
под нее - шорх! Геша чуть бычок не проглотил.
Нам-то весело, а курчонок обгадил все кругом с перепугу. Отпустили
его, конечно, но - добежал ли до мамки? Вряд ли. Вот так пошутишь - и
десять лет мучаешься, гадаешь, - лучше бы в суп его кинули. Между про-
чим, за два года в тайге один раз только дичи отведал. Гарик тетерева
принес - отпугнул ястреба, когда тот закогтил уже. На всю бригаду смешно
делить: там, если общипать, с кулак тушка.
Посоветовал Гаринча где-нибудь в сторонке в глине запечь, с перьями.
Дескать, потом снимаешь глину - на ней все и остается. Черт его знает, у
Джека Лондона он это, что ли, вычитал. Но я поверил, как всегда, что
знает из собственной практики.
- Давай, Ленчик, займись, я вернусь через часок - пообедаем.
Добро. Для начала я сам больше, чем тетерев, в глине обвалялся - не
прилипает она к перьям, пусть Джек не выдумывает. Потом плюнул, запихал
в золу грязный комок: что-нибудь да выйдет, горячо не сыро. Раскапывать
вернувшемуся Гарику предоставил, его же рецепт. Оглядели обед: голова и
крылья обуглились, ножки даже не вспотели.
- Наверное, золы было мало.
- Да. Или дрова не той формы, - это я съехидничал.
Но неунывающий Гарик, отряхнув деликатес, отнес его в столовую (ва-
гончик, за два километра) и довел-таки до победного. Правда, без экзоти-
ки, в банальном бульоне.
Не помню, что там было на вкус: если, как ребята уверяют, собачину от
баранины не отличить, то дичь от курятины - тем паче, пожестче разве
что. Вкус - это дело воображения, на девяносто процентов.
Вон этапники, паразиты, даже кошку нашу съели, Мусеньку-душечку, - и
ничего, не поперхнулись. Толстенькая была, пушистая, ласковая и, глав-
ное, сама нас приручила. В подполе барака много кошек жило, но совершен-
но дикие, - так шикнут на тебя - дрожь берет. И вот Муська - од-
на-единственная - не могла без людей.
Наша семейка (я, Гарик, Игорек) утром за кофейком - Муська четвертой
садится, потершись обо всех предварительно. Не привередничала никогда:
печенье даешь - схрумкает, кильку в томате - и жестяночку вылижет, а от
заушного почеса - кончала просто, натуральный оргазм, все симптомы! Не
уследили мы, не уберегли - но не с собой же в лес ее было таскать. Этап-
ники - лютый народ в смысле пожрать (по себе прекрасно помню, так я еще
не с голодной зоны приехал), денег нет ни у кого, вот и злодействуют.
ДПНК нарядил майский этап картошку сажать - потом удивлялся, идиот:
почему это не взошло ничего? Ведь своими глазами видел: закапывали в
землю. Ну, правильно, они закопали - и не поленились, палочкой каждое
захоронение отметили. И той же ночью, на китайский манер, собрали уро-
жай. И вроде всем ясно: аванс надо давать, зачем на эксцессы провоциро-
вать. (Впрочем, у офицеров - ни собак, ни кошек, ученые уже.) Но беда в
том, что Серебрянка - перевалочный пункт, и первую неделю
- неизвестно, дальше пассажир поедет или здесь осядет. (Из нашего
этапа только я и остался.) А чужака авансировать - потом не расхлеба-
ешься с финансовой отчетностью.
Да, все и всех можно понять - но Муську все равно жалко, до слез, как
Муму.
XXXI Серебрянка начинает свой бег из поганых болот, в которых не ла-
зил - и не советую. Поросячьими завитками дозвенивает до Вишеры, та уже
солидно вкатывается в Каму, но вот потом - запинка. Местные патриоты по-
лагают, что Волга в Каму впадает, а не наоборот. И "Волга впадает в Кас-
пийское море" - для них совсем не трюизм, а спорное утверждение, тем бо-
лее - в озеро, а не в море, строго говоря.
Но в любом случае все было бы скучно и пресно без Беломора и Вол-
го-Дона.
Привил-таки Отец народов нашу Серебрянку к мировым океанам. Так что
мы жарким июльским полднем как бы сразу в четырех плещемся.
В детстве - захожу с папой в парк:
- Это настоящий лес, пап?
- Настоящий.
- А докуда он? До Москвы? - мне, четырехлетнему, Москва - предел во-
образимой удаленности.
- До Москвы.
Сам знал, чувствовал, что так, но со взрослым авторитетом - надежнее.
Захватывающая соединенность - посредством однородной стихии - с краем
света.
Если и дальше - все лес да лес - то считай, что уже в Москве. Горжусь
собой.
Большой путешественник.
А к тридцати - и внутри себя так научился: чуть в духе - считай, что
в Боге, благодать! Только папы нет уже, чтоб поддакнуть авторитетно. Хо-
рошо католикам - не сиротеют.
Выскакиваем из ледяной Серебрянки по двое. Пока один одевается - дру-
гой лапником машет вокруг - иначе слепни, шершни вмиг растерзают: тучами
на мокрое. Есть еще такие - с хитиновой шпагой сзади, длиннее себя.
Мы-то думали - жало, но знаток разъяснил: яйцеклад, чтоб шкуру коровью
прошибать. Причем взрослая корова выдерживает операцию, а телки от боли
- аж с копыт долой. Ужасы какие. Чего только природа не выдумает ради
яиц этих.
Возвращаемся на магистральную, стало быть. О - Виталя катит из Више-
рогорска.
- Ленчик, садись!
До дома с километр всего, но почему не прокатиться, тем более давно
не виделись, не базарили с Виталиком - разметала судьба.
- Тебе от Сереги привет, встретил его сегодня.
- Спасибо. Как он, устроился на работу?
- Да в гараже у них.
- А Римка? Всё на заправке?
- Нет, в конторе теперь. На заправке обе новые.
- Почему обе? А Эля?
- Так Эля повесилась. Ты не в курсе, что ли?
- Нет, откуда. Давно?
- Дней пять. Уже схоронили.
- А чего она?
- Та-а... Разное базарят.
- Римка-то должна знать.
- Должна. Да какая разница.
В общем, интерес, конечно, чисто академический. Но все-таки - не каж-
дый день молодая девка в петлю, это же не наш брат, сильный пол, неврас-
теники.
Наверное, с неделю я осколки собирал, чтобы составить картинку. Ниче-
го потрясающего в результате, можно было и не корпеть. Оказывается, Ма-
кокин, сердцеед лихоусый, отрекся от авторства, не поверил то есть, что
Элька именно от него забеременела. И, с одной стороны, безусловно - га-
рантий никаких, уж больно продуваемо Элькино рабочее место, на семи вет-
рах. Но, с другой стороны, я еще с гаражных времен знаю: наши водилы, во
всяком случае, там не паслись. Из непростых ситуация, тяжело пришлось
Андреичу. А может, он заранее решил:
обернется ответственностью - брэк, как в море корабли. Ментовская ду-
ша - потемки. За одно ручаюсь: потухшего взора, обвисших усов - не было
после Элькиной смерти, как раньше похохатывал баритонально, так и про-
должал.
Нет, с Макокиным все ясно более-менее. Но вот Эля... Вешайся, на здо-
ровье - но роди сначала, вырасти спиногрыза - зачем за него решать. Ка-
кой-то здесь недогляд у природы. Баба на сносях должна Лейбницем прони-
каться: все к лучшему в этом лучшем из миров. Безоговорочно. Пессимизм -
по нашей части, по мужской. И то для вольных только (то есть худшей по-
ловины). Зэкам упадничество претит. Даже опустить могут декадента.
Впрочем, я не сужу, может, ты и права, Эля: ну его к дьяволу, этот
мир. Хватит плодиться и размножаться. Ишь какой хитрый: заповедь дал, а
с алиментами сами, мол, разбирайтесь. О рогохвостах - и то больше забо-
ты.
XXXII Два раза в жизни я испытал чувство оцепенелой безнадежности. То
есть когда вот он - конец, а тебе уже все равно: то ли нет сил рып-
нуться, то ли чувствуешь - бесполезно. Оба раза на поселке, конечно.
Здесь-то где же? Даже, помню, в 91-м, на баррикадах, мясом против железа
(как предполагалось) - только весело было, азартно.
А вот когда елка тридцатиметровая на меня падала - это проняло. Гарик
однажды учил, как определить: пришлепнет тебя хлыстом или нет. Стано-
вишься спиной к дереву, смотришь себе между ног - если макушку видно -
порядок, можно не отбегать. Действительно, безошибочный способ. Но целый
день жопу кверху не будешь задирать - смешно да и некогда. Лучше всего
просто не лезть на делянку, но квело же в будке, хочется кровь разог-
нать. И вот - то к вальщику пойдешь, то к трактористу. К сучкорубам -
нет, этим не поднимая головы махать приходится, мои праздные упражнения
их только бесить будут. Ну, и подвернулся-таки под елку, Геша их быстро
чикает.
Два эти измерения: горизонталь и вертикаль - как-то не соотносимы, на
земле все короче оказывается - оптический обман. Но, стоя под падающим
деревом, этого не успеваешь сообразить. Говорят, в последний миг жизни
вспоминаешь ее всю - не подтвердилось, было только безразличие - от бес-
силия: убьет так убьет.
И такое же точно - когда от медведя убегал. Они, медведи, в это лето
обнаглели небывало - старожилы не припоминали подобного. На северном
Урале две породы:
крупные и помельче, муравейники - думаю, просто недоросли. (Очарова-
тельный этот анекдот: гризли? - нет, душили.) Насчет борьбы так и не вы-
яснил, но ни те, ни другие - не людоеды. Но это пусть зоологов утешает.
Когда медведь целый час вокруг заглохшего погрузчика ходил, Гриша Гай-
нуллин даже на помощь звать боялся.
Чтобы услышали - надо дверцу приоткрыть, а зачем медведю знать, что
она открывается? Так и сидел, любовался на Потапыча. Наверное, этот же и
в столовую лесную залез - утром, еще до приезда бригад. Разворотил там
все, набезобразничал. Повар наш, Миша-узбек, все не верил, что настоящий
тезка хулиганит - и кости не зарывал. Однажды только приехали, чифирнули
- слышим:
кончают кого-то. Верещит, в ультразвук обрываясь. Похватали топоры,
мчимся - от столовой крик. Миша и орал.
- Что такое?
Тот белый-белый (интересно, негр может так побледнеть?), только
пальцем тычет, голос сорвал. Наслежено возле вагончика - будто тут все
три приходили, прямо из сказки. Но нет, выяснилось - один был, просто
долго, по-хозяйски топтался, осматривал, вынюхивал. Нашел помойку, кость
оттуда вытащил, покрупнее, встал на задние лапы и в воздухе ею помахал.
Как раз все это время Миша визжал предсмертно, на ступеньке перед
дверью. Замок открыть еще не успел, а при виде Топтыгина - руки уже не
слушались.
- Он мне, наверное, показать хотел: вот, больше ничего не беру, за-
молчи.
- А быстро мы прибежали, правда, Миш?
- Нет. Долго. Очень долго. - По бесстрастному счету три минуты, не
больше.
После этого местный медвежатник (не по фене, а натуральный) выследил
нахала и завалил. Тушу в зоновскую столовую привезли, я филе купил, ки-
лограмма три - еле сожрали. Очень вкусно, но хранить негде - в два при-
сеста пришлось умять.
Однако это оказался не единственный в округе, другого пастухи видели,
а вскоре и я наткнулся.
Дело в том, что если до делянок было не больше пятнадцати километров
- я ходил на работу пешком. Вставал часиков в десять и, кофею выкушав,
