понесем это слово всем людям мира.
- Уверен, вас всюду хорошо примут, - Джерек с охотой поощрил его. -
Герцог Королев говорил мне только недавно, что есть большая опасность
заскучать без внешних стимулов, к которым мы привыкли. Вполне возможно,
мистер Ундервуд, что вы всех нас обратите в веру.
- Мы вернемся в наш собственный мир, сэр, - сказал ему мягко сержант
Шервуд, - как только это будет возможно.
- Мы побывали в самой глубине Ада и все же были спасены! - воскликнул
один из констеблей.
- Аминь, - сказал рассеянно Гарольд Ундервуд. - Сейчас, если вы
любезно позволите нам продолжить наш молебен...
- Как ты намерен вернуться в 1896 год, Гарольд? - взмолилась миссис
Ундервуд. - Кто возьмет тебя?
- Господь, - ответил ее муж, - поможет. - Он добавил своим старым
язвительным тоном. - Я вижу ты проявилась в своих истинных красках, Амелия.
Она покраснела, уставившись вниз, на свое платье.
- Вечеринка, - пробормотала она.
Он поджал губы и повернул голову, сверкнул глазами на Джерека
Корнелиана.
- Полагаю, ваш хозяин все еще имеет власть здесь, поэтому я не могу
приказать вам...
- Если мы помешали, я снова прошу прощения, - Джерек поклонился. -
Должен сказать, мистер Ундервуд, что вы выглядите гораздо счастливее в
некоторых аспектах, чем перед вашим видением.
- У меня появились новые обязательства, мистер Корнелиан.
- Высшего свойства, - согласился инспектор Спрингер.
- Аминь, - сказал сержант Шервуд и двенадцать констеблей. Их шлемы
кивнули в унисон.
- Ты глупец, Гарольд! - сказала Амелия дрожащим голосом. - Ты не видел
Бога! Тот, кто обманул тебя ближе к Сатане!
Особенная самодовольная улыбка появилась на губах Гарольда Ундервуда.
- О, в самом деле? Ты говоришь это, хотя не испытала видения. Мы были
избраны, Амелия, Богом, чтобы предостеречь мир от ужасов, если он продолжит
свой теперешний курс. Что это? Ты, возможно, ревнуешь, что ты не одна из
избранных, из-за того, что ты не сохранила свою веру и не осталась верна
своему долгу?
Она издала неожиданный стон, будто раненая физически. Джерек обнял ее
за плечи, сверкая глазами на Ундервуда.
- Вы знаете, она права. Вы - жестокая личность, Гарольд Ундервуд. Сами
мучаетесь, и вы будете мучить нас всех!
- Ха!
- Аминь, - сказал инспектор Спрингер автоматически. - Я действительно
должен снова предупредить вас, что вы только повредите себе, если будете
настаивать на попытках испортить наш молебен. Нам дана власть не только
самим Канцлером, но и Владыкой Небес, иметь дело с такими смутьянами, как
вы - он специально подчеркнул голосом последние несколько слов и поместил
свои кулаки на бедра. - Поняли?
- О, Джерек, мы должны идти! - в голосе Амелии слышались слезы. - Мы
должны идти домой.
- Ха!
Как только Джерек отвел ее прочь, новые миссионеры посмотрели на них
только на момент или два, прежде чем вернуться к религиозной службе. Идя по
дорожке из желто-коричневого металла, Джерек и Амелия слышали их голоса,
снова поющие песню:
Христианин, и не ищи отдыха,
Слышишь, что говорит ангел-хранитель,
Ты живешь среди врагов,
Остерегайся и молись.
Дьявол и его помощники
Со всей их невидимой армией
Идут, когда ты ослабишь бдительность,
Остерегайся и молись.
Надень на себя божественные доспехи,
Носи их ночью и днем,
Зло ждет в засаде.
Остерегайся и молись.
Они пришли к месту. где оставили локомотив и, взобравшись на подножку,
в запачканном и разорванном платье, она сказала со слезами в голосе:
- О, Джерек, если есть Ад, я наверняка заслуживаю быть там...
- Ты обвиняешь себя за то, что случилось с твоим мужем, Амелия?
- Кого еще я должна обвинять?
- Ты обвиняла Джеггета, - напомнил он ей.
- Махинации Джеггета - одно дело, моя вина - совсем другое. Я никогда
не должна была покидать его. Он сошел с ума от горя.
- Потому что он любит тебя?
- О, нет, потому, что была уязвлена его гордость. Сейчас он находит
утешение в религиозной мании.
- Ты предлагаешь ему остаться с ним.
- Я знаю. Я полагаю, вред причинен. Хотя у меня остается долг по
отношению к нему, возможно, сейчас особенно.
- Да.
Они начали подниматься над городом. Снова между ними возникло
молчание. Он попытался нарушить его.
- Ты была права, Амелия. Я видел Браннарта. Он замышляет что-то вместе
с Латами.
Но она не ответила. Вместо этого она заплакала. Когда он пододвинулся
к ней, чтобы утешить, она высвободилась из его рук.
- Амелия?
Она продолжала всхлипывать, пока не показалось место их вечеринки. Там
все еще были гости, Джерек видел их, но немного. Железной Орхидеи было
недостаточно, чтобы удержать их - они хотели Амелию.
- Мы присоединимся к нашим гостям?
Она покачала головой. Джерек повернул локомотив к черепичной крыше их
дома, видимого за кипарисами и тополями. Он приземлился на лужайке, и она
немедленно направилась к дому. Все еще всхлипывая, она взбежала по лестнице
в свои апартаменты. Джерек услышал как закрылись двери. Он сел у подножия
лестницы, размышляя над природой этого нового всепоглощающего чувства
отчаяния, которое угрожало отнять у него способность двигаться, но никаких
мыслей не приходило в голову. Он был ранен, узнал жалость к себе, горевал
вместе с ней, и он, который всегда выражал себя в терминах действия (ее
желание всегда было командой для него, даже когда он случайно неправильно
истолковал его), не мог ничего придумать, ни малейшего жеста, который
принес бы ей удовольствие и облегчил бы их страдания.
Спустя некоторое время он медленно отправился в постель.
Снаружи за домом, огромные реки крови все еще падали с необузданной
силой с черных утесов, наполняя бурлящее озеро, где плавали таинственные
чудовища и обсидиановые острова с темной сочной листвой, шуршащей на
горячем приятном ветру.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
Призыв долга.
В первый раз в своей длинной жизни Джерек Корнелиан, чье тело всегда
могло быть модифицировано, чтобы не нуждаться во сне, познал бессонницу. Он
хотел только забвения, но оно не приходило. Мысль за мыслью проносились в
его голове, и каждая никуда не вела. Он подумал, не поискать ли Джеггета,
хотя что-то остановило его. Это была Амелия, только Амелия - единственная
компания которую он хотел, и хотя (он должен был признать себе здесь, в
темноте) в настоящее время он боялся ее. В своем уме он сделал шаг вперед,
чтобы немедленно после этого отступить назад-вперед, назад, - жуткий танец
нерешительности, приведший к его первому ощущению самоотвращения. Он всегда
следовал своим импульсам, без всякого предположения, вопроса, без грамма
стеснительности, как поступали все в Конце Времени. Но теперь он, казалось,
имел два импульса, он был пойман как стальной шарик, между двумя магнитами.
Его личность и его поступки до последнего момента были одним - поэтому
сейчас его личность оказалась в осаде. Если у него два импульса, значит, он
должен быть двумя людьми. И если он был двумя людьми, какой был более
ценным, а какой следовало оставить как можно скорее. Таким образом, Джерек
открыл старую ночную игру, качели, в которой третий Джерек, тоже не слишком
твердый в своей решимости, пытался судить двух других, колеблясь то в одну
сторону то в другую - "Я должен потребовать от нее..." и "Она заслуживает
лучшего, чем я..." - были двумя началами мыслей, новых для Джерека, хотя,
несомненно, знакомых многим современникам миссис Ундервуд, особенно тем, у
которых расстроились отношения с объектом их привязанности, или они
находились в положении выбора между старыми лояльностями и новыми, скажем,
между занемогшим отцом и прекрасным кавалером, или, на самом деле, между
любимым мужем и любовником, предлагающим женитьбу. Именно на полпути через
эти мысленные упражнения Джерек открыл трюк с постановкой себя на место
другого - что если она испытывает те же муки, какие испытывает он? И
немедленно жалость к себе исчезла. Он должен пойти к ней и утешить ее. Но
нет - он обманыват себя, просто желает повлиять на нее, сфокусировать ее
внимание на его дилемме. И качели начинали раскачиваться снова с выносящим
решение Джереком, пытающимся сохранить равновесие на точке опоры. И так
могло продолжаться до утра, не открой она тихо дверь с приглушенным
вопросом не спит ли он.
- О, Амелия! - он тотчас сел на кровати.
- Я причинила тебе боль, - прошептала она, хотя поблизости не было
никого, кто мог бы подслушать. - Мое самообладание покинуло меня сегодня.
- Я не совсем понимаю, что ты имеешь в виду, - сказал он ей,
поворачивая лампу около своей постели так, чтобы она давала чуть больше
света, и он мог видеть ее изможденное лицо с красными от слез глазами. - Но
ты не сделала никакого вреда. Это я потерпел неудачу. Я бесполезен для
тебя.
- Ты храбр и великолепен, и невинен. Я говорила это прежде, Джерек. Я
лишила тебя невинности.
- Я люблю тебя, - сказал он. - Я глупец недостойный тебя.
- Нет, нет мой дорогой. Я рабыня моего воспитания, и я знаю, что это
воспитание было ограниченным, лишенным воображения, даже жестоким о, и оно
в сущности цинично, хотя я никогда не могла признать этого. Но ты, дорогой,
без всякого следа цинизма, хотя я считала сперва, что ты и твой мир -
сплошной цинизм. И теперь я вижу, что нахожусь на грани передачи тебе моих
привычек - цинизма, лицемерия, страха эмоционального участия,
замаскированного под самоотрицание - о, их чудовищное количество...
- Я просил тебя научить меня этим вещам.
- Ты не знал, что просишь.
Он протянул к ней руку, и она взяла ее, хотя и осталась стоять. Ее
рука была холодной и немного дрожала.
- Я все еще не могу понять, что ты говоришь, - сказал он ей.
- Я молю, чтобы никогда не понял, мой дорогой.
- Ты любишь меня? Боялся, что сделал что-то, уничтожившее твою любовь.
- Я люблю тебя, Джерек.
- Я хочу только измениться, ради тебя, стать тем, кем ты желаешь, я
должен быть...
- Я не хотела бы, чтобы ты изменился, Джерек Корнелиан, - на ее лице
появилась слабая улыбка.
- Хотя ты сказала...
- Ты обвинил меня ранее, что ты не похожа на себя, - вздохнув, она
присела на край его постели. На ней все еще было одето истрепанное
восточное платье, но она убрала перья из своих волос, которым был возвращен
их первоначальный вид. Большая часть краски исчезла с ее лица. Ему было
очевидно, что она спала не больше, чем он. Он сжал ее руку, и она вздохнула
во второй раз.
- Не обвинил... но я был сбит с толку...
- Я пыталась, полагаю, доставить тебе удовольствие, но не смогла
доставить его себе. Все казалось таким ненужным... - ее улыбка стала шире.
- Я очень старалась, Джерек, порадоваться твоему миру, каким он есть. Хотя
меня постоянно преследовало сначала мое собственное чувство долга, которое
я не имела средств выразить, а потом сознание, что твой мир - это пародия,
искусственно поддерживаемая, отрицающая мораль и, следовательно,
противопоставляющая себя судьбе.
- Это явно только одна его сторона, Амелия.
- Я полностью согласна. Я описала мою эмоциональную реакцию. Разумом я
могу видеть много сторон, много аргументов. Но я, Джерек, прежде всего дитя
Бромли. Ты дал мне эти кольца власти и научил, как пользоваться ими - хотя
я полна желания выращивать цветы, испечь пирог, сшить платье - о, я
чувствую, что я запуталась. Кажется, просто глупо, если я имею власть бога
с Олимпа в своем распоряжении. Мои слова звучат просто сентиментально для
