намекала на это отчаяние, но отрицала его, когда ее спрашивали. Привычный к
парадоксам, считал их частью существования, он нашел этот парадокс крайне
нежелательным.
- Ты будешь искать мистера Ундервуда? - спросил он, когда локомотив
приблизился к городу.
- А ты?
Он узнал дурное предчувствие. Ему хотелось сопровождать ее, но этому
мешал необычный и, вероятно, ненужный приступ тактичности.
- О, я ищу призраки моего детства.
- Это не Браннарт?
- Где? - всмотрелся он.
Она показала на путаницу древней уже сгнившей техники.
- Я думала, там. Но он исчез. Я даже мельком видела одного из этих
Латов.
- Что надо! Браннарту от Латов?
- Конечно ничего.
Они пролетели мимо, но хотя он оглянулся назад, он не увидел признаков
ни Браннарта Морфейла, ни Латов.
- Понятно, почему его не было на вечеринке.
- Я полагаю, только из чувства неприязни.
- Он никогда в прошлом не упускал возможности изложить свое
патентованное мнение, сказал Джерек. - Я считаю, что он все еще старается
помешать Лорду Джеггету, но что ему не везет в этом путешественник во
времени объяснял мне, почему методы Браннарта не годятся.
- Итак, Браннарт в немилости, - сказала она. - Он много помог тебе в
начале, - упрекнула она его.
- Послав тебя обратно в Бромли? Он забывает, когда негодует на нас за
наши путешествия во времени, что большая часть вины в том, что произошло,
лежит на нем и на миледи Шарлотине. Не трать симпатии на Браннарта, Амелия.
- Симпатии? О, у меня теперь их мало, - она вернулась к своей холодной
иронической манере.
Эта новая размолвка вызвала дальнейший уход в свои мысли. Джерек
удивлялся своему критицизму, фактически не имея намерения нападать на
Браннарта. Он был неопытен в деле обвинения и уступок, новичок в выражении
эмоциональной боли, в то время, как она, казалось, теперь была бывалой в
таких делах. Он, испытавший только радость, невинную любовь, барахтался в
болоте, которое она создала для них обоих своей двойственностью. Возможно,
было бы лучше, если бы она никогда не признавалась в своей любви и осталась
суровой сторонницей Бромли, его морали, оставив ему роль галантного ухажера
в его экстравагантном мире.
Были ли его обвинения направлены на нее, или, фактически, на себя? Или
же она, пытаясь переломить свою психику, всю агрессивность направляла на
себя и только случайно на него.
Все это было слишком для Джерека, и он искал облегчения во внешнем
мире. Они плыли над озером поверхность которого представляла круговорот из
цветов радуги, кипящий пузырями, затем над лазурным полем, усеянным резными
каменными колоннами, остатками загадочной технологией двухтысячного века.
Он увидел впереди яму в милю шириной, на краю которой они ждали конца мира.
Локомотив сделал круг и приземлился посередине группы руин. Джерек помог ей
встать на подножку, и они секунду стояли в застывших позах, прежде чем он
намеренно заглянул ей в глаза, чтобы узнать, догадалась ли она о его
мыслях, так как у него не было слов выразить их; словарь Конца Времени был
богат только гиперболами. Он подумал, что именно его первоначальный импульс
расширит словарь, и, соответственно, опыт привел его к настоящему
положению. Он улыбнулся.
- Что-то забавляет тебя? - спросила она.
- О, нет, Амелия. Я только не могу высказать, что мне хотелось бы...
- Не связывай себя хорошими манерами. Ты разочарован во мне. Ты не
любишь меня больше.
- Ты хочешь чтобы я это сказал?
- Это ведь, правда? Ты выяснил, что я такое.
- О, Амелия, я все еще люблю тебя, но видеть тебя в таком расстройстве
чувств мне невыносимо. Амелия, которую я вижу, не та, которая ты есть!
- Я учусь радоваться забавам Конца Времени. Ты должен понять это.
- Ты не радуешься им. Ты используешь их чтобы уничтожить себя.
- Уничтожить не себя, а мои старомодные принципы.
- Возможно, эти принципы существенно необходимы. Возможно, именно они
являются Амелией Ундервуд, которую я люблю, или, по крайней мере, часть
ее...
- Думаю, ты ошибаешься, - не намеренно ли она держалась на расстоянии
от него? Возможно, она жалеет о своем признании в любви, чувствует себя
связанным им.
- Ты все еще любишь меня?
Она засмеялась.
- Все любят всех в Конце Времени.
Решительно сломав последнюю тишину, она сказала:
- Я поищу Гарольда.
Он показал ей на дорожку из желто-коричневого металла.
- Она приведет тебя к месту, где мы оставили его.
На момент внимание Джерека было отвлечено тремя маленькими
яйцеобразными роботами на гусеницах, пробирающимися через кучу обломков и
увлеченными беседой на совершенно непонятном языке. Когда он снова
посмотрел на дорогу, она исчезла. Джерек был один в городе, но одиночество
больше его не привлекало. Он хотел догнать ее, потребовать отчет о ее
настроении, но, возможно, она была так же неспособна выразить себя, как и
он. Предоставлял ли Бромли средства для интерпретирования эмоций с той же
готовностью, как стандарты социального поведения? Он начал подозревать, что
ни общество Амелии, ни его общество не вникало глубже поверхности в суть
дела. Теперь когда он находился в городе, он мог найти какой-нибудь все еще
функционирует банк данных памяти, способный припомнить мудрость одной из
тех эр, вроде Простой Конфуцианской и Дзэн-общества, которые придавали
слишком преувеличенное значение самопознания и его выражения. Даже странные
нейротические изощренности того периода, с которым он был немного знаком,
Диктатуры Святого Клавдия (при которой от каждого гражданина требовалось
обеспечить три отчетливо различных объяснения их психических мотивов даже
для самых мелких поступков) могло дать ему ключ для понимания поведения
Амелии и к его собственным реакциям. Ему пришло в голову, что она могла
действовать странно, потому что, каким-то образом, ему не удалось утешить
ее. Джерек направился через руины в противоположную сторону, пытаясь
вспомнить что-нибудь, об Обществе Эпохи Рассвета. Может быть, от него
требовалось убить ство Амелии, ни его общество не вникало глубже
поверхности в суть дела. Теперь когда он находился в городе, он мог найти
какой-нибудь все еще функционирует банк данных памяти, способный припомнить
мудрость одной из тех эр, вроде Простой Конфуцианской и Дзэн-общества,
которые придавали слишком преувеличенное значение самопознания и его
выражения. Даже странные нейротические изощренности того периода, с которым
он был немного знаком, Диктатуры Святого Клавдия (при которой от каждого
гражданина требовалось
обеспечить три отчетливо различных объяснения их психических мотивов
даже для самых мелких поступков) могло дать ему ключ для понимания
поведения Амелии и к его собственным реакциям. Ему пришло в голову, что она
могла действовать странно, потому что, каким-то образом, ему не удалось
утешить ее. Джерек направился через руины в противоположную сторону,
пытаясь вспомнить что-нибудь, ба Обществе Эпохи Рассвета. Может быть, от
него требовалось убить мистера Ундервуда? Это можно было бы легко сделать.
И разрешит ли она оживление ее мужа? Не должен ли он, Джерек, изменить свою
внешность чтобы выглядеть как можно похоже на Гарольда Ундервуда? Не потому
ли она отвергла его предложения изменить свое имя на его из-за того, что
этого было недостаточно? Он прислонился к резному нефритовому столбу, чья
верхушка терялась в химическом тумане высоко над его головой. Ему казалось,
что он вспомнил какой-то ритуал, формализующий передачи себя другому
человеку. Может быть она сердится, что он не исполнил его? Или нужно было
сделать наоборот? Имеет ли коленопреклонение какое-нибудь отношение к
этому, и, если да, то кто перед кем становится на колени?
- Гм! - сказал нефритовый столб.
- А? - вздрогнул от неожиданности Джерек.
- Гм! - повторил столб.
- Ты засек мои мысли, столб?
- Я просто помогаю размышлениям, брат. Я не интерпретирую.
- Мне как раз нужна интерпретация. Если ты можешь направить меня...
- Все есть все, - сказал ему столб. - Все есть ничто, и ничто есть
все. Разум человека - вселенная и вселенная это разум человека. Мы все
персонажи снов Бога. Мы все - Бог.
- Легко сказать, столб.
- То, что вещь легка, не означает, что она трудна.
- Разве это не тавтология?
- Вселенная - это одна большая тавтология, брат, хотя ни одна вещь в
ней не похожа на другую.
- Ты не очень полезен. Я ищу информацию.
- Нет такой вещи как информация. Есть только знания.
- Несомненно, - сказал с сомнением Джерек.
Он попрощался со столбом и удалился. Столб, подобно многим субъектам
города, не обладал чувством юмора, хотя, вероятно, если спросить его, как
делали это другие - заявит о своем космическом чувстве юмора (которое
включало обычные иронические замечания о вещах, доступные простейшему
разуму).
В отношениях обычной легкой беседы машины, включая самые сложные, были
широко известны, как плохие компаньоны, более педантичные, чем, например,
Ли Пао. Эта мысль привела его, пока он шел, к выводам о различии между
человеком и машиной. Когда-то это были большие различия, но в эти дни их
осталось немного, только в поверхностных терминах. Что отличало
самостоятельную машину, способную почти к любому виду творчества, от
человеческого существа равных способностей? Здесь были различия - возможно,
эмоциональные. Может быть, тогда правда, что чем меньше эмоций имеет
личность, чем беднее ее чувства юмора? Или, чем больше она подавляет
эмоции, тем слабее ее способность к оригинальной иронии?
Эти идеи вряд ли вели его в направлении, каком ему хотелось, но он уже
начал терять надежду найти какое-то либо решение своей дилеммы в городе и,
по крайней мере ему, казалось, что теперь он лучше понимал нефритовый
столб.
Хромированное дерево хихикнуло, когда он вошел на мощеную площадку. Он
был здесь несколько раз мальчиком и сильно привязался к хихикающему дереву.
- Добрый день, - сказал он.
Дерево хихикнуло, как оно исправно хихикало по меньшей мере, миллион
лет, кто бы не обращался или не приближался к нему. Его функцией, казалось,
было просто развлекать. Джерек улыбнулся, несмотря на тяжесть своих мыслей.
- Приятный денек.
Дерево хихикнуло, его хромированные ветки звонко соприкасались друг с
другом.
- Слишком робкое, чтобы говорить, как обычно.
- Хи-хи-хи!
Очарование дерева было очень трудно объяснить, но оно было неоспоримо.
- Я думаю, что сам я, старый друг, "несчастен"... или хуже!
- Хи... хи... хи... - дерево, казалось, зашлось от смеха. Джерек тоже
стал смеяться.
Смеясь он покинул площадь, чувствуя себя значительно более
расслабленным. Он приблизился к путанице металла, где Амелии сверху
показалось, что она видела Браннарта Морфейла. Дальше его вело любопытство,
так как там, за массой искореженных решеток, двигались огоньки, прячась в
сплетении подпорок, труб, проводов, хотя они, вероятно, не были,
человеческого происхождения. Он подошел ближе, он осторожно всмотрелся,
думая что видит фигуры. А затем когда вспыхнул свет, Джерек безошибочно
узнал форму тела Браннарта Морфейла, правда, только контуры, так как свет
наполовину ослепил его. Он узнал голос ученого, но тот не использовал свой
обычный язык. Прислушавшись, Джерек понял, что Браннарт Морфейл, тем не
менее, использовал язык, знакомый ему.
- Герфикс лортоода мибикс? - сказал Ученый.
Другой голос ответил ровно безошибочно. Он принадлежал капитану
Мабберсу.
- Хрунг! Врагак флузи, гродоник Морфейл.
