для бедного инспектора Спрингера и его людей, но даже тогда, учитывая, что
уже произошло с ними, я не особенно боюсь. Вполне вероятно, это лучшее, что
могло случиться. Но я возражаю, против вашего вмешательства в вопросы...
такие деликатные.
- Вы слишком много мне приписываете, Амелия.
- Думаю, нет.
- Тем не менее, если вы считаете, что лучше держать Гарольда Ундервуда
и полицейских в городе, я уверен, что путешественника во времени можно
отговорить...
- Вы знаете, что слишком поздно. Гарольд и остальные не хотят ничего
другого, кроме возвращения.
- Тогда почему вы так расстроены? - Вмешался Джерек.
- Двуличный родитель, если вы автор всего этого... если вы сыграли
Бога, как предполагает Амелия... тогда будьте откровенны с нами...
- Вы моя семья. Вы все мои доверенные. Правдивость, допускаю, не
является моим достоинством. Я не склонен хвастаться или отрицать обвинение.
Боюсь, это не в моей натуре. И привычка старого путешественника во времени
тоже. Если Гарольд Ундервуд испытал видение в городе, и это была не их
галлюцинация, - а вы должны согласиться, что город нашпигован ими - тогда
кто оспаривает, что он видел Бога!
- О, это явное богохульство!
- Не совсем так, - пробормотал путешественник во времени, - в словах
Лорда Джеггета есть смысл.
- Это были вы, сэр, кто первый обвинил его в игре в Бога!
- О, я был расстроен. Позднее Лорд Джеггет оказал мне значительную
помощь.
- Это вы говорили.
Только Железная Орхидея сидела молча на своем месте, наблюдая
происходящее со спокойным интересом.
- Джеггет, - сказал Джерек с отчаянием, - вы категорически
отрицаете...
- Я сказал тебе, мой мальчик, я категорически отрицаю, я не способен
на такое. Думаю, что это своего рода гордость, - Лорд в желтом пожал
плечами. - Мы все люди.
- Вы кажетесь более, чем, - обвинила Амелия.
- Перестаньте милая леди. Вы перевозбуждены. Вопрос явно не стоит... -
путешественник во времени беспомощно помахал руками.
- Мой приход, кажется, создал некоторое напряжение, - сказал Лорд
Джеггет. - Я остановился только для того, чтобы забрать свою жену и
путешественника во времени, а также посмотреть как вы устроились, Амелия...
- Со мной будет все в порядке, сэр, если я буду идти своим собственным
путем, без вашей помощи!
- Амелия! - взмолился Джерек, - не нужно так!
- Вы успокойте меня, так? - ее глаза сверкнули на всех них.
Они отступили назад. Лорд Джеггет Канарии заскользил к двери,
сопровождаемый женой и его гостем.
- Макиавелли! - закричала она ему вслед. - Всюду суете свой нос! О,
чудовище, принарядившийся Тьмы!
Он дошел до двери и огляделся, его глаза стали серьезными на
мгновение.
- Вы оказываете слишком большую честь, мадам. Я только поправляю
равновесие, где могу.
- Вы признаете свое участие в этом?
Но он уже отвернулся, и воротник спрятал его лицо. Выйдя наружу, он
поплыл к поджидавшему его огромному лебедю. Она наблюдала из окна, тяжело
дыша, даже Джереку не давая своей руки.
Он попытался извинить своего отца.
- Таков путь Джеггета. Он хочет только добра...
- Он может судить?
- Я думаю, ты обидела его чувства, Амелия.
- Я обидела его? Ого! - она сложила руки под вздымающейся грудью. - Он
из всех делает глупцов!
- Зачем ему это? Зачем ему, как ты говоришь, играть Бога?
Она наблюдала за лебедем, пока он не исчез в бледно-голубом небе.
- Возможно он не знает сам, - сказала она мягко.
- Гарольда можно остановить, так сказал Джеггет.
Она покачала головой и двинулась назад в комнату. Автоматически она
стала собирать чашки и ставить их на поднос.
- Он будет счастлив в 1896 году, никаких сомнений. Теперь, во всяком
случае, и у него есть миссия, есть долг, требующий исполнения, как считает
он. Я завидую ему.
Джерек понял ее мысль.
- Мы отправимся искать семена сегодня. Как планировали. Какие-нибудь
цветы?
Она пожала плечами.
- Гарольд верит, что спасает мир. Джеггет верит в то же самое. Боюсь,
что выращивание цветов не удовлетворит мои импульсы. Я не могу жить,
Джерек, если не чувствую, что моя жизнь приносит пользу.
- Я люблю тебя! - это было все, что он мог ответить.
- Но ты не нуждаешься во мне, мой дорогой, она поставила поднос и
подошла к нему. Он обнял ее.
- Нуждаетесь? - сказал он. - В каком смысле?
- Я женщина. Я старалась измениться, но безуспешно. Я просто
замаскировала себя, и ты сразу же понял это. Гарольд нуждается во мне. Мой
мир нуждается во мне. Ты знаешь, миссионерская работа. Я не была
бездеятельной в Бромли, Джерек!
- Уверен, что не была, Амелия, дорогая.
- Если только у меня нет чего-нибудь важного, чтобы оправдать свое
существование...
- Ничего нет более важного, чем ты сама, Амелия.
- О, я понимаю философию, которая утверждает это, Джерек...
- Я не говорил философски, я констатировал факт, Амелия. Ты - все, что
мне дорого в моей жизни.
- Ты очень добр.
- Добр? Это правда!
- Я чувствую то же самое к тебе, как ты знаешь, мой дорогой. Я не
люблю Гарольда. Я вижу, что нет. Но у него есть определенные слабости,
которые могут быть уравновешены моей силой. Что-то во мне было
удовлетворено раньше, что не удовлетворяется больше. По-своему, в самой
твоей уверенности, твоей невинности, ты сильный...
- У тебя есть... как это... характер?... который отсутствует у меня.
- Ты свободен. У тебя есть концепция свободы настолько огромной, что я
едва начинаю ощущать ее. Ты был воспитан в убеждении, что нет ничего
невозможного, и твой опыт подтверждает это. Я была воспитана, что почти все
невозможно, что жизнь - это страдание, а не радость.
- Но если я имею свободу, Амелия, ты имеешь совесть. Я даю тебе мою
свободу. В обмен ты даешь мне свою совесть, - он говорил серьезно. - Разве
это не так?
Она посмотрела ему в лицо.
- Возможно, - она вернулась к своим чашкам, подняв поднос. Джерек
вскочил, чтобы открыть дверь. - Но хочет ли этот мир того, что мы вместе
сможем дать ему?
- Он может нуждаться в нас больше, чем осознает.
Она взглянула на него, когда он последовал за ней в кухню.
- Тогда, Джерек Корнелиан, я подозреваю, что ты унаследовал хитроумие
своего отца.
- Я не понимаю этого.
- Ты способен состряпать самые убедительные аргументы применительно к
случаю. Ты намеренно пытаешься успокоить меня.
- Я изложил только то, что было у меня на уме.
Она задумчиво мыла чайные чашки, протягивая чистые ему. Не зная что
делать с ними, он лишал их веса, так что они и поплыли к потолку и
колыхались под ним.
- Возможно, мой дорогой.
- Особенно это с самого начала я искал в тебе, ты помнишь.
Она улыбнулась.
- Правда.
- Значит в сочетании мы что-то даем миру.
- Нет, - сказала она, - этот мир не нуждается во мне. Зачем я ему?
- Давать ему содержание.
- Ты говоришь только об искусстве.
- Содержание очень важно для него, без этого внешняя сторона быстро
теряет смысл.
- Ты видишь мораль только в искусстве? - она поискала чашки, заметила
их у потолка и вздохнула.
- Содержание картины заключается в ее значении.
- А не в предмете изображения?
- Думаю нет. Мораль дает смысл жизни. Во всяком случае форму.
- Содержание это не форма?
- Без содержания форма пуста.
- Я не понял тебя. Я не привык спорить в таких терминах.
Они вернулись в гостиную, но она направилась в сад. Он пошел за ней.
Воздух наполнял сладкий запах множества цветов. Она недавно добавила
насекомых, нескольких птиц, поющих на деревьях и кустах.
Было тепло, солнце расслабило их обоих. Они пошли, держась за руки, по
тропинке между розовыми клумбами, как гуляли в их первые дни вместе. Он
вспомнил как она исчезла из его рук, когда он был готов поцеловать ее. Он
выкинул из головы дурные предчувствия.
- Что, если бы эти кусты были без листьев, - сказал он, - если у роз
не было бы запаха, у насекомых цвета. Они были бы неудовлетворительными, а?
- Они были бы незаконченными. Хотя есть современная школа живописи...
была такая школа, в мое время... которая делала из этого достоинство. Они,
кажется, назывались флейтистами, я не уверена...
- Возможно, отсутствие чего-то, должно было тоже что-то говорить,
Амелия.
- Не думаю, чтобы художники, стремились к этому. Они утверждали, что
нужно рисовать только то, что видит глаз. И, я уверена, это невротическая
теория в искусстве.
- Вот! Неужели ты лишишь этот мир своего здравого смысла? Позволишь
ему стать невротическим?
- Я считала его таким, когда впервые пришла сюда. Теперь я поняла что-
то, и что является невротическим в сложном обществе, может абсолютно
здоровым в примитивном. И во многих аспектах, должна сказать, твое общество
имеет много общего с теми, которые наши путешественники встретили, когда
впервые высадились на островах южного моря. Чтобы быть грешником, человек
должен знать, что это такое. Это моя ноша, Джерек, а не твоя. Хотя ты,
кажется, просишь возложить ее на себя. Ты видишь, я не совсем эгоистка, я
немного делаю добро.
- Ты придаешь смысл моей жизни. Она не имела бы его без тебя, - они
стояли у фонтана, наблюдая за золотыми рыбками. На поверхности воды были
даже насекомые, чтобы кормить их.
Он издал короткий смешок.
- Ты можешь великолепно спорить, когда хочешь, но ты не можешь
изменить мои чувства так быстро. Я уже сама пыталась изменить их за тебя.
Ничего не получилось. Я должна тщательно обдумать мои намерения.
- Ты считаешь меня нахальным из-за моих ухаживаний за тобой, в то
время как твой муж все еще в нашем мире?
- Я не смотрела на это подобным образом, - она нахмурилась
отодвинулась от него и пошла вокруг пруда, по ее платью бегали солнечные
зайчики, отраженные от воды. - Я считаю тебя серьезным, насколько это
возможно для тебя.
Они стояли на противоположных сторонах пруда, рассматривая друг друга.
Ее красота, ее каштановые волосы, ее серые глаза, твердый рот - все
казалось более желанным, чем когда-либо.
- Я хочу только почитать тебя, - сказал он опуская глаза.
- Ты уже делаешь это, мой дорогой.
- Я привязан к тебе, только к тебе. Если хочешь, мы можем попытаться
вернуться в 1896 год.
- Ты будешь там несчастен.
- Нет, если ты будешь рядом, Амелия.
- Ты не знаешь мой мир, Джерек. Он способен исказить самое благородное
намерение, неправильно истолковать прекраснейшие эмоции. Ты будешь разрушен
и я тоже, видя такого, как ты, преобразованным.
- Тогда, какой будет ответ?
- Я должна подумать, - сказала она. - Дай мне поразмышлять одной,
некоторое время, мой дорогой.
Он согласился с ее желанием и зашагал к дому, подавляя мысль о том,
что он никогда не увидит ее снова, отбрасывая страх, что ее отберут у него,
как было однажды, говоря себе, что это просто ассоциация, и что
обстоятельства изменились. "Но насколько радикально, - подумал он, -
изменились они?"
Он достиг дома, закрыл за собой дверь и начал бродить из комнаты в
комнату, избегая только ее апартаментов, в которых он никогда не бывал,
хотя испытывал глубокое любопытство и часто подавлял чувство исследовать
их.
Ему пришла в голову мысль, когда он вошел в свою спальню и лег на
постель в одежде, что, возможно, эти новые чувства были новыми только для
него. Джерек был уверен, что Джеггет знал подобные чувства в прошлом, они
сделали его таким, какой он есть. Он смутно припомнил слова Амелии о том,
