и перепуганная маменька.
Жанну уложили, и она сразу же умышленно закрыла глаза, чтобы не гово-
рить и подумать на свободе.
Мать и тетка ухаживали за ней, хлопотали вокруг нее, спрашивали напе-
ребой:
- Ты меня слышишь, Жанна, крошка моя Жанна?
Она притворилась, что не слышит, и не отвечала; но она отлично заме-
тила, что день подходит к концу. Настала ночь. У ее постели расположи-
лась сиделка и время от времени подносила ей питье.
Она пила покорно, но не спала ни минуты; она мучительно думала, при-
поминала то, что от нее ускользало, как будто в памяти у нее образова-
лись провалы, большие пустоты, где события не отпечатались совсем.
Мало-помалу, после долгих стараний, она восстановила все обстоя-
тельства.
И она стала обдумывать их с неотступным упорством.
Раз маменька, тетя Лизон и барон приехали, значит, она была очень
больна. Но как же Жюльен? Что он сказал? Что знали родители? А Розали?
Где была она? А главное, что делать? Что делать? Ее осенила мысль - уе-
хать с отцом и маменькой в Руан и жить там по-прежнему. Она будет вдовой
- вот и все.
После этого она стала прислушиваться к тому, что говорили вокруг, по-
нимала все отлично, радовалась, что снова вполне владеет рассудком, но
хитрила, терпеливо выжидая.
Наконец вечером, оставшись наедине с баронессой, она тихонько оклик-
нула ее:
- Маменька!
Собственный голос удивил ее, показался ей чужим. Баронесса схватила
ее руки:
- Жанна, девочка моя дорогая, дочка моя, ты меня узнаешь?
- Да, да, маменька, только не плачь. Нам предстоит длинный разговор.
Жюльен сказал тебе, почему я убежала тогда по снегу?
- Да, голубка моя, у тебя была жестокая и очень опасная горячка.
- Это неверно, мама, горячка была потом, а сказал он тебе, что вызва-
ло эту горячку и почему я убежала?
- Нет, родная моя.
- Потому что я застала Розали у него в постели.
Баронесса решила, что она снова бредит, и нежно погладила ее.
- Спи, моя милочка, успокойся, постарайся заснуть.
Но Жанна не сдавалась:
- Я сейчас в полном сознании, мамочка, не думай, что я заговариваюсь,
как все эти дни. Как-то ночью мне сделалось нехорошо, и я пошла позвать
Жюльена. Он лежал в постели с Розали. Я от горя потеряла голову и побе-
жала по снегу, чтобы броситься с обрыва.
Но баронесса все твердила:
- Да, голубка моя, ты была очень больна, очень, очень больна.
- Да нет же, мама, я застала Розали в постели Жюльена, и я не хочу
больше жить с ним. Ты увезешь меня обратно в Руан.
Помня наставления доктора не перечить Жанне ни в чем, баронесса отве-
тила:
- Хорошо, родная.
Но больная начала раздражаться:
- Я вижу, ты мне не веришь. Пойди позови папу, он скорей поймет меня.
Маменька поднялась с трудом, взяла обе свои палки, вышла, волоча но-
ги, и вернулась спустя несколько минут вместе с бароном, который поддер-
живал ее.
Они сели около кровати, и Жанна сразу же заговорила. Потихоньку, сла-
бым голосом, она с полной ясностью описала все: странный характер
Жюльена, его грубость, скаредность и, наконец, его измену.
Когда она кончила, барону было ясно, что она не бредит, но он сам не
знал, что думать, что решить, что отвечать.
Он нежно взял ее за руку, как в детстве, когда убаюкивал ее сказками.
- Послушай, дорогая, надо действовать осторожно. Не будем торопиться,
постарайся терпеть мужа до тех пор, пока мы примем решение... Обещаешь?
- Постараюсь, но только я здесь не останусь жить, когда буду здоровая
- прошептала она.
И еще тише спросила:
- А где теперь Розали?
- Ты ее больше не увидишь, - ответил барон.
Но она настаивала:
- Я хочу знать, где она?
Он принужден был сознаться, что она еще здесь, в доме, но уверил, что
скоро ее не будет.
Выйдя от больной, барон, возмущенный, уязвленный в своих отцовских
чувствах, отправился к Жюльену и начал напрямик:
- Сударь, я пришел спросить у вас отчета о вашем поведении в отноше-
нии моей дочери. Вы изменили ей с ее горничной, что недостойно вдвойне.
Но Жюльен разыграл невинность, с жаром отрицал все, клялся, божился.
Да и какие они могли предъявить доказательства? Ведь Жанна была невме-
няема, недаром она только что перенесла воспаление мозга и в приступе
беспамятства, в самом начале болезни, среди ночи бросилась бежать по
снегу. И как раз во время этого приступа, когда она бегала полуголой по
дому, она якобы видела в постели мужа свою горничную!
Он возвышал голос, он грозил судом, страстно возмущался. И барон сме-
шался, стал оправдываться, попросил прощения и протянул свою благородную
руку, которую Жюльен отказался пожать.
Когда Жанна узнала ответ "мужа, она не рассердилась и только сказала:
- Он лжет, папа, но мы в конце концов заставим его сознаться.
В течение двух дней она была молчалива и сосредоточенно размышляла.
На третье утро она пожелала видеть Розали. Барон отказался позвать
горничную наверх, заявив, что ее тут больше нет. Жанна ничего не хотела
слышать, она твердила:
- Тогда пусть пойдут к ней на дом и приведут ее.
Она уже начала раздражаться, когда появился доктор. Ему рассказали
все, чтобы он рассудил, как быть. Но Жанна вдруг расплакалась, страшно
разволновалась и почти кричала:
- Я хочу видеть Розали! Слышите, хочу!
Тут доктор взял ее за руку и сказал ей вполголоса:
- Сударыня, успокойтесь, всякое волнение для вас опасно: ведь вы бе-
ременны.
Она оцепенела, точно громом пораженная; и сразу же ей почудилось,
будто что-то шевелится в ней. Она не проронила больше ни слова, не слу-
шала даже, что говорят вокруг, и думала о своем. Всю ночь она не сомкну-
ла глаз, ей не давала спать странная и новая мысль, что вот тут, внутри,
у нее под сердцем живет ребенок; ей было грустно и жалко, что он - сын
Жюльена; ее тревожило, пугало, что он может быть похож на отца.
Рано утром она позвала барона.
- Папенька, я приняла твердое решение; мне нужно все знать, теперь
особенно; понимаешь - нужно, а ты знаешь, мне нельзя перечить в моем те-
перешнем положении. Так вот слушай. Ты пойдешь за господином кюре. Он
мне необходим, чтобы Розали говорила правду. Как только он придет, ты
велишь ей подняться сюда и сам будешь тут вместе с маменькой. Но, глав-
ное, постарайся, чтобы Жюльен ни о чем не догадался.
Час спустя явился священник, он еще разжирел и пыхтел не меньше ма-
меньки. Когда он уселся возле кровати в кресло, живот отвис у него между
раздвинутых ног; начал он с шуток, по привычке утирая лоб клетчатым
платком:
- Ну-с, баронесса, сдается мне, мы с вами не худеем. На мой взгляд,
мы друг друга стоим.
Затем он повернулся к постели больной:
- Хе-хе! Что я слышал, молодая дамочка? Скоро у нас будут новые крес-
тины? Хо-хо-хо! И уж теперь крестить придется не лодку, а будущего за-
щитника родины, - окончил он серьезным тоном, но после минутного раз-
думья добавил, поклонившись в сторону баронессы: - А то, может быть, хо-
рошую мать семейства, вроде вас, сударыня.
Но тут открылась дверь в дальнем конце комнаты. Розали, перепуганная,
вся в слезах, упиралась и цеплялась за косяк, а барон подталкивал ее.
Наконец он рассердился и резким движением втолкнул ее в комнату. Тогда
она закрыла лицо руками и стояла, всхлипывая.
Жанна, едва увидев ее, стремительно выпрямилась и села, белая как по-
лотно, а сердце у нее колотилось так бешено, что от ударов его приподни-
малась тонкая рубашка, прилипшая к влажной коже. Она не могла говорить,
задыхалась, с трудом ловила воздух. Наконец она выдавила из себя преры-
вающимся от волнения голосом:
- Мне... мне... незачем... тебя спрашивать... Достаточно видеть те-
бя... видеть... как... тебе стыдно передо мной.
Она остановилась, потом, отдышавшись, продолжала:
- Но я хочу знать все... все. Я позвала господина кюре, чтобы это бы-
ло, как на исповеди. Понимаешь?
Розали не шевелилась, только из-под ее стиснутых рук вырывались приг-
лушенные вопли.
Барон, потеряв терпение, схватил ее руки, гневно отвел их и швырнул
ее на колени перед кроватью:
- Говори же... Отвечай!
Она лежала на полу в той позе, в какой принято изображать кающихся
грешниц: чепец съехал набок, фартук распластался по паркету, а лицо она
снова закрыла руками, как только высвободила их.
Тут к ней обратился кюре:
- Слушай, дочь моя, что у тебя спрашивают, и отвечай. Зла тебе никто
не желает; от тебя только требуют правды.
Жанна перегнулась через край кровати и смотрела на нее. Потом сказа-
ла:
- Верно это, что ты была в постели Жюльена, когда я вошла?
Розали простонала сквозь прижатые к лицу руки:
- Да, сударыня.
Тут расплакалась баронесса, громко всхлипывая и вторя судорожным ры-
даниям Розали.
Жанна, не спуская глаз с горничной, спросила:
- Когда это началось?
- С первого дня, - пролепетала Розали.
Жанна не поняла.
- С первого дня... Значит... значит... с весны?
- Да, сударыня.
- С первого дня, как он вошел в этот дом?
- Да, сударыня.
Жанна торопливо сыпала вопросами, как будто они душили ее:
- Но как же это случилось? Как он заговорил об этом? Как он взял те-
бя? Что он тебе сказал? Когда же, как ты уступила? Как ты могла уступить
ему?
И Розали на этот раз отвела руки, в лихорадочной потребности гово-
рить, высказаться.
- Почем я знаю! Как он в первый раз здесь обедал, так и пришел ко мне
в комнату. А до того спрятался на чердаке. Кричать я не посмела, чтобы
огласки не вышло. Он лег ко мне в кровать; я себя не помнила; он и сде-
лал со мной, что хотел. Я смолчала, потому что очень он мне приглянулся!
Жанна прервала ее криком:
- А ребенок... ребенок, значит, у тебя... от него?
- Да, сударыня, - сквозь рыдания ответила Розали.
После этого обе замолчали.
Слышны были только всхлипывания Розали и баронессы.
Потрясенная Жанна почувствовала, что и у нее глаза наполнились слеза-
ми; капли беззвучно потекли по щекам. У ее ребенка и ребенка горничной -
один отец! Гнев ее утих. Она была охвачена мрачным, тупым, глубоким,
безмерным отчаянием.
Наконец она заговорила совсем другим голосом, хриплым от слез, голо-
сом плачущей женщины:
- А после того как мы вернулись... оттуда... из... из... путешест-
вия... когда он пришел к тебе снова?
Горничная, совсем припав к полу, пролепетала:
- В первый... в первый же вечер пришел.
Каждое слово клещами сжимало сердце Жанны. Значит, в первый же вечер
после возвращения в Тополя он бросил ее для этой девки. Вот почему он
оставлял ее по ночам одну!
Теперь она знала достаточно и больше ничего не желала слышать. Она
крикнула:
- Ступай, ступай прочь!
Розали, подавленная вконец, не шевелилась, и Жанна позвала на помощь
отца:
- Уведи, убери ее.
Но тут кюре, не сказавший еще ни слова, счел своевременным вставить
небольшое нравоученье:
- То, что ты сделала, дочь моя, весьма и весьма дурно; господь бог не
скоро простит тебя. Вспомни, что тебе уготован ад, если ты не будешь
впредь вести себя благонравно. Теперь у тебя есть ребенок, значит, на-
добно остепениться. Хозяйка твоя, баронесса, поможет тебе, и мы найдем
тебе мужа...
Он говорил бы еще долго, но барон снова схватил Розали за плечи, под-
нял ее, доволок до двери и вышвырнул в коридор, как мешок.
Когда он вернулся, он был бледнее своей дочери, а кюре продолжал
разглагольствовать:
- Что поделаешь? Все они такие в здешних местах Просто горе одно, но
сладить с ними никак невозможно, и опять-таки надо иметь снисхождение к
слабостям человеческой природы. Поверите ли, сударыня, каждая сначала
забеременеет, а потом уж замуж выходит. - Он добавил с улыбкой: - Это
вроде как бы местный обычай. - И переходя на возмущенный тон: - Даже де-
ти берут пример со старших. Ведь сам я в прошлом году застал на кладбище
