жениться на ней.
Жюльен сразу же вспылил:
- Ну, знаешь ли, мне уже надоела эта история. Ты решила оставить у
себя эту девку - дело твое, но меня, пожалуйста, не трогай.
После родов Розали он стал как-то особенно раздражителен. Он взял се-
бе за правило кричать, разговаривая с женой, как будто всегда был сердит
на нее. Она же, наоборот, старалась избегать всяких стычек, говорила ти-
хо, мягким, примирительным тоном и нередко плакала по ночам у себя в
постели.
Несмотря на постоянное раздражение, ее муж вернулся снова к любовным
привычкам, оставленным после приезда в Тополя, и редко пропускал три но-
чи подряд, чтобы не переступить порога супружеской спальни.
Розали скоро поправилась совсем и стала меньше грустить, хотя все
время казалась испуганной, словно дрожала перед какой-то неведомой опас-
ностью.
Жанна еще два раза пыталась выспросить ее, и оба раза она убегала.
Жюльен неожиданно стал приветливее; и молодая женщина, цепляясь за
какие-то смутные надежды, повеселела, хотя и чувствовала иногда непри-
вычное недомогание, о котором не говорила ни слова. Оттепели все не бы-
ло, и целых пять недель небо, светлое днем, как голубой хрусталь, а
ночью, точно инеем, запорошенное звездами по всему своему суровому ледя-
ному простору, расстилалось над гладкой, застывшей, сверкающей пеленой
снегов.
Фермы, отгороженные от мира прямоугольниками дворов и завесами высо-
ких деревьев, опушенных снегом, как будто уснули в своей белой одежде.
Ни люди, ни животные не выглядывали наружу; только трубы домишек обнару-
живали скрытую в них жизнь тоненькими столбиками дыма, поднимавшегося
прямо вверх в морозном воздухе.
Равнина, кустарники и деревья вдоль изгородей - все, казалось, умер-
ло, все было убито холодом. Время от времени слышно было, как трещали
вязы, словно их деревянные кости ломались под корой; большая ветка отры-
валась порою и падала, потому что лютый мороз леденил соки и рвал волок-
на дерева.
Жанна не могла дождаться, чтобы снова повеяло теплом, так как припи-
сывала холодной погоде все неопределенные недомогания, мучившие ее.
Иногда она не могла ничего есть, всякая пища была ей противна; иногда
у нее начинало бешено стучать сердце; иногда самые легкие кушанья вызы-
вали у нее несварение желудка, а напряженно натянутые нервы держали ее в
постоянном нестерпимом возбуждении.
Однажды вечером термометр опустился еще ниже; Жюльен встал из-за сто-
ла, поеживаясь (в столовой никогда не топили как следует, потому что он
экономил на дровах), и, потирая руки, шепнул:
- Хорошо будет спать вдвоем нынче ночью, правда, кошечка?
Он смеялся своим прежним благодушным смехом, и Жанна бросилась ему на
шею; но в этот вечер ей было до того не по себе, так все у нее болело,
нервы были так необычайно взвинчены, что она тихонько попросила, целуя
мужа в губы, оставить ее спать одну. В нескольких словах она рассказала
ему о своем недомогании.
- Прошу тебя, дорогой мой, мне, право же, очень нездоровится. Завтра,
наверно, будет лучше.
Он не настаивал.
- Как хочешь, дорогая. Если ты больна, надо лечиться.
И разговор перешел на другие темы.
Она легла рано. Жюльен, против обыкновения, велел затопить камин в
своей комнате. Когда ему доложили, что "горит хорошо", он поцеловал жену
в лоб и ушел.
Холод, казалось, пронизывал насквозь весь дом; промерзшие стены тре-
щали, как будто пожимались от озноба, и Жанна вся дрожала в постели.
Два раза она вставала, подбрасывала в огонь поленья и доставала
платья, юбки, старую одежду, чтобы навалить все это на себя. Но сог-
реться она не могла; ноги ее коченели, а от икр и до самых бедер их стя-
гивали судороги, от которых она ворочалась с боку на бок и металась в
сильнейшем возбуждении.
В конце концов у нее стали стучать зубы; руки дрожали; грудь стесни-
ло; сердце билось медленными глухими ударами и минутами совсем замирало;
она задыхалась, ей недоставало воздуха.
Безумный страх овладел ее душой, а нестерпимый холод прохватывал до
мозга костей. Ничего подобного она еще не испытывала, ей казалось, что
жизнь покидает ее, что она сейчас испустит дух.
Она подумала: "Я умру... Я умираю... "
В ужасе она вскочила с постели, позвонила Розали, подождала, позвони-
ла еще, подождала снова, дрожа и коченея.
Горничная не являлась. Должно быть, она спала тем первым крепким
сном, который ничем не перебьешь, и Жанна, не помня себя, бросилась бо-
сиком по лестнице.
Она поднялась неслышно, ощупью отыскала дверь, отворила ее, позвала:
"Розали!" - пошла вперед, наткнулась на кровать, пошарила по ней руками
и убедилась, что она пуста. Пуста и холодна, как будто никто и не ложил-
ся в нее.
С удивлением она подумала: "Что это? Опять гуляет где-то! Даже по та-
кой погоде".
Но в эту минуту сердце у нее вдруг бурно заколотилось, дыхание перех-
ватило, и она, собрав последние силы, бросилась обратно, будить Жюльена.
Она вбежала к нему стремительно, движимая уверенностью, что она сей-
час умрет, и потребностью взглянуть на него прежде, чем потеряет созна-
ние.
При свете тлеющих углей она увидела на подушке рядом с головой мужа
голову Розали.
От ее крика оба вскочили. Мгновение она стояла неподвижно, ошеломлен-
ная таким открытием. Потом кинулась к себе в комнату, но испуганный го-
лос Жюльена позвал ее: "Жанна!" - и ей стало безумно страшно увидеть
его, услышать его голос, выслушивать лживые объяснения, встретиться с
ним взглядом. Она снова метнулась на лестницу и бросилась вниз.
Она бежала теперь в темноте, рискуя скатиться по каменным ступенькам
и разбиться насмерть. Ее гнало безудержное желание спрятаться, ничего
больше не знать, никого больше не видеть.
Очутившись внизу, она опустилась на ступеньку, босая, в одной рубаш-
ке, и сидела там как потерянная.
Жюльен вскочил с постели и торопливо одевался. Она слышала его движе-
ния, шаги. Она поднялась, чтобы убежать от него. Вот он тоже спускается
по лестнице и кричит: "Жанна, послушай же! "
Нет, она не хотела слушать его, не хотела, чтоб он хоть пальцем кос-
нулся ее; и она ринулась в столовую, как будто спасаясь от убийцы. Она
искала выхода, убежища, темного угла, возможности укрыться от него. Она
забилась под стол. Но он уже появился на пороге со свечой в руке, про-
должая кричать: "Жанна!" - и она снова, как заяц, пустилась наутек,
шмыгнула в кухню, два раза обежала ее, точно животное, которое травят; а
когда он и тут нагнал ее, она внезапно распахнула наружную дверь и бро-
силась в сад.
Ее голые ноги временами по колени погружались в снег, и это леденящее
прикосновение придавало ей силы отчаяния. Она не испытывала холода, хотя
и была в одной рубашке; она вообще уже ничего не ощущала, настолько боль
души притупила чувствительность тела, и она бежала, вся белая, как пок-
рытая снегом земля.
Она пробежала большую аллею, пересекла рощу" перепрыгнула ров и уст-
ремилась прямо по ланде.
Луны не было, звезды искрились огненными зернами на черни неба, но
равнина стояла светлая в своей тусклой белизне, в мертвенном оцепенении,
в беспредельном безмолвии.
Жанна шла быстро, не переводя дыхания, не сознавая ничего, не задумы-
ваясь ни над чем. И вдруг она очутилась на краю обрыва. Она разом инс-
тинктивно остановилась и села в снег, опустошенная, без мысли, без воли.
Из темной ямы перед ней, с невидимого и немого моря тянуло солонова-
тым запахом водорослей в час отлива.
Долго сидела она так, в бесчувствии духовном и телесном, но вдруг на-
чала отчаянно дрожать, как парус под ветром. Ноги, руки, пальцы неудер-
жимо трепетали, сотрясались частой дрожью, и сознание в один миг верну-
лось к ней, ясное, беспощадное.
И видения прошлого замелькали перед ее глазами: прогулка с ним в бар-
касе дяди Ластика, их разговор, зарождение любви, крестины лодки; потом
она заглянула еще дальше назад - вплоть до ночи своего приезда в Тополя,
ночи, проведенной в мечтах. А теперь, боже ты мой, теперь! Жизнь ее раз-
бита, счастье кончено, надежд больше нет, и ей представилось страшное
будущее, полное мучений, измен и горя. Лучше умереть и сразу покончить
со всем.
Издалека донесся голос:
- Сюда, сюда, вот ее следы; скорее сюда!
Это Жюльен разыскивал ее.
О нет, она не хочет его видеть. В пропасти, прямо под нею, она улав-
ливала теперь слабый шорох, еле слышный плеск моря о скалы.
Она вскочила и вся вытянулась для прыжка. Отчаявшись в жизни и проща-
ясь с ней, она простонала последнее слово умирающих, последнее слово
юношей-солдат, смертельно раненных в бою: "Мама! "
И сразу мысль о маменьке мелькнула у нее; она представила себе мате-
ринские рыдания; представила себе отца на коленях перед ее изуродованным
трупом и в одно мгновение пережила всю боль их отчаяния.
Тогда она бессильно повалилась на снег и уже не пыталась бежать, ког-
да Жюльен и дядя Симон в сопровождении Мариуса с фонарем схватили ее за
руки и оттащили назад, потому что она была у самого края обрыва.
Они делали с ней все, что хотели, она не могла даже пошевельнуться.
Она чувствовала, как ее несли, как уложили в постель, а потом растирали
горячими полотенцами; дальше память оставила ее, сознание исчезло.
Потом ее стал мучить кошмар; но был ли это кошмар? Она лежит у себя в
спальне. На дворе день, но она не может встать. Почему? Она сама не зна-
ет! Тут ей слышится шорох на полу, кто-то шуршит и скребется, и вдруг
мышка, серенькая мышка пробегает по ее одеялу. Вслед за первой вторая,
потом третья влезает ей на грудь, часто и быстро перебирая лапками. Жан-
не не было страшно, ей только хотелось поймать зверька, она вытянула ру-
ку, но не могла схватить его.
А тут другие мыши, десятками, сотнями, тысячами полезли со всех сто-
рон, карабкались по колонкам кровати, бегали по обоям, покрыли всю пос-
тель. Наконец они заползли под одеяло; Жанна чувствовала, как они
скользили по ее коже, щекотали ей ноги, бегали вверх и вниз по всему те-
лу. Она видела, как они пробирались по кровати от ног к ней на грудь;
она отбивалась, стараясь схватить их, но ловила только воздух.
Она раздражалась, хотела бежать, кричала, но ей казалось, что ее не
пускают, что ее держат и не дают ей пошевелиться чьи-то сильные руки;
чьи это были руки - она не видела.
Она не имела представления о времени. Должно быть, это длилось долго,
очень долго.
Потом настало пробуждение, томное, немощное и все же блаженное. Она
была очень, очень слаба. Она открыла глаза и не удивилась, увидев у себя
в комнате маменьку и рядом с ней какого-то незнакомого толстяка. Сколько
было ей лет? Она не знала и этого, считала себя совсем маленькой и не
помнила ничего, решительно ничего.
Толстяк сказал:
- Смотрите, сознание возвращается.
И маменька заплакала.
А толстяк сказал еще:
- Ну, что вы, успокойтесь, баронесса, теперь я могу поручиться за ис-
ход. Только не заговаривайте с ней ни о чем; слышите, ни о чем. Пусть
она поспит.
И Жанне казалось, что она еще долго-долго пробыла в забытьи, впадая в
глубокий сон всякий раз, как старалась собраться с мыслями; да она осо-
бенно и не старалась припоминать; должно быть, она смутно боялась той
действительности, которая могла возникнуть в ее памяти.
Но вот однажды она проснулась и возле своей постели увидела Жюльена,
одного; и сразу все вспомнилось ей, как будто взвился занавес, за кото-
рым скрывалось прошлое.
Острая боль полоснула ее по сердцу, и она снова сделала попытку бе-
жать. Она откинула одеяло, соскочила на пол, но ноги не держали ее, и
она упала.
Жюльен бросился к ней, и она дико завыла от ужаса, что он дотронется
до нее. Она извивалась, каталась по полу. Дверь распахнулась. Прибежали
тетя Лизон с вдовой Дантю, вслед за ними барон и, наконец, запыхавшаяся
