четыре приглашенных фермера поддерживали грубоватое веселье, обяза-
тельное на свадьбе.
Смех совсем уже замирал, но остроты мэра снова оживляли его Было ча-
сов около девяти; подали кофе. В первом дворе, под яблонями, начинался
деревенский бал Из раскрытых окон видно было все гулянье. Подвешенные к
ветвям фонарики бросали ярко-зеленые отсветы на листья. Парни и девки
собрались в круг и неистово прыгали, горланя плясовую, которой слабо
вторили две скрипки и кларнет, взгромоздившиеся на большой кухонный
стол, как на эстраду. Временами нескладное крестьянское пенье совсем
заглушало напев инструментов, и тоненькая мелодия, разорванная ревом го-
лосов, казалось, обрывками падала с неба, рассыпалась отдельными нотками
Крестьян поили из двух больших бочек, окруженных горящими факелами
Две служанки непрерывно полоскали стаканы и кружки в лохани и сейчас же,
не вытирая, подставляли их под кран, откуда текла красная струйка вина
или золотистая струйка прозрачного сидра. И разгоряченные танцоры, сте-
пенные старики, вспотевшие девушки толкались, протягивали руки, чтобы
захватить кружку и, запрокинув голову, одним махом влить себе в горло
свой излюбленный напиток.
Рядом на столе разложены были хлеб, масло, сыр и колбасы, которыми
каждый угощался время от времени. Это здоровое, разгульное веселье под
навесом из освещенных листьев соблазняло унылых господских гостей тоже
пуститься в пляс, напиться из большой пузатой бочки и закусить ломтем
хлеба с маслом и сырой луковицей.
Мэр, отбивая такт ножом, заметил:
- Здорово, черт подери! Ну, в точности свадьба Ганаша.
Среди гостей пробежал приглушенный смех Но аббат Пико, естественный
противник гражданской власти, возразил:
- Уместнее было бы сказать: брак в Кане.
Однако мэр не внял наставлению:
- Нет, господин аббат, я знаю, что говорю. Сказал "свадьба Ганаша" -
и точка.
Все поднялись и перешли в гостиную. Потом на минутку приняли участие
в простонародных забавах. А потом гости удалились. Барон и баронесса о
чем-то препирались шепотом. Мадам Аделаида, пыхтя больше обычного,
по-видимому, не соглашалась сделать то, чего требовал муж; наконец она
сказала почти вслух:
- Нет, друг мой, не могу, не знаю даже, как к этому и приступить.
Тогда папенька резко повернулся и подошел к Жанне:
- Хочешь погулять немножко, детка?
- Хорошо, папа, - взволнованно ответила она.
Они вышли.
Едва они переступили порог и направились в сторону моря, как их прох-
ватило резким ветром, холодным летним ветром, который уже дышит осенью.
По небу мчались тучи, заволакивая и снова открывая звезды.
Барон прижимал к себе локоть дочери и нежно гладил ее руку. Так ходи-
ли они несколько минут. Казалось, он колеблется, смущается. Наконец он
решился.
- Голубка моя, я должен взять на себя обязанность, которую больше по-
добало бы выполнить маме, но она отказывается, и мне поневоле приходится
заменить ее. Я не знаю, что тебе известно о житейских делах. Есть тайны,
которые старательно скрывают от детей, в особенности от девушек, чтобы
они сохранили чистоту помыслов, чистоту безупречную, вплоть до того ча-
са, когда мы отдадим их с рук на руки человеку, предназначенному забо-
титься об их счастье. Ему-то и надлежит поднять завесу над сладостным
таинством жизни Но если девушки пребывают в полном неведении, их нередко
оскорбляет грубая действительность, таящаяся за грезами. Страдая не
только душевно, но и телесно, они отказывают супругу в том, что законом
человеческим и законом природы признается за ним как безоговорочное пра-
во. Больше я ничего не могу сказать тебе, родная; одно только помни,
помни твердо: вся ты всецело принадлежишь мужу.
Что она знала на самом деле? Что подозревала? Она стала дрожать, гне-
тущая, мучительная тоска навалилась на нее, точно страшное предчувствие.
Они возвратились и застыли на пороге от неожиданности. Мадам Аделаида
рыдала на груди Жюльена. Всхлипывания вырывались у нее с таким шумом,
как воздух из кузнечных мехов, а слезы лились, казалось, сразу из глаз,
из носа, изо рта; молодой человек растерянно, неловко поддерживал толс-
туху, которая лежала в его объятиях и заклинала его беречь ее дорогую,
любимую, ненаглядную девочку.
Барон бросился на помощь.
- Пожалуйста, прошу вас, только без чувствительных сцен.
Он подвел жену к креслу, и она уселась, вытирая мокрое от слез лицо.
Затем он повернулся к Жанне:
- Ну, детка, поцелуй скорее маму и ступай спать.
Еле сдерживая слезы, она торопливо поцеловала родителей и убежала.
Тетя Лизон ушла к себе еще раньше. Барон и его жена остались наедине
с Жюльеном. Все трое были так смущены, что не могли выдавить из себя ни
слова; мужчины, все еще во фраках, стояли, опустив глаза, мадам Аделаида
полулежала в кресле, глотая последние слезы. Наконец неловкое молчание
стало нестерпимым, и барон заговорил о предстоящем в ближайшие дни путе-
шествии новобрачных.
Между тем Жанну в ее спальне раздевала Розали и плакала при этом в
три ручья. Руки ее не слушались, она не находила ни завязок, ни застежек
и явно была взволнована еще больше своей госпожи. Но Жанна не замечала
слез горничной; ей казалось, будто она вступила в другой мир, попала на
другую планету, разлучилась со всем, что было ей знакомо и дорого. Все в
ее жизни и в сознании словно перевернулось, у нее даже возникла странная
мысль: а любит ли она своего мужа? Он вдруг представился ей чужим, почти
незнакомым человеком. Три месяца назад она не знала о его существовании,
а теперь стала его женой. Почему? Зачем было так стремительно бросаться
в замужество, точно в пропасть, разверстую под ногами?
Когда ночной туалет ее был закончен, она скользнула под одеяло; прох-
ладные простыни вызывали легкий озноб, и это еще усиливало ощущение хо-
лода, одиночества, тоски, томившее ее последние два часа.
Розали скрылась, все еще плача, а Жанна стала ждать. С тревогой, с
щемящей болью в сердце ждала она того, о чем догадывалась, на что туман-
но намекал отец, - таинственного посвящения в великую загадку любви.
Она не слышала шагов по лестнице, как вдруг в дверь тихонько постуча-
ли три раза. Она затрепетала, задрожала всем телом и не ответила. Стук
раздался снова, а немного погодя щелкнул замок. Она спрятала голову под
одеяло, как будто к ней забрался вор. По паркету еле слышно проскрипели
башмаки, и вдруг ктото коснулся ее постели.
Она судорожно подскочила и слабо вскрикнула; открыв голову, она уви-
дела, что Жюльен стоит перед ней и смотрит на нее, улыбаясь.
- Ах, как вы меня испугали! - сказала она.
- А вы меня совсем не ждали? - спросил он.
Она не ответила. Он был все еще в парадном костюме и хранил достойный
вид красавца мужчины; и ей стало вдруг ужасно стыдно лежать в постели
перед таким корректным господином.
Они не знали, что говорить, что делать, и не решались даже смотреть
друг на друга в этот важный, ответственный час, от которого зависит суп-
ружеское счастье целой жизни.
Он, должно быть, смутно сознавал, сколько опасности таится в этом по-
единке, сколько гибкости, самообладания, сколько умелой нежности надо
проявить, чтобы ничем не оскорбить чуткую стыдливость, тончайшую
чувствительность девственной, вскормленной мечтами души.
Он бережно взял руку Жанны, поцеловал ее и, преклонив колена перед
кроватью, точно перед алтарем, прошептал еле слышно, как будто вздохнул:
- Вы будете любить меня?
Она как-то сразу успокоилась, приподняла с подушки окутанную облаком
кружев голову и улыбнулась ему:
- Я уж и теперь люблю вас, мой друг.
Он вложил себе в рот тонкие пальчики жены и приглушенным этой живой
помехой голосом спросил:
- И согласны доказать, что любите меня?
Она снова испугалась и ответила, не сознавая толком, что говорит,
помня только наставления отца:
- Я ваша, мой друг.
Он осыпал ее руку влажными поцелуями и, медленно поднимаясь, прибли-
жался к ее лицу, а она снова пыталась укрыться.
Но вдруг он протянул руку и обхватил жену поверх одеяла, вторую руку
просунул под подушку и, приподняв ее вместе с головой жены, шепотом, ти-
хим шепотом спросил:
- Значит, вы дадите мне местечко возле себя?
Ее охватил инстинктивный страх.
- Потом, пожалуйста, потом, - пролепетала она.
Он был явно озадачен и несколько задет и попросил снова, но уже более
настойчивым тоном:
- Почему потом, когда мы все равно кончим этим?
Ее обидели эти слова, но все же она повторила в покорном смирении:
- Я ваша, мой друг.
Он тотчас же исчез в туалетной комнате; Жанна явственно слышала каж-
дое его движение, шорох снимаемой одежды, позвякивание денег в кармане,
стук сброшенных башмаков.
И вдруг он появился в кальсонах и носках, перебежал комнату и положил
на камин часы. Потом шмыгнул обратно в соседнюю каморку и повозился еще
немного; услышав, что он входит, Жанна торопливо повернулась на другой
бок и закрыла глаза.
Она привскочила и едва не спрыгнула на пол, когда вдоль ее ноги
скользнула чужая, холодная и волосатая нога; закрыв лицо руками, вне се-
бя от испуга и смятения, сдерживаясь, чтобы не кричать, она откинулась к
самому краю постели.
А он обхватил ее руками, хотя она лежала к нему спиной, и покрывал
хищными поцелуями ее шею, кружевной волан чепчика и вышитый воротник со-
рочки.
Она не шевелилась и вся застыла от нестерпимого ужаса, чувствуя, как
властная рука ищет ее грудь, спрятанную между локтями. Она задыхалась,
потрясенная его грубым прикосновением, и хотела только одного: убежать
на другой конец дома, запереться где-нибудь подальше от этого человека.
Теперь он не шевелился. Она ощущала на спине его тепло. Страх ее сно-
ва улегся, и ей вдруг захотелось повернуться и поцеловать его.
Под конец он, видимо, потерял терпение и спросил огорченным тоном:
- Почему же вы не хотите быть моей женушкой?
Она пролепетала, не отрывая рук от лица:
- Разве я не стала вашей женой?
- Полноте, дорогая, вы смеетесь надо мной, - возразил он с оттенком
досады.
Ей стало грустно, что он недоволен ею, и она повернулась попросить
прощения.
Он набросился на нее жадно, будто изголодался по ней, и стал осыпать
поцелуями - быстрыми, жгучими, как укусы, поцелуями все лицо ее и шею,
одурманивая ее ласками. Она разжала руки и больше не противилась его на-
тиску, не понимала, что делает сама, что делает он, в полном смятении не
соображала уже ничего. Но вдруг острая боль пронизала ее, и она застона-
ла, забилась в его объятиях, в то время как он грубо обладал ею.
Что произошло дальше? Она ничего не помнила, она совсем обезумела;
она только чувствовала на своих губах его частые благодарные поцелуи.
Потом он как будто говорил с ней, и она ему отвечала. Потом он сделал
новую попытку, но она с ужасом оттолкнула его; отбиваясь, она ощутила на
его груди ту же густую щетину, что и на ногах, и отшатнулась от неожи-
данности.
Наконец ему прискучили безуспешные домогательства, он затих, лежа на
спине.
А она стала думать; в глубочайшем отчаянии от того, что наслаждение
оказалось обманом, совсем не похожим на мечту, что заветные надежды рух-
нули, все блаженство разлетелось в прах, она твердила себе: "Так вот
что, вот что он называет быть его женой? "
Она долго лежала так, в тоске, скользя взглядом по шпалерам, по ста-
ринной любовной легенде, украшавшей стены ее комнаты.
Но так как Жюльен молчал и не шевелился, она осторожно перевела
взгляд на него, и что же она увидела: он спал! Он спал, полуоткрыв рот,
со спокойным выражением лица! Он спал!
Она не верила своим глазам, она была возмущена в оскорблена этим сном
еще больше, чем его животной грубостью. Значит, она для него первая
