цем
Позади бурые паруса отплывали от белого феканского мола, а впереди
скала странной формы, закругленная и продырявленная насквозь, напоминала
огромного слона, который погрузил хобот в море. Это были "Малые ворота"
Этрета.
У Жанны от качки слегка кружилась голова, она держалась рукой за борт
и смотрела вдаль; и ей казалось, что в мире нет ничего прекраснее света,
простора и воды
Все молчали Дядя Ластик управлял рулем и шкотом и по временам прикла-
дывался к бутылке, спрятанной у него под скамьей; при этом он не перес-
тавая курил свой огрызок трубки, казалось, неугасимой. Из трубки посто-
янно шел столбик синего дыма, а другой, такой же точно, выходил из угла
его рта Никто никогда не видел, чтобы моряк набивал табаком или разжигал
глиняную головку трубки, ставшую темнее черного дерева. Иногда он отни-
мал трубку от губ и через тот же уголок рта, откуда шел дым, сплевывал в
море длинную струю бурой слюны.
Барон сидел на носу и, заменяя матроса, присматривал за парусом. Жан-
на и виконт оказались рядом; оба были немного смущены этим. Неведомая
сила скрещивала их взгляды, потому что они, как по наитию, в одно время
поднимали глаза; между ними уже протянулись нити смутной и нежной симпа-
тии, так быстро возникающей между молодыми людьми, когда он недурен, а
она миловидна. Им было хорошо друг возле друга, вероятно, оттого, что
они думали друг о друге.
Солнце поднималось, словно затем, чтобы сверху полюбоваться простором
моря, раскинувшегося под ним; но море, словно из кокетства, оделось
вдруг легкой дымкой и закрылось от солнечных лучей Это был прозрачный
туман, очень низкий, золотистый, он ничего не скрывал, а только смягчал
очертания далей. Светило пронизывало своими огнями и растворяло этот си-
яющий покроя; а когда оно обрело всю свою мощь, дымка испарилась, исчез-
ла, и море, гладкое, как зеркало, засверкало на солнце.
Жанна взволнованно прошептала:
- Как красиво!
- Да, очень красиво, - подтвердил виконт.
Ясная безмятежность этого утра находила какое-то созвучие в их серд-
цах.
Вдруг показались "Большие ворота" Этрета, похожие на две ноги утеса,
шагающего в море, настолько высокие, что под ними могли проходить морс-
кие суда; перед ближней возвышался белый и острый шпиль скалы.
Лодка причалила, и, пока барон, выскочив первым, притягивал ее к бе-
регу канатом, виконт на руках перенес Жанну на сушу, чтобы она не замо-
чила ног; потом они стали подниматься бок о бок по крутому кремнистому
берегу, взволнованные этим мимолетным объятием, и вдруг услышали, как
дядя Ластик говорил барону:
- Прямо скажу, ладная вышла бы парочка.
Позавтракали отлично в трактирчике у самого берега. В лодке они все
молчали, - океан приглушал голос и мысль, а тут, за столом, стали болт-
ливы, как школьники на вакациях.
Любой пустяк служил поводом для необузданного веселья.
Дядя Ластик, садясь к столу, бережно запрятал в берет свою трубку,
хотя она еще дымила, и все рассмеялись. Муха, которую, должно быть,
привлекал красный нос Ластика, несколько раз садилась на него, а когда
неповоротливый матрос смахнул ее, но не успел поймать, она "расположи-
лась на кисейной занавеске, где многие ее сестры уже оставили следы, и
оттуда, казалось, жадно сторожила этот багровый выступ, поминутно пыта-
ясь снова сесть на него.
При каждом полете мухи раздавался взрыв хохота, а когда старику надо-
ела эта возня и он проворчал: "Экая язва", - у Жанны и виконта даже сле-
зы выступили от смеха, они корчились, задыхались и зажимали себе рот
салфеткой.
После кофе Жанна предложила:
- Не пойти ли нам погулять?
Виконт поднялся, но барон предпочел полежать на пляже и погреться на
солнышке.
- Ступайте, детки, я буду ждать вас здесь через час.
Они напрямик пересекли деревушку из нескольких лачуг, потом миновали
маленький барский дом, скорее похожий на большую ферму, и очутились на
открытой равнине, уходившей перед ними вдаль.
Колыханье волн вселило в них истому, вывело из обычного равновесия,
морской соленый воздух возбудил аппетит, завтрак опьянил их, а смех
взвинтил нервы. Теперь они были в каком-то чаду, им хотелось бегать без
оглядки по полям. У Жанны звенело в ушах, она была взбудоражена новыми,
непривычными ощущениями.
Жгучее солнце палило их. По обеим сторонам дороги клонились спелые
хлеба, поникшие от зноя. Неисчислимые, как травинки в поле, кузнечики
надрывались, наполняя все - поля ржи и пшеницы, прибрежные камыши - сво-
им резким, пронзительным стрекотанием.
Других звуков не было слышно под раскаленным небом, изжелта-синим,
как будто оно, того и гляди, станет красным, подобно металлу вблизи ог-
ня.
Они заметили поодаль вправо лесок и направились туда.
(Между двумя откосами, под сенью огромных деревьев, непроницаемых для
солнца, тянулась узкая дорога. Когда они вступили на эту дорогу, на них
пахнуло плесенью, промозглой сыростью, которая проникает в легкие и вы-
зывает озноб. От недостатка воздуха и света трава здесь не росла, и зем-
лю устилал только мох.
Они шли все дальше.
- Смотрите, вот где мы можем посидеть, - сказала Жанна.
Здесь стояли два старых засохших дерева, и, пользуясь прогалиной в
листве, сюда врывался поток света; согревая землю, он пробудил к жизни
семена трав, одуванчиков, вьюнков, вырастил воздушные, как дымка, зонти-
ки белых лепестков и соцветия наперстянки, похожие на веретенца. Бабоч-
ки, пчелы, неуклюжие шершни, гигантские комары, напоминающие остовы мух,
множество крылатых насекомых, пунцовые в крапинку божьи коровки, жуки,
отливающие медью, и другие - черные, рогатые, наполняли этот жаркий све-
товой колодец, прорытый в холодной тенистой чаще.
Молодые люди уселись так, чтобы голова была в тени, а ноги грелись на
солнце. Они наблюдали возню всей этой мелкоты, зародившейся от одного
солнечного луча, и Жанна в умилении твердила:
- Как тут хорошо! Как прекрасна природа! Иногда мне хочется быть мош-
кой или бабочкой и прятаться в цветах.
Они говорили о себе, о своих привычках, вкусах, и тон у них был приг-
лушенный, задушевный, каким делают признания. Он уверял, что ему опосты-
лел свет, надоела пустая жизнь - вечно одно и то же; нигде не встретишь
ни искренности, ни правды.
Свет! Ей бы очень хотелось повидать его. Но она заранее была убежде-
на, что он не стоит деревенской жизни. И чем больше сближались их серд-
ца, тем церемоннее называли они друг друга "виконт" и "мадемуазель", но
тем чаще встречались и улыбались друг другу их глаза; и им казалось, что
души их наполняются какой-то небывалой добротой, всеобъемлющей любовью,
интересом ко всему тому, что не занимало их прежде,
Они возвратились, но оказалось, что барон отправился пешком посмот-
реть "Девичью беседку" - высокий грот в гребне скалы; они стали дожи-
даться его в трактире.
Он явился только в пять часов вечера, после долгой прогулки по бере-
гу.
Тогда все снова уселись в лодку. Она плыла медленно, по ветру, без
малейшего колыхания, как будто вовсе не двигалась. Ветер набегал нето-
ропливыми теплыми дуновениями, и парус на миг натягивался, а потом снова
безжизненно опадал вдоль мачты. Мутная водная пелена словно застыла; а
солнце, утомившись горением, не спеша опускалось к ней по своей орбите.
Все опять притихли, убаюканные морем.
Наконец Жанна заговорила:
- Как бы мне хотелось путешествовать!
Виконт подхватил:
- Да, но одному путешествовать тоскливо, надо быть по меньшей мере
вдвоем, чтобы делиться впечатлениями.
Она задумалась.
- Это верно... а все-таки я люблю гулять одна, так приятно мечтать в
одиночестве...
Он посмотрел на нее долгим взглядом.
- Можно мечтать и вдвоем.
Она опустила глаза. Это был намек? Вероятно. Она всматривалась в
даль, словно надеясь заглянуть за черту горизонта, затем произнесла с
расстановкой:
- Мне хотелось бы побывать в Италии... и в Греции... ах, да, в Гре-
ции... и еще на Корсике! Какая там, должно быть, дикая красота!
Его больше привлекала Швейцария, ее горные шале и озера.
- Нет, по-моему, лучше совсем неизведанные страны, вроде Корсики, или
уж очень древние, полные воспоминаний, вроде Греции. Как, должно быть,
приятно находить следы тех народов, историю которых мы знаем с детства,
и видеть места, где Совершались великие деяния.
Виконт, человек более положительный, возразил:
- Меня очень интересует Англия, там есть чему поучиться.
И они пустились путешествовать по всему свету, от полюса до экватора,
обсуждали достоинства каждой страны, восторгались воображаемыми ландшаф-
тами и фантастическими - нравами некоторых народов, например, китайцев
или лапландцев; но в конце концов пришли к заключению, что нет в мире
страны прекраснее Франции, где климат такой мягкий - летом прохладно,
зимой тепло, где такие пышные луга, зеленые леса, широкие, плавные реки
и такое благоговение перед искусствами, какого не было нигде после золо-
того века Афин.
Потом они замолчали.
Солнце спускалось все ниже и, казалось, кровоточило; широкий огненный
след, словно сверкающая дорожка, тянулся по глади океана от горизонта до
струи за кормою лодки.
Последние дуновения ветра стихли, исчезла малейшая рябь, а неподвиж-
ный парус заалелся. Беспредельная тишь словно убаюкала просторы, все
смолкло перед этой встречей двух стихий, и, нежась и выгибая под сводом
неба свое сверкающее переливчатое лоно, водная стихия, невеста-великан-
ша, ожидала огненного жениха, нисходившего к ней. Он спешил опуститься,
пылая как бы от жажды объятий. Он коснулся ее, и мало-помалу она его
поглотила.
Тогда с горизонта потянуло прохладой; волной тронуло зыбкое лоно мо-
ря, словно солнце, утопая, бросило в мир вздох успокоения.
Сумерки длились недолго; распростерлась ночь, испещренная звездами.
Дядя Ластик взялся за весла; все заметили, что море светится. Жанна и
виконт, сидя рядом, смотрели на подвижные огоньки за кормой лодки. Почти
без мыслей, в смутном созерцании, они блаженно впитывали отраду вечера;
рука Жанны опиралась на скамью, и вот палец соседа, словно нечаянно,
Дотронулся до нее; девушка не шевельнулась, удивленная, счастливая и
смущенная этим легким прикосновением.
Вечером она вернулась к себе в комнату необычайно взволнованная и
растревоженная, так что ей хотелось плакать от всего. Она взглянула на
часы, подумала, что пчелка будет свидетельницей всей ее жизни, будет
своим частым и ровным тиканьем откликаться на ее радости и горе, и оста-
новила позолоченную мушку, чтобы поцеловать ее крылышки. Она готова была
расцеловать все на свете. Она вспомнила, что запрятала в какой-то ящик
старую куклу. Отыскав ее, она так обрадовалась, словно встретилась с лю-
бимой подругой, и, прижимая игрушку к груди, осыпала страстными поцелуя-
ми ее крашеные щеки и кудельные локоны.
Все еще держа куклу в руках, она задумалась.
Он ли это, супруг, которого сулили ей тысячи тайных голосов, очутился
теперь на ее пути по воле всеблагого провидения? Он ли это, тот, кто
создан для нее и кому она отдаст всю жизнь? Неужто они двое суждены друг
другу, и чувства их, встретившись, соединятся, сольются нерасторжимо,
породят любовь?
Она еще не испытывала тех бурных порывов всего существа, тех безумных
восторгов, тех душевных потрясений, которые считала признаками страсти;
однако она как будто уже начинала любить его, потому что, думая о нем,
минутами вся замирала, а думала она о нем беспрестанно. В его при-
сутствии у нее тревожно билось сердце; она бледнела и краснела, встречая
его взгляд, вздрагивала от звука его голоса.
Она почти не спала в эту ночь.
И с каждым днем волнующее желание любви все сильнее овладевало ею.
Она без конца искала ответа у самой себя, гадала по лепесткам ромашки,
по облакам, по монетам, подброшенным вверх.
