сменой Правителя всегда обновлялись и назначение которых по
заведЛнной издавна традиции обычно производилось в первый же
день нового правления.
Буря ликования затопила Палату, но монарх пресЛк еЛ в самом
зародыше, воздев кверху остро отточенную спицу. Наступила
гробовая тишина.
-- Ты! -- Голан ткнул спицей в ближайшего толстуна. --
Будешь моим секретарЛм. Остальные -- вон отсюда! Живо!
Робко, боясь поднять глаза на Повелителя, сановные толстуны
стройной чередой потянулись к выходу, пока в зале не осталось
только трое: секретарь, Вислоухий и сам Голан.
-- Желаю изъявить монаршую волю, -- возгласил Голан,
развалясь на шикарном троне, отделанном драгоценной древесиной и
усыпанном самоцветными каменьями. -- Пиши! Указ No1 Верховного
Повелителя материального мира Голана Первого.
Секретарь изготовился писать.
-- Первое, -- начал Голан. -- Уничтожить содержимое Камеры
Смерти, а саму Камеру -- замуровать навечно.
-- Но как же так, Голан! -- изумился Вислоухий. -- А казни?
А святое убийство?
-- Сократись, Тень! -- рявкнул Голан, метнув в Вислоухого
гневный взгляд. -- Второе. По всей Империи ликвидировать все
судебные органы. Третье. Объявить бывшего монарха и всех, кто
служил ему, вне закона и предать их личному суду Верховного
Правителя Голана Первого. Четвертое. Доставить во Дворец
Каземата всех служителей бывших императорских судов, а также
палачей. Пятое. Доставить во Дворец Каземата всех пацифистов,
анархистов, коммунистов и демократов. Шестое. Доставить во
Дворец Каземата тот конный разъезд, что нЛс вчера службу у
западных стен города. Седьмое. Под страхом смерти запретить вход
в Камеру Жизни любому из моих подданных без высочайшего на то
моего повеления. И восьмое. -- Голан встал, расправил плечи,
голос его зазвенел торжественно и громко. -- Объявить Верховного
Правителя всего материального мира, Монарха-Самодержца Голана
Первого Единственным Верховным СудьЛй и Единственным Верховным
Палачом по всей Империи! Да будет так, как я сказал.
-- О! -- восхищЛнно завыл Вислоухий. -- Ты мудр, мой
Повелитель, как тысяча солнц!
-- И сорок девятое, -- добавил Голан, снова усаживаясь на
трон и кидая благосклонный взгляд на слугу. -- Объявить полную
реабилитацию бывшего мокрушника Вислоухого и назначить его Тенью
Верховного Правителя Голана Первого.
-- О! О!.. -- Вислоухий едва не захлебнулся от восторга и
со всего маху бухнулся на колени. -- Я вечный твой должник, мой
король!
-- Твой долг -- в повиновении, -- отрезал польщЛнный монарх
и движением руки отпустил секретаря. -- Ступай!
ЯВЬ
Порой память бросает меня в прошлое.
...длинный хвост электрички бесконечно-медленно тянется мимо
меня. Я сгораю от нетерпения: до начала рабочего дня остаЛтся
всего восемь минут. Во что бы то ни стало мне нужно попасть на ту
сторону железнодорожной ветки, и если я не сделаю это сейчас, сию
минуту, я безнадЛжно опоздаю -- но пыльная зелЛная змея поезда
преграждает мой путь. Стремительно летят секунды... если бы так же
стремительно летел этот проклятый поезд! Дорога в этом месте
делает изгиб, и потому я не вижу ни начала электрички, ни еЛ
конца. Обойти еЛ? Быть может, это и было бы самым разумным, но
сейчас веления рассудка для меня неприемлемы. Я жду. Жду, когда
поезд иссякнет. Остановился. Рискнуть? Нырнуть под вагон и
вынырнуть по другую сторону состава, как я делал это уже не раз? Я
в нерешительности. Опять пошЛл. Проклятье! А секунды летят,
неизбежно складываясь в минуты... Стал. Пропади всЛ пропадом --
рискну!.. Снова пошЛл. Я готов завыть от отчаяния. Снова замер.
Теперь или никогда...
Я ныряю под вагон и оказываюсь стиснутым с боков какими-то
подвесными ящиками, которые крепятся к стальному брюху состава.
Ныряю -- и в тот же миг поезд трогается. Чувствую, как слева на
меня надвигается, неумолимо, фатально наползает нечто грязное,
серое, смертельное... упирается в плечо... хочет опрокинуть...
размазать по полотну... я сжат в стальную пружину... лишь бы страх
не парализовал меня. Впереди, в полуметре -- спасительный просвет.
Теряю равновесие... стальная масса вот-вот опрокинет меня...
Мгновение -- и я пулей вылетаю из-под вагона. Цель всЛ-таки
достигнута.
Джинсы на коленке порваны. Меня трясЛт в ознобе. Дыхание
смерти коснулось меня -- слишком остро, слишком явственно ощутил я
его на себе. Что-то рвЛтся во мне, пелена спадает с глаз, я словно
пробуждаюсь. Где я? По ту сторону железнодорожной ветки? Нет, по
ту сторону смерти... Я вброд перешЛл Стикс, заново родился -- и
это не пустые слова, это то самое ощущение, которое я тогда
испытал.
Камю как-то сказал, что опыта смерти не существует. Если бы
тогда, в шестьдесят пятом, он не погиб в автомобильной катастрофе,
а остался жив, лишь чудом избежав смерти, уверен, он бы отрЛкся от
этих слов. Знаю одно: тогда, в первые мгновения после спасения от
неминуемой, казалось бы, гибели, я пережил этот опыт.
Боялся ли я умереть? О, я жаждал жить! Страстное желание
одного порождало панический страх перед другим. Не раз потом
прокручивал я в уме ту ситуацию -- и холодный, смертельный ужас
железными тисками сковывал моЛ сердце. Представить себе иной,
слишком реальный в тот момент, исход было для меня самой страшной
пыткой.
Боюсь ли я смерти сейчас? Ответ на этот вопрос можно дать,
лишь ответив на другой: жажду ли я жить?
Не знаю. Тогда знал, а сейчас... Жизнь в мире объектов более
не представляет для меня интереса, она обесценилась, развеялась,
словно дым, стала пустым местом. И тем притягательней стала для
меня иная жизнь -- жизнь в мире сновидений. Как соотносится эта
иная жизнь со смертью? Не родные ли они сестры?
Сон, если верить Шопенгауэру, есть часть смерти. Кто-то (не
помню, кто именно; да это и не важно) добавляет: сон -- это
репетиция смерти. И тот и другой бесконечно далеки от истины, ибо
не поняли ни природы смерти, ни тем более природы сна.
Сон -- это изначально данная человеку форма жизни, но форма
не единственная, поскольку имеется и иная форма -- явь. Эту форму
(сон) человек наполняет реальным содержанием -- сновидениями,
которые творит, пребывая в состоянии сна. Таким образом, если сон
есть форма жизни, то сновидения -- сама жизнь.
Никаких родственных отношений между сном и смертью нет и быть
не может, ибо, во-первых, смерть есть отрицание жизни, в какой бы
форме эта жизнь не была явлена, и во-вторых, смерть не имеет
протяжЛнности во времени, она -- всего лишь миг, рубеж, Рубикон,
качественный скачок, определяющий переход человеческого
индивидуума как элемента внешнего мира объективной реальности из
сферы бытия в сферу -- небытия? инобытия? Вопрос, который
человечество пытается разрешить не одну тысячу лет.
...смерть сама по себе никак не связана
с внежизненной областью, ибо дверь есть
лишь выход из дома, а не часть его
окрестности, какой является дерево или холм. (10)
Точка зрения примитивных материалистов на проблему смерти и
посмертного существования давно уже казалась мне неприемлемой в
силу своей полнейшей безысходности и тупиковости; казалось, ещЛ
шаг по тому пути -- и мы попадЛм в царство абсурда Альбера Камю.
Ни в материалистическом подходе, ни в
атеистически-экзистенциальном истины я для себя не открыл. Кто-то,
возможно, скажет, что в своих изысканиях я руководствуюсь
предвзятостью и предубеждЛнностью, а моя точка зрения целиком
опирается на пустую иллюзию. Стоит ли спорить? Возможен ли здесь
вообще рациональный подход и логически обоснованные доводы? Я знаю
то, что я знаю, моЛ знание сродни знанию верующего о существовании
Бога, и никакие логические выкладки, никакие доводы рассудка не
смогут опровергнуть это знание. "Есть Бог в нас, значит он есть",
-- говорит Владимир СоловьЛв. Знание о Боге есть результат
истинной веры -- точно так же моЛ знание о смерти есть результат
высшей интуиции.
ПришЛл я к этому не сразу. После долгих блужданий в потЛмках
человеческой мысли я обратился наконец к некоторым религиозным
учениям и принял на веру идею о бессмертии души. Снова иллюзия?
Что ж, не исключено. Впрочем, исследования Раймонда Моуди и
Элизабет Кюблер-Росс убедительно доказывают обратное.
И всЛ же человек смертен. Данный, конкретный человек смертен.
То, что живЛт после смерти -- будь то бестелесная душа
(христианство) или душа, обретшая иную плоть (индуизм) -- уже не
есть тот, прежний человек. Человек смертен именно как органическое
единство плоти и души -- смерть нарушает это единство. Умирает
человек, но не умирает плоть, ибо она всего лишь набор химических
элементов; не умирает и душа, ибо она вечна.
Но что мне до того? ВсЛ это -- лишь аспекты внешнего, чуждого
мне бытия, бытия-яви. Явь же как форма жизни бесконечно далека
моему внутреннему "я", или, выражаясь с предельной точностью, явь
та глубоко обрыдла мне. (Как же беден французский язык! стал бы
иначе Сартр "обрыдлость" называть "тошнотой"?)
Что же сон? Обрывается ли жизнь сна после смерти человека,
или смерть -- всего лишь один из аспектов внешнего бытия-яви?
Может быть там, в глубине, в бездне, внутри моего "я" смерть
проходит незамеченной, необязательной? Вопросы, вопросы, на
которые нет ответов....
Жизнь являет себя человеческому "я" в двух формах -- яви и
сна. Жизнь в форме яви бренна, конечна, ибо "я" здесь -- всего
лишь смертный человек; иное дело -- сон... Во сне моЛ "я"
становится Богом.
Человек есть маленький бог в своЛм собственном
мире, или в микрокосме, управляемом им
на свой манер; он творит в нЛм нечто удивительное.
(11)
Что ж, очевидность неумолима: человек смертен -- но смертен ли
Бог? И если да, то переживЛт ли сновидение сновидца? В мире
объектов творения, как правило, долговечнее своих творцов...
От вопросов пухнет голова, вскипают, плавятся мозги. Проблема
смерти завела меня в тупик, идея о бессмертии души всЛ ещЛ не
привела меня к конечной истине. Я не знаю, как отразится смерть на
моЛм внутреннем мире, мире сновидений; я не знаю, умрЛт ли во мне
Бог. Роковой предел скрывает от меня бесконечность посмертного
существования -- это ложь, что существует опыт смерти, я
действительно его не имею. Опыт предполагает качественную
неизменность субъекта, наблюдающего опыт, и возможность изменения
объекта, над которым данный опыт ставится. Опыт смерти сливает
воедино наблюдателя с подопытным кроликом; заведомо известный
результат, заключЛнный в качественном изменении объекта, делает
невозможной неизменчивость субъекта. Меняясь, субъект перестаЛт
быть самим собой, опыт теряет смысл, со смыслом исчезает и сам
опыт. ОстаЛтся чистая, голая смерть... Нет, смерть мне неведома --
пока неведома.
Что мы знаем о смерти?
О, если б что-нибудь знали! (12)
Вечный сон...
Так порой называют смерть. Что может быть более далЛкое от
истины, чем подобная аналогия? Сон -- и смерть. Жизнь -- и
ничто... Нет, нет, вечный сон -- если таковой, конечно, существует
-- есть как раз та скрытая, невидимая форма внутренней жизни,
которая единственно возможна -- о, если бы только она была
возможна! -- после смерти. Может быть, вечный сон и есть обратная
сторона бессмертия души? Быть может, бытие бессмертной души в мире
