Он двинулся дальше. Часы летели, но Голан не замечал их
стремительного бега. Он ходил по трупам-мешкам, вздымая к
небесам вековую голубоватую пыль. Годы, десятилетия здесь не
ступала нога толстуна, забвение и безмолвие прочно поселились в
этом мире скорби и смерти. Прочно и навечно.
Он добрался до противоположного конца Кладбища и
остановился в недоумении. Перед ним высилась странная,
удивительной красоты постройка из серого гранита и красного
мрамора. Она вся стремилась ввысь, словно парила в воздухе,
остроконечные шпили еЛ уносились далеко в небеса и таяли в
заоблачных высях. Голан знал наверняка: совсем ещЛ недавно этой
постройки здесь не было.
Высокая арка образовывала вход, за которым тускло мерцал
огонЛк. Любопытство толкнуло Голана к зданию. Но не только
любопытство влекло его навстречу неведомому -- он смутно
чувствовал, что кто-то чужой вторгся в самые сокровенные его
владения, и чувство это пробудило в нЛм ревность и неясную
тревогу.
У самого входа его остановил чей-то требовательный голос:
-- Оставь орудие смерти и входи!
Голан заколебался. Оставить спицу? Но ведь в ней вся его
сила!
Тот же голос:
-- Не бойся, храм не причинит тебе зла.
Голан решился. В конце концов, он монарх, Великий
Правитель, Повелитель всего материального мира, и не пристало
ему дрожать перед кем бы то ни было. Он оставил спицу у входа и
шагнул внутрь.
Пахло ладаном и чем-то приятно дурманящим. Высокий свод и
стены тонули во мраке, и лишь впереди слабо перемигивались с
дюжину свечей. Было прохладно и жутко. ТяжЛлые шаги монарха
гулко разносились под сводами здания, будя эхо в тЛмных его
закоулках.
-- Ты всЛ-таки вошЛл, -- донЛсся голос из ниоткуда. -- Что
тебе нужно в этом священном месте?
-- Ты сам позвал меня, -- ответил Голан, тщетно пытаясь
определить источник голоса. -- Кто ты?
-- Я -- служитель храма, -- последовал ответ.
-- Прежде здесь храма не было.
-- Храм был всегда. Просто ты не замечал его, Голан.
-- Ты знаешь моЛ имя? -- насторожился монарх.
-- Я ждал тебя.
-- Зачем?
-- Чтобы открыть истину.
-- Мне не нужна твоя истина, служитель.
-- Истина нужна всем, монарх. Но ты прав, моя истина не
нужна тебе, ибо ты знаешь еЛ.
-- Что же это за истина?
-- Слушай же истину, монарх: ты убийца, Голан!
Голан расхохотался, и здание сотряслось от многоголосого
эха.
-- Ты лжЛшь, служитель! Монарх не может быть убийцей.
Монарх вершит правосудие.
-- Не обольщай себя иллюзиями, Голан. Ты был убийцей
всегда, им ты остался и поныне.
-- Оставим эту тему, служитель, твоя истина мне не
интересна. Скажи лучше, кому ты служишь.
-- Богу, -- кротко ответил тот.
-- Богу? О каком Боге ты говоришь? Ведомо ли тебе, что я --
воплощение Господа в этом мире?
-- Ты знаешь истину, монарх, и это единственная истина.
Двух истин не бывает.
-- Я -- Инкарнация Бога на земле! -- повысил голос Голан.
-- Запомни это, служитель!
-- Я знал, что ты не приемлешь истины, -- с сожалением
ответил голос. -- Ты не Бог, монарх.
-- Кто же я тогда? -- раздражЛнно вопросил Голан.
-- Всего лишь плесень на теле земли.
-- Хватит! -- рявкнул Голан. -- Ты зашЛл слишком далеко,
смерд! Ты ответишь за это.
-- Я держу ответ лишь перед Богом.
-- Не забывай, что храм твой стоит на земле Империи, -- с
угрозой произнЛс Голан. -- А земля Империи принадлежит мне.
-- Очередная иллюзия, монарх. Храм не стоит на твоей земле.
Взгляни сам.
Голан ринулся к выходу -- и отшатнулся в ужасе: храм парил
над Кладбищем Заброшенных Душ метрах в двадцати от земли. Монарх
в смятении вернулся назад. Впервые с момента его появления здесь
страх закрался в его душу.
-- Ты поднял здание в воздух! Кто же ты?
-- Я всего лишь смиренный служитель храма Божьего. Не я, а
Господь сотворил сие чудо.
-- Верни храм на землю! -- потребовал разгневанный монарх.
-- Обрати свои мольбы к Господу, и он не откажет мольбам
даже такого ничтожества, как ты, Голан. Впрочем, если ты Бог, то
опусти храм сам, ибо сие подвластно лишь Богу.
Голан растерялся.
-- Довольно! Ты играешь с огнЛм, служитель. Опусти храм!
-- Воля твоя, монарх.
Здание мягко коснулось земли и замерло. Голан направился к
выходу.
-- Ты уже уходишь, монарх? И ты не хочешь взглянуть на
меня?
Голан в нерешительности остановился.
-- Где ты? Я не вижу тебя.
-- Я здесь.
И тут Голан увидел.
Служитель стоял у алтаря, спиной к монарху. Длинный чЛрный
плащ скрывал всю его фигуру, на голову был накинут капюшон. Он
был худ и высок, намного выше среднего толстуна.
Голан вздрогнул. Горло его пересохло, когда он спросил:
-- Что же ты хочешь?
-- Очистить землю от плесени, -- донеслись до монарха
чЛткие слова.
-- Мерзавец! -- прошипел Голан.
Служитель медленно повернулся. На месте лица его, в глубине
капюшона, пылал крест.
Голан в ужасе отпрянул и бросился к выходу.
-- Плесень, -- неслось ему вослед тысячекратное эхо. --
Смерть твоя уже ждЛт тебя... тебя... тебя...
Монарх вырвался из храма -- и нос к носу столкнулся с
Вислоухим.
-- Ты?! -- рявкнул он свирепо. -- Ты следил за мной?
-- Я всего лишь Тень твоя, Голан, -- ухмыльнулся Вислоухий.
-- Не мог же я оставить тебя одного.
В глубине души Голан был рад, что Вислоухий оказался рядом.
-- Я разберусь с тобой потом, -- ответил монарх, рассеянно
шаря взглядом по земле. Но поиски его были тщетны: титановая
спица исчезла.
-- Ты что-то потерял, мой Повелитель? -- продолжая
ухмыляться, спросил Вислоухий; его мерзкая лоснящаяся рожа
вызвала у Голана взрыв ярости.
-- Перестань скалиться, сволочь! -- выкрикнул монарх.
Но Вислоухий оставался невозмутим.
-- Уж не эту ли вещицу ты ищешь? -- спросил он глумливо,
вытаскивая из-за спины руку с зажатой в ней спицей.
Голан разинул рот от неожиданности.
-- Ты что... хотел украсть еЛ?! -- взревел он, задыхаясь.
-- И ты посмел... Дай сюда! Ну!
-- С превеликим удовольствием, -- отозвался Вислоухий, но
выполнять повеление своего господина не спешил.
-- Ну же! -- нетерпеливо потребовал Голан и протянул руку.
-- Возьми! -- Вислоухий выпростал вперЛд кисть со спицей и
с силой вонзил грозное оружие в брюхо монарху. -- Возьми же, мой
король...
Голан выпучил единственный глаз.
-- Ты!.. -- шепнул он и, посерев, стал медленно оседать
набок, глаз его в упор сверлил осклабившегося слугу. Сверлил с
тоской и ненавистью. Смрадное облачко вырвалось из раны и
обволокло Вислоухого с ног до головы. Тот невольно поморщился и
выдернул спицу из трупа бывшего монарха.
-- Фу, ну и вони в тебе, Голан.
Он заржал от радости и пнул ногой поверженную Инкарнацию.
назад, во Дворец Каземата.
-- Теперь я буду монархом, я -- Вислоухий Первый! -- вопил
он на бегу, потрясая спицей и вертя обширным задом.
В тот же день в Империи начались новые казни.
ЯВЬ
...во сне всЛ обстоит иначе. Координаты
времени и пространства здесь совершенно
другие, и, чтобы понять это, необходимо
исследовать сон со всех сторон, точно
так же, как можно взять в руки
неизвестный предмет и поворачивать
его до тех пор, пока не выявятся
все особенности его формы. (14)
У Ницше есть любопытное наблюдение -- наблюдение, впрочем,
знакомое всем, кто когда-либо погружался в сон: часто, очень
часто во сне некое событие как бы предвосхищает действие
какого-нибудь раздражителя, прорывающегося порой из внешнего мира
в мир-фридмон. Звонит, к примеру, будильник, мы же во сне слышим
звон колокола; но важна здесь не синхронность обоих сигналов, а
тот безусловный факт, что весь ход сновидения предшествует,
впрямую подводит к этому звонку. ЕщЛ ничего не зная о предстоящем
сигнале будильника, мы уже ждЛм его -- вернее, не его, а сигнала
колокола, что, впрочем, не существенно, -- колокольный звон
служит лишь кульминацией, логическим завершением той цепочки
событий, которые выстраиваются перед внутренним взором сновидца в
его сновидении. За мгновение до звонка будильника звонарь на
колокольне уже раскачивает тяжЛлый язык колокола, за десять
мгновений -- в деревне, что простирается у подножия церкви,
начинается пожар, который и должен явиться причиной тревоги,
поднятой звонарЛм; если проследить ход событий ещЛ дальше вспять,
то можно найти и причину пожара -- пусть это будет шаровая
молния, внезапно влетевшая в раскрытое окно сельского магазина.
Прежде чем обратиться к подробному анализу этого парадокса,
я двумя словами коснусь темы внешнего раздражителя. Опыт
показывает, что внешний мир, действительно, способен оказывать
влияние на мир сна; в этом, казалось бы, нет ничего
удивительного: погружаясь в сновидение, человек оставляет во
внешнем мире "залог" -- своЛ тело, связь с которым, очевидно, не
порывается окончательно и которое, таким образом, служит
проводником любого внешнего воздействия в мир-фридмон. Впрочем,
само внешнее воздействие во фридмон не проникает, оно как бы
стучится в него снаружи, не находя входа, -- но отголоски того
стука, видоизменяясь до неузнаваемости, все же способны
потревожить идиллию мира сна. Но опыт так же показывает, что
солнце вращается вокруг Земли, и этот опыт, опыт нашего зрения,
гораздо более очевиден, чем смутный, ирреальный опыт сновидений.
Не верить опыту? Нет, верить опыту необходимо, ибо опыт
беспристрастен, но необходимо также дополнять любой опыт
логическими умозаключениями, основанными на том запасе знаний, в
том числе и эмпирических, которым обладает человек. Мы знаем, что
не солнце вращается вокруг Земли, а именно Земля вращается вокруг
солнца -- и "не верим глазам своим". О сне же мы не знаем почти
ничего -- и потому верим исключительно опыту. Но даже если
исходить только из чистого опыта, теория о влиянии внешних
раздражителей на содержание человеческого сна -- в том виде, в
каком она существует ныне в научных кругах, -- оказывается
несостоятельной, и яркое тому свидетельство -- описанный выше
парадокс. Я вовсе не собираюсь полностью отметать эту теорию, ибо
всякая теория, даже ложная, несЛт в себе зерно истины. Тем не
менее дальнейшие мои изыскания вынуждают меня сделать это.
Теперь о существе самого парадокса.
Налицо нарушение одного из основных законов бытия -- закона
причинности. СоздаЛтся впечатление, что на стыке двух миров, мира
яви и мира сна, перестают действовать обычные
причинно-следственные связи. Мне могут возразить, что никакого
нарушения здесь нет: сновидец, заведя с вечера будильник на
определЛнный час, подсознательно ждЛт звонка и потому, тоже
подсознательно, выстраивает весь ход своего сновидения сообразно
с этим ожиданием; "сюжет" сна может быть произвольным, но
кульминация его предрешена и обязательно каким-то образом должна
быть согласована с ожидаемым звонком; в данном примере эта
согласованность воплощается в колокольном звоне. Что ж,
