стремительно...
Свидетелем этой сцены я оказался несколько лет назад.
Теперь я снова стою на краю той самой платформы, и снова
жду электричку. Электричку, которая не остановится. Интересно,
что почувствовал тогда тот голубь? Боль? страх? или только
удивление? Быть может, ничего не успел?.. Я боюсь боли, хотя
понимаю, что теперь это бессмысленно, боюсь собственного страха.
Но неизбежное должно случиться, грядущий исход не только
летален, но и фатален. Судьба предрешена, фатум веет надо мной,
словно душа того голубя, оберегая от опрометчивого шага -- шага
назад. ВсЛ давно передумано и взвешено, мысли отброшены, я --
зомби, робот, механизм, влекомый вперЛд заложенной в меня
программой. К чему какие-то мысли, сомнения и терзания, когда и
так всЛ ясно и просто? Шаг вперЛд -- и...
Электричка как никогда пунктуальна. Что ж, тем меньше
оснований для ненужных терзаний. Она уже выходит на финишную
прямую, уже мчится вдоль платформы. Короткий гудок вырывается
вперед, обгоняет еЛ, но лишь ненадолго -- и вот он настигнут и
умирает в грохоте колЛс и свиста ветра...
Следующая очередь моя.
Стремительно сжимаются метры, растЛт громада
красно-зелЛного чудовища. Я стою на самом краю, тело напряжено и
неподвижно. Наверное, сейчас, в эту минуту я напоминаю
маленького кролика, готового выпрыгнуть из укрытия на несущегося
мимо голодного льва. Кролик прыгает -- и лев глотает его на
лету.
Я подался вперЛд. Вижу испуганное лицо машиниста: он
заметил меня. Но поезд уже не остановить, и он знает это.
Тревожный, отчаянный гудок -- не тот, бесцветно-сонный,
безжизненный, ленивый, что звучал накануне -- заполняет собой
весь мир, вопит, взывает, пронзает насквозь...
ВсЛ это теперь ни к чему. ВсЛ это -- суета.
Пора.
...последние мгновенья
Мелькают -- близок час... (15)
Я заношу ногу над бездной.
Я делаю шаг.
Круглые, выпученные от ужаса глаза набрасываются на меня --
лобовое стекло теперь не помеха, его больше нет... разверстая
дыра рта, захлебнувшаяся в беззвучном вопле, разрастается до
бесконечности...
Чей-то крик, истошный, рвущийся на части, замирающий,
настигает меня.
Уж не мой ли?.. (Эта и последующая запись появились в
дневнике уже после отбытия автора "Откровения" в мир иной).
ЯВЬ
СНОВ БОЛЬШЕ НЕ БЫЛО -- ОТНЫНЕ ОСТАЛАСЬ ОДНА ТОЛЬКО ЯВЬ.
Солнце. Я не люблю солнце. Не люблю его жгучих, иссушающих лучей, не
люблю его яркого света. Не люблю безветрия -- мир тогда становится
неподвижно-сонным, застывшим, мЛртвым. Люблю шторм, люблю, когда
яростный ветер ревЛт где-то там, над головой, вздымает исполинские волны
и с грохотом швыряет их на сушу; море кипит, рокочет, бурлит, море
живЛт. Люблю море. Люблю дождь, тЛплый, летний, проливной дождь. Люблю,
когда много воды. Вода -- это жизнь.
В тот памятный день на исходе августа с моря тянул лЛгкий бриз,
небо было затянуто серо-лиловыми тучами, где-то далеко-далеко от берега,
словно сноп света от мощного прожектора, сквозь толщу облаков пробивался
одинокий солнечный луч и вонзался в самое сердце морской пучины. Мягкий
прибой аккуратно ложился на прибрежную гальку и, глухо урча, откатывался
назад, в родную обитель.
Я отдыхал, покачиваясь на волнах. Я любил лежать вот так, на спине,
в ласковых струях тЛплых поверхностных вод, закрыть глаза и ни о чЛм не
думать. Я мог лежать так часам, забывая и о времени, и о себе самом,
погружЛнный в мир вечности, покоя и одиночества, подставив лицо и грудь
мягким прикосновениям тЛплого влажного ветерка. Я пребывал в блаженстве,
когда...
...когда совсем рядом услышал осторожный всплеск. Я открыл глаза и
перевернулся на живот. Рука невольно сжала острый стальной стилет.
Это была девушка. Она плыла метров пятнадцати мористее меня,
длинные мокрые волосы еЛ мягкими волнистыми складками скользили по
водной глади, скрывая плечи и часть спины. Она плыла уверенно, свободно,
наслаждаясь своей властью над морем и собственным телом. Она тоже
отдыхала.
Я первым заметил еЛ.
Как не был бесшумен мой манЛвр, он всЛ же привлЛк еЛ внимание. В
обращЛнных на меня глазах попеременно отобразились испуг, удивление и...
облегчение. Грациозным движением головы она отбросила влажную чЛрную
прядь за спину и улыбалась.
-- Я вас не заметила, -- сказала она. -- Вы не боитесь заплывать
так далеко?
До берега было не менее двух километров. То, что она сама заплыла в
такую даль, говорило о еЛ отваге и смелости.
-- А вы? -- в свою очередь спросил я.
-- О, я прекрасная пловчиха! -- рассмеялась она. -- Я люблю
уплывать подальше от людской суеты. Посмотрите, как кишит берег
человеческими телам. Право же, яблоку упасть некуда. Вы не находите?
Она была права: прибрежные воды и всЛ побережье кишмя кишело
однообразной человеческой массой. Вырвавшись на лоно природы и гонимые
страстным желанием поскорее окунуться в вожделенное море, все эти люди,
тем не менее, боязливо жались к берегу, цеплялись за сушу -- море было
чужим для них. Лишь редкие смельчаки заплывали за линию ограничительных
буйков, но и тех тут же отгоняли обратно, в условно-безопасную зону,
спасатели на своих шлюпках. Как прорвалась сквозь их всевидящий кордон
эта храбрая девушка, для меня осталось загадкой. Я невольно почувствовал
интерес к ней.
-- А вы неплохо плаваете, -- заметила она, с любопытством
приглядываясь ко мне.
-- Я люблю плавать.
-- Где вы учились?
-- Я не учился.
-- Как, так сразу взяли и поплыли? -- снова улыбнулась она с явной
долей иронии.
-- Так сразу взял и поплыл, -- улыбнулся я в ответ.
Она хихикнула, расценив мой ответ как остроумную шутку.
-- А где вы живЛте?
-- Там, -- я махнул рукой в сторону выдающегося в море мыса.
-- Там? -- Она сдвинула брови и посмотрела в указанную мною
сторону. -- А, поняла! Там ведь, кажется, пансионат?
Я кивнул. Незачем ей знать больше. Ни к чему всЛ это.
-- И вы что же, прямо оттуда и приплыли? -- Похоже, любопытство еЛ
не знало пределов.
-- Приплыл, -- отозвался я. -- Прямо оттуда.
-- О! -- Глаза еЛ округлились от восхищения. -- Вы, наверное,
прекрасный пловец. Почти как я, да? -- Она лукаво засмеялась.
Мне нравилось еЛ общество. Нравилось говорить с ней. Нравилось
плыть рядом.
-- А давайте наперегонки! -- вдруг воскликнула она с задором. --
Ручаюсь, вы меня не догоните.
Я улыбнулся.
-- Что ж, давайте.
-- Начали! -- крикнула, она и, замолотив руками по воде,
устремилась вперЛд. Дав ей фору метров в двадцать, я без труда, в
несколько секунд, настиг еЛ.
Теперь в еЛ удивлении не было и тени улыбки.
-- Да вы просто метеор, -- тяжело дыша, проговорила она. -- Вы
сейчас побили все существующие рекорды. Кто вы?
Я пожал плечами.
-- Так, никто, просто живу здесь.
Что я ещЛ мог ей сказать? Правду? Нет, только не еЛ.
-- Вы меня заинтриговали, таинственный незнакомец, -- откровенно
призналась она. -- Знаете, я устала. ПоплывЛм к берегу, а?
Я замотал головой.
-- Нет, мой дом там, -- я снова указал на мыс.
Она не на шутку обиделась.
-- Ну, как хотите. Обойдусь и без провожатых.
Она даже не кивнула на прощание. Просто повернулась ко мне спиной и
поплыла прочь. Я не стал останавливать еЛ. Ни к чему всЛ это.
На следующий день она появилась снова. На том же месте и при тех же
обстоятельствах. Признаюсь, я не ждал еЛ.
-- Вы снова здесь, таинственный незнакомец? -- улыбнулась она. От
вчерашней обиды не осталось и следа.
-- Я всегда здесь, -- ответил я.
-- Хотите правду? Вы меня заинтриговали. Очень-очень. Как вас
зовут, если не секрет?
Я растерялся и промолчал.
-- Понятно, -- отрезала она, -- желаете остаться инкогнито.
Курортное знакомство, ни к чему не обязывающее, и всЛ такое прочее.
Встретились -- и разбежались. Действительно, к чему имена? У вас ведь,
небось, семья, молодая жена, верно? -- В голосе еЛ звучала откровенная
досада.
-- Не верно.
-- Ну да, все вы так говорите. Хорошо, давайте не будем об этом, --
примирительно сказала она. -- Предположим, вас зовут Николай. ИдЛт? А
меня Катя. Кстати, это моЛ настоящее имя, а не пляжный псевдоним.
Я чувствовал себя настоящим кретином. Что я ей мог сказать? Что у
меня нет никакой жены, ни молодой, ни старой? И что...
Нас заметили спасатели. Одна из их лодок стремительно неслась к
нам, на еЛ носу стоял человек в плавках и с красной повязкой на руке и
что-то нравоучительно вещал в мегафон.
-- Ой! -- испуганно воскликнула Катя. -- Сейчас нас арестуют!
Я рассмеялся.
-- Да, вам смешно, -- сказала она, надув губки, -- вы-то от них в
два счЛта удерЛте. Вон вы как плаваете! -- Глаза еЛ вдруг озорно
блеснули. -- А что, попробуйте-ка от них удрать! Вот потеха будет!
-- Не беспокойтесь, Катя, им меня не догнать.
Лодка приближалась.
-- Вот и хорошо, -- засуетилась она. -- А вот мне от них ни за что
не уйти. Жалко, конечно. Впрочем... а, ладно. Вам, как всегда, туда? --
Она, кивком указала на мыс. Я кивнул в ответ. -- Скажите, Николай, вы
сегодня вечером свободны? -- торопливо добавила она и вдруг покраснела.
-- Простите, что я так... спрашиваю, но...
Я смутился.
-- Мне очень жаль, Катя...
-- Не продолжайте! -- закричала она, в глазах еЛ вспыхнул злобный
огонЛк. -- Я вас терпеть не могу! Идиот!..
Я растерянно смотрел ей вслед. На душе было тоскливо и горько.
Что-то было не так, что-то непонятное, чужое заставляло ныть моЛ сердце.
Спасательная лодка подобрала еЛ и унесла прочь.
Третий день.
Теперь я сгорал от нетерпения. Я ждал еЛ, сам не знаю, зачем. Мне
очень хотелось увидеть еЛ глаза. Услышать еЛ смех. ЕщЛ раз. ЕщЛ один
только раз.
Она появилась. Как всегда, с улыбкой на очаровательном личике. И
снова ни тени вчерашней обиды.
-- Простите, я была груба с вами вчера, -- смущЛнно начала она так,
словно и не было этих минувших суток, словно расстались мы с нею всего
пять минут назад. -- Знаете, Николай, я много думала... о вас. --
Сегодня она была серьЛзнее обычного. -- Это даже хорошо, что вы
отказались... провести вечер со мной. Как это было бы банально, пошло!
Ведь в том, что мы с вами видимся здесь, в море, вдали от берега, есть
что-то чудесное, очаровательное, романтичное. -- Она говорила сбивчиво,
горячо, не решаясь смотреть мне в глаза. -- Знаете, я ведь впервые на
море. Закончила институт и вырвалась сюда, чтобы как-нибудь развеяться,
отвлечься... Вы ведь меня понимаете, да? -- Я с готовностью кивнул, хотя
не понимал ничего, абсолютно. -- Я знала, что вы меня поймЛте. Не судите
обо мне поспешно, я ведь не такая, какой кажусь на первый взгляд.
Просто... знаете... курортная жизнь, она обычно представляется такой,
ну, фривольной, что ли, снимающей все нравственные преграды,
раскрепощающей, обнажающей... я много слышала о ней... а теперь вот и
сама здесь... Вы ведь не сердитесь на меня, правда? -- Она заглянула мне
в глаза.
-- Что вы, Катя! -- воскликнул я горячо.
Она мягко улыбнулась.
-- Знаете что, давайте встречаться здесь каждый день и плавать.
Просто плавать и говорить. Ладно?
Я закивал столь поспешно, что она рассмеялась.
-- Какой же вы смешной! И... вы мне нравитесь.
ПрошЛл час. Она болтала, без умолку, много рассказывала о себе, а я
слушал, затаив дыхание, и молчал. Времени для меня не существовало. Весь
мир куда-то исчез. Остались только я и она. Я был на седьмом небе от
счастья. И я горел в аду от сжимавшей моЛ сердце тоски.
