возражение вполне правомерно, но виной тому я сам, ибо выбрал не
совсем удачный пример: звонок будильника, действительно, ожидаем
сновидцем. Однако можно привести массу примеров, когда внешний
раздражитель оказывается совершенно неожиданным, неожидаемым,
"незапланированным" для сновидца, и, тем не менее, результат
будет тем же, или схожим -- парадокс сохраняет свою силу. Потому
я счЛл возражение несостоятельным.
Единственный способ хоть как-то объяснить нарушение
привычных причинно-следственных связей видится мне лишь в одном:
в отказе от обычного представления о времени как об однородном,
прямолинейном, движущемся с постоянной скоростью одномерном
потоке. Приняв же во внимание такой отказ, я смог найти
объяснение парадоксу.
Итак, время способно течь (и течЛт) неравномерно, рывками, с
переменной скоростью, причЛм изменение скорости возможно не
только по величине, но и по направлению. В какое-то мгновение ход
времени может остановиться полностью. Но для нас, живущих в таком
временном потоке, скачки времени остаются незамеченными -- время
для нас абсолютно. Подобные временные флуктуации можно обнаружить
лишь извне, как бы из иного мира. Таким иным миром и является для
человека мир сновидений. Но и из иного мира эти временные
неравномерности можно проследить лишь при условии, что движение
времени в обоих мирах подчиняется каждое своему закону. Именно
несовпадение законов движения временных потоков и даЛт нам
возможность наблюдать описанный выше парадокс. Пример с
будильником и колоколом можно объяснить следующим образом.
Условно примем закон движения времени во внешнем мире как
равномерный, прямолинейный и положительно направленный; внешнее
время течЛт "вперЛд" с постоянной скоростью. Тогда для внешнего
наблюдателя, каковым является сновидец после момента пробуждения,
внутреннее время мира его сновидений будет казаться
скачкообразным, прерывистым и даже порой полностью замирающим.
(Подобное несоответствие времЛн наверняка знакомо многим
сновидцам: насыщенные событиями, кажущиеся продолжительными,
длительными сновидения проскальзывают в считанные минуты, и
наоборот, стремительные, почти мгновенные сны тянутся всю ночь.)
Первые же звуки будильника, врываясь в мир сновидений, вызывают
там временной катаклизм, который выражается в полной остановке
времени мира-фридмона. Но эта остановка ощутима лишь извне,
внутри же самого фридмона время течЛт с прежней скоростью, в
прежнем направлении (неизвестно, впрочем, в каком); внешнее
воздействие, таким образом, на внутреннем времени внутри фридмона
никоим образом не сказывается. Для определЛнности можно ввести
термин "относительное время", то есть то внутреннее время мира
сновидений, ход которого имеет возможность наблюдать некто из
мира яви. Вот это-то относительное время и прекращает своЛ
движение, как только будильник подаЛт свой первый сигнал. Иным
словами, время стягивается в точку, во временное ничто (для
внешнего наблюдателя из мира яви) -- именно в это мгновение и
разворачивается "сюжет" сновидения, с шаровой молнией, пожаром в
деревне и колокольным звоном (для внутреннего наблюдателя из
мира-фридмона). Любопытно, что после пробуждения сновидец помнит
свой сон развЛрнутым именно во внутреннем времени мира-фридмона,
хотя и пытается толковать его с позиций внешнего наблюдателя --
отсюда возникающий парадокс и кажущийся абсурд.
Но существует и иное решение проблемы. Временные потоки в
обоих мирах движутся в противоположных направлениях. Точка их
пересечения, вернее, точка касания потоков соответствует
начальному сигналу будильника. Внешнее время мира-яви и
внутреннее время мира-фридмона стекаются к этой точке с разных
сторон. Именно в точке касания возможно сопоставление
наблюдателем обоих временных потоков, но поскольку сопоставление
производится поверхностно, без подведения определЛнной
теоретической базы под наблюдаемое явление, природа последнего
понимается превратно, а чаще всего не понимается вовсе. Результат
тот же: парадокс и абсурд. Пробуждение сновидца пресекает
дальнейшее взаимовлияние временных потоков, абсурдность и
противоестественность ситуации исчезает, остаЛтся лишь память о
ней, но это вовсе не значит, что временные потоки, или хотя бы
один из них, иссякли. Нет, ничего подобного не происходит, время
продолжает своЛ движение в каждом из миров, подчиняясь каждое
своему закону.
Обе версии не исключают, а дополняют друг друга, делают
картину "междумирья" более сложной, объЛмной, более полной.
Противоречия между ними нет, ибо в основу обоих версий положено
несоответствие законов движения времЛн в мире яви и мире сна.
Таким образом, никакого нарушения закона причинности здесь нет и
в помине.
Предвосхищение сновидением некоего события внешнего мира --
не единственный случай взаимодействия времЛн. Существование вещих
снов прекрасно подтверждает версию о противоположно направленных
временных потоках, один из которых течЛт из прошлого в будущее, а
второй -- из будущего в прошлое, (разумеется, понятия "будущее" и
"прошлое" следует понимать относительно, в привязке к какому-либо
одному из потоков). Правда, в случае с вещими снами временные
потоки не соприкасаются, то есть не имеют так называемой точки
касания, и, тем не менее, корреляция между ними здесь налицо:
нечто, происшедшее во сне, в той или иной форме сбывается наяву.
Современная психология однозначно считает, что сновидение
есть отражение тех или иных процессов, имевших место во внешнем
мире. Отвергая эту точку зрения, я, тем не менее, оставлял за
словом "отражение" право на существование. Почему, хотя бы во имя
справедливости, не сделать следующее допущение: не сновидение
есть отражение яви, а, напротив, явь есть отражение сновидения?
Разве весь ход предшествующих умозаключений не свидетельствует о
правомерности подобного допущения?
Тем не менее я оставлю за внешним миром право на
самостоятельность и суверенитет. Но при этом сделаю оговорку: тем
же правом должен обладать и мир сновидений. Оба мира реальны и
равноправны, каждый живЛт по своим внутренним законам, и
единственным связующим звеном между ними является сновидец, ибо в
момент сна он существует одновременно как бы в двух параллельных
мирах. Лишь смерть освобождает его от этой двойственности и
неопределЛнности. Душа после смерти -- я понял это вдруг со всей
очевидностью -- навсегда покидает внешний мир и полностью
погружается в мир сновидений. Мир сновидений, ею же самою
сотворЛнный и становящийся еЛ единственной и последней
обителью... ...Я ставлю точку. Довольно. Пальцы затекли от
долгого напряжения, исписанные листы в беспорядке разметались по
столу, в тЛмное окно рвЛтся ночь. Что-то вроде мыслительной
горячки толкнуло меня к письменному столу несколько часов назад,
и весь этот сумбурный сонм мыслей воплотился в бумагу, обрЛл
стройность и наукообразную холодность. Нечто подобное суеверию
влечЛт меня браться за перо -- я чувствую, что обязан завершить
свои записи, прежде чем уйду навсегда.
Уйду...
Решение уйти зрело в моей душе исподволь, постепенно, и вот
оно принято, принято окончательно и бесповоротно. Теперь я знаю,
что ждЛт меня там, впереди, будущее определилось со всей ясностью
и отчЛтливостью, и будущее то связано для меня с миром
сновидений. Хватит неопределЛнностей! Пора становиться Богом.
Старый письменный стол, две-три дешЛвые шариковые ручки,
кипа пожелтевшей бумаги да видавшая виды настольная лампа -- вот,
пожалуй, и всЛ, что связывает меня ещЛ с внешним миром объектов.
Этот скудный набор предметов пока что необходим мне, но и он
скоро обратится в обременительную и досадную помеху моего
"я"-бытия. Вот только поставлю последнюю точку...
Забвение... Полное, абсолютное забвение прошлого -- во имя
удивительного грядущего.
Я готов поставить последнюю точку. Теперь готов. Смерть
более не страшит меня, ибо она -- лишь трамплин для начала новой,
вечной жизни. Последняя точка... Рука моя зависает над
исписанными мелкими каракулями листами бумаги...
СОН
Мы сидели у костра и грызли грязные ногти. Ночная тайга кишела
тысячами тварей, из кустов неслось сопение и кряхтение, кто-то
возился во тьме, перешЛптывался и тихонько похохатывал. Лес
превратился в тысячеглазое ленивое чудовище, и вся тысяча его
глаз устремлена была на нас -- на меня и Отрывателя Голов.
-- Шарахнуть бы по этой нечисти из огнемЛта, -- зло
проворчал Отрыватель Голов и с досадой сплюнул в котелок с
кипящим варевом. -- Подбрось-ка хворосту в огонь, Гил.
Я повиновался. Я всегда был послушен Отрывателю Голов.
Из кустов на карачках выползла необъятных размеров рыхлая
дама в кокошнике и с портупеей на мощном торсе.
-- Разрешите присоседиться, ребятки? -- проворковала она
грудным баском.
-- Не имеете права, -- отрезал Отрыватель Голов и потянулся
за топором. -- Стерва, -- добавил он с чувством.
Я поднялся: не любил я подобных сцен. Дама тем временем
жадно уплетала содержимое котелка и повизгивала от кайфа.
Сделав два шага от костра, я тут же окунулся в кромешную
тьму. Кто-то щЛлкнул меня по носу и глумливо заржал. Со всех
сторон до меня доносилось довольное фырканье и сладострастный
скулЛж.
-- Не боишься один-то? -- почуял я у самого уха чьЛ-то
смрадное дыхание.
-- Иди ты, -- огрызнулся я свирепо.
-- Но-но, полегче, -- хрипло отозвался некто и куснул меня
за правую голень.
Я отбрыкнулся и угодил во что-то мягкое и скользкое. Оно
чмокнуло, захлюпало и затихло. Фырканье смолкло, кто-то нудно и
тоскливо затянул погребальную песнь. Запахло ладаном.
-- Нету от вас ни житья ни продыху, -- свирепел я, сжимая
кулаки. -- Замолкните, уроды.
Песнь тут же оборвалась, кто-то лениво пошлЛпал вглубь
тайги, роняя на ходу нецензурные словоизречения и непотребные
мысли.
Вдали затрещали сучья: приближался некто большой, тяжЛлый и
жадный до еды.
-- Так я и знал, -- зло проворчал я и повернул обратно. ВсЛ
это мне страшно действовало на нервы.
Отрыватель Голов к тому времени успел управиться с
непрошеной гостьей и обгладывал уже берцовую кость. Он всегда
заканчивал берцовой костью. Голова рыхлой дамы покоилась на шесте
неподалЛку от костра и строила мне похабные рожи. Я показал ей
язык и отвернулся. Кокошник медленно дотлевал на жарких угольях.
Отрыватель Голов отвалился к дереву и сыто рыгнул.
-- ВсЛ, кажись, наелся, -- сказал он. -- Впрочем, можно бы
ещЛ. Кто следующий? -- зычно крикнул он в самое нутро тайги.
-- Я! Я! Я!! -- понеслось со всех сторон, но никто из кустов
не показался.
-- Вот ты! -- Отрыватель Голов ткнул пальцем в пустоту. --
Поди-ка сюда. Живее, малыш!
У костра возник толстяк в смокинге и с портфелем в руке.
Отрыватель Голов окинул его оценивающим взглядом и сплюнул
сквозь зубы.
-- Профессор?
-- Так точно, ваше сиятельство, -- гаркнул толстяк,
вытягиваясь во фрунт, -- профессор прикладной
латентно-муниципальной шизофрении и древнеиудейского
осциллирующего мармеладоведения. К вашим услугам, герр командор.
Позволите разоблачаться?
-- Что ж, на безрыбье, как говорится... Разоблачайтесь,
