это чтобы меня оставили в покое. Ведь это так мало!
Я встал и вышел. У самой двери обернулся и тихо сказал:
-- Я не шпион.
-- А? -- шеф удивлЛнно вскинул брови, но меня в кабинете уже
не было.
СОН
Голан дЛрнулся, зашипел и стал надуваться. Серый, смрадный
воздух со свистом вливался в его обмякшее тело, рождая в нЛм
жизнь, биение пульса и живительную пустоту. ТяжЛлое, слипшееся
веко единственного глаза приоткрылось, и сумрачный взгляд
воскресшего объял видимый мир.
-- Инкарнация! Инкарнация! -- в исступлении завизжала толпа
у его ног.
Голан вздохнул полной грудью и расправил затЛкшие плечи.
Сжиженный аммиак потЛк по его жилам, жизнь снова вошла в это
уродливое тело -- душа слилась со своей материальной оболочкой.
Палач с длинной, остро отточенной металлической спицей в страхе
попятился, оступился, скатился с эшафота на землю и, подгоняемый
хохотом, гневными воплями, свистом и пинками, обратился в
бегство.
-- Инкарнация! Хвала Богу! -- неслось отовсюду.
Голан, убийца и насильник, был казнЛн прилюдно, всенародно,
но Господь вдохнул в него новую жизнь, вошЛл в него, слился с
ним в нерасторжимое единство, стал им самим, и теперь Голан --
Инкарнация Бога в посюстороннем материальном мире, Верховный
Правитель, ибо миром правит Бог, только Бог, никто кроме Бога.
Он -- претендент на престол, и место его -- во Дворце Каземата.
Он спустился на землю и вошЛл в толпу. Толстуны визжали,
брызгали слюной и изливали на Голана верноподданнические
чувства, а круглые, туго накачанные животы их мерно колыхались в
сумеречном вечернем свете, подпрыгивали, словно мячи, с глухими
ударами бились друг о друга, деформировались, мялись, скрипели.
Голан с ненавистью взирал на их мерзкие лоснящиеся рожи, ещЛ
минуту назад обрЛкшие его на позорную смерть, а теперь готовые
восхвалять Творца за ниспослание им Своей Инкарнации в его,
Голана, образе.
-- Свиньи, -- прошипел претендент с омерзением. -- Грязные,
вонючие свиньи.
Прямо перед ним приплясывал, захлЛбываясь от восторга,
толстый, обрюзгший тип с заплаткой на брюхе и жрал Голана
лезущим из орбиты единственным глазом.
-- Вот ты! -- Голан ткнул в него пальцем. -- Повторяй: я --
грязная свинья, пЛс шелудивый, презренный раб. Ну!
Толстун, на которого пал выбор Верховного Правителя,
осклабился, взвыл от восторга, завибрировал всем своим тучным
телом и с готовностью повторил, потом повторил ещЛ раз, потом
ещЛ, ещЛ и ещЛ...
-- Хватит! -- рявкнул Голан и резким движением вонзил
толстый длинный ноготь мизинца в его тугое брюхо. Тот испуганно
затрепетал, заморгал, забулькал, стал неуклюже оседать, а из
отверстия в брюхе тонкой струйкой, со свистом, окутывая стоявших
рядом существ полупрозрачным белесым облачком, стал вырываться
аммиак, унося с собой жизнь, тепло и пустоту. Тело обмякло,
бесформенной оболочкой осело на пыльную землю и тут же было
затоптано десятками ног.
Новый взрыв верноподданнического восторга исторгся из сотен
лужЛных глоток и потряс материальный мир. Верховный Правитель
имел право карать или миловать своих вассалов, не испрашивая на
то ничьей санкции.
-- Хвала Верховному Правителю! Война! Святая война! Изъяви
волю! О, Инкарнация!
По законам материального мира, подвластного Господу, или
Верховному Правителю, восходящая на престол Инкарнация должна
объявить войну -- всЛ равно кому. Таков порядок. Достаточно
указующего перста, чтобы изъявить монаршую волю и направить
толпы покорных вассалов на смерть и победу. Голан знал это.
Длинный указательный палец его средней руки взметнулся вверх, и
Голан на мгновение замер, стоя у подножия эшафота -- того самого
эшафота, где его, Голана, только что казнили. Мстительная
усмешка искривила его фиолетовые губы, обнажив нестройный ряд
редких гнилых зубов.
-- Враг там! -- возвестил он, и толпа, грозно улюлюкая и
хрипя, покатилась в ту сторону, куда указывал монарший перст,
сметая всЛ на своЛм пути, сметая эшафот, сметая лЛгкий
кустарник, сметая хлипкие деревянные постройки, растаскивая
попутно колья и брЛвна и вооружаясь ими, взметая ввысь тучи
голубовато-белесой пыли, клубы которой тенью ложились на
багровое предзакатное солнце. И лишь три одинокие фигуры, три
толстуна остались на опустевшем поле. В отличие от других, они
были худы и тщедушны.
-- Пацифисты?! -- прогремел Голан и радостно заржал,
предвкушая расправу.
-- Мы против убийства, -- сказал один из них, бесстрашно
глядя в единственный глаз Правителя. -- Останови бойню, монарх.
-- Война священна! Это закон, -- громогласно возвестил
Голан, упиваясь властью. -- Или ты не согласен с законом,
смерд?! Говори!
-- Убивать грех, -- возразил толстун, становясь землистого
цвета, -- и это высший закон. Спаси свой народ, монарх, отмени
бойню.
Момент настал. Вот оно, счастливое мгновение! Теперь Голан
мог убивать открыто, не боясь кары, не страшась возмездия, на
глазах у толпы, у всего мира, у всей Вселенной, ибо он --
Инкарнация Господа, Верховный Правитель, Монарх-Самодержец и
Высший Закон в едином лице. Он зловеще ухмыльнулся, занЛс
среднюю руку над головой непокорного вассала-пацифиста, взмахнул
длинным, остро отточенным ногтЛм и рассЛк толстуна надвое,
словно саблей -- этот жест у него был отработан в совершенстве.
Толстун обмяк и сдулся, выпустив в лицо Голану туманное облачко
живительного аммиака.
-- Псов надо учить, -- нравоучительно провозгласил
удовлетворЛнный Голан, вдыхая жизнь поверженного бунтовщика, и
грозно взглянул на тех двоих, что остались в живых. -- Ну, а вы
тоже против святого убийства?
Пацифисты задрожали, попятились, блея на ходу что-то в своЛ
оправдание, потом разом повернулись и что было сил бросились
наутЛк.
-- То-то, -- подвЛл черту Голан. -- Вислоухий!
Из ближайших кустов выкатился толстун с гнусной рожей и
заржал.
-- А здорово ты их, а, Голан? Лихо! Вот бы мне так
научиться.
Он вскочил на пустую бочку из-под маринованных сморчков и
заплясал, вихляя массивным задом и цокая языком от блаженства.
-- Вот потеха! Ты теперь Верховный Правитель! Ха-ха-ха!
Умора!
-- Сократись! -- гаркнул Голан. -- Пока я не проткнул твоЛ
жирное брюхо!
Физиономия Вислоухого удивлЛнно вытянулась.
-- Ты чего, Голан? Ты что, забыл?
-- Это ты забыл, смерд, что стоишь перед Инкарнацией
Господа Бога, Верховным Правителем, Голаном Первым! Пади ниц,
Вислоухий!
Вислоухий медленно сполз с бочки и испуганно округлил
единственный глаз,
-- Голан, ты что?.. -- шЛпотом спросил он.
-- Ниц!! Ну! -- взревел Голан, и Вислоухий бухнулся в
голубую пыль. -- Так-то. Будешь послушен -- сделаю своей Тенью.
Понял?
-- Понял, мой Повелитель.
-- Тогда -- во Дворец!
Голан влез в бочку. Вислоухий повалил еЛ на бок и покатил
на восток, пыхтя, кряхтя и отдуваясь. Неожиданная спесь старого
друга и сообщника чрезвычайно удручали его. Но стать Тенью не
мог мечтать он даже в лучших своих снах.
Из-за холма вылетела группа всадников и в один миг окружила
Повелителя и его Тень.
-- Кто? -- рванул лужЛную глотку глава разъезда.
-- Верховный Повелитель материального мира, -- испуганно
молвил Вислоухий и дрожащим пальцем указал на бочку.
Голан неуклюже выскочил из бочки и надменно воззрился на
главного всадника.
-- Ниц, псы!
Дружный, квакающий хохот послужил ему ответом.
-- Вы слышали? Ниц! Ха-ха-ха!
-- Тень! -- Голан в ярости обернулся к Вислоухому. -- Во
Дворец Каземата!
-- Стоять! -- гаркнул всадник. -- За псов ты ответишь,
убийца. Я узнал тебя: ты -- Голан. По тебе плачет спица палача,
преступник.
-- Голан казнЛн, -- возразила Тень чуть слышно. -- В его
теле -- Инкарнация Господа Бога.
-- Инкарнация? -- удивлЛнно спросил всадник, теряя
уверенность. -- Что ты мелешь, дурак?
-- Запомни эти рожи, Тень, -- молвил Голан зловеще. -- С
них и начнЛм.
Всадники испуганно попятились. Они уже начали понимать, что
эти двое не блефуют.
Голан снова втиснул своЛ жирное тело в бочку.
-- Во Дворец! -- раздался его утробный глас.
Вислоухий, озираясь на двигавшихся за ними на почтительном
расстоянии всадников, вновь покатил бочку на восток.
Внезапный порыв ветра вместе с поднявшейся пылью донЛс до
них отчЛтливую аммиачную вонь. Не дожидаясь монаршего указа,
Вислоухий остановился и обратил единственный глаз в ту сторону,
откуда примчался ветер. Голан высунул нос из бочки и принюхался.
-- Война окончена, -- сказал он и смачно сплюнул под ноги
Вислоухому. -- Победа и смерть. Моя победа и их смерть.
Словно в подтверждение его слов очередной порыв ветра
швырнул ему в лицо нечто похожее на пустой полотняный мешок. ЕщЛ
пара таких мешков вяло, подобно кустам перекати-поля,
проволоклись по пыльной земле. Всадники обалдело вертелись на
своих неказистых лошадЛнках, пытаясь постичь происходящее.
Вскоре уже вся долина пестрела прыгающими, скачущими,
переваливающимися с боку на бок пустыми мешками.
Это были трупы погибших толстунов, которых Голан своей
монаршей властью послал умирать в ознаменование своего
восшествия на великий престол.
Верховный Правитель самодовольно ухмыльнулся.
-- Дело сделано, господа. Святое убийство свершилось.
Испуганные всадники бросились врассыпную.
ЯВЬ
-- Ваш билет!
Я с неохотой возвращаюсь в серый будничный мир объектов.
Надо мной завис контролЛр. Вернее, зависла, ибо это -- женщина.
Немолодая, некрасивая, с красным от напряжения лицом, во взгляде
-- настороженность и готовность к прыжку. Тигрица, вышедшая на
охоту.
Любопытно. Все контролЛры считают, что безбилетник -- это
некая норма, пассажир же с билетом (или с прокомпостированным
талоном, что более отвечает духу современности) являет собой
вопиющее отклонение от нормы. Едва поднявшись на первую ступеньку
автобуса (или любого другого вида городского транспорта),
контролЛр a priori видит в плотной толпе пассажиров потенциально
нормальных людей, то есть безбилетников. Просеивая их сквозь своЛ
контролЛрское сито, он пытается выявить этих потенциально
нормальных, и всякий раз, когда ему это удаЛтся, испытывает
неописуемую радость. Радость не только оттого, что не перевелись
ещЛ на Руси нормальные люди, а от предстоящего бурного объяснения
с ними, которое, как показывает опыт, неизбежно: ни один
нормальный, или иначе "заяц", никогда не спешит сознаться в своей
нормальности. И свой долг этот потрошитель пассажирских душ видит
именно в том, чтобы втолковать этому нормальному "зайцу", что он
нормален, нормален до мозга костей, и в знак своей правоты суЛт
ему квитанцию. И уже совершенно неважно, что квитанция та стоит
десять тысяч рублей (когда-то она обходилась всего в один рубль).
Я порылся в карманах, но билета там не нашЛл. Тигрица
замерла, почуяв добычу, глаза еЛ засветились хищной радостью.
Наконец-то хоть один нормальный! -- словно говорили они.
-- Ваш билет! -- повысила голос контролЛрша. Лицо еЛ пошло
