примитивного трЛхмерного существа, увязшего в потоке времени.
Мой мир. Что я знаю о нЛм?
Ничего.
Разум затмевается завесой полного забвения, когда дух мой
обретает материальную сущность. Уподобляясь белковым существам, я
"вспоминаю" свои прошлые погружения в мир грубой физической
реальности. (Прошлые! принимая материальную форму, я начинаю
мыслить категориями времени и пространства... как это пошло!)
Там, во вселенной метафизики и чисто духовного бытия, я начисто
лишЛн знания об этом мире, мире бренном, смертном и
несовершенном; попадая сюда, в низшую вселенную
времени-пространства, я забываю о мире том: он сокрыт от моего
разума почти полностью. Именно "почти", ибо память о нЛм всЛ же
таится где-то на задворках подсознания. Транспереход совершенно
преобразует меня, остаЛтся лишь частица моего самосознающего "я"
-- и ничего более.
Зачем я здесь?
Процесс материализации (процесс! опять временная категория)
включает некую глобальную программу, заложенную во мне и
заменяющую мою волю; эта программа влечЛт моЛ бренное физическое
тело к цели, оставляя дух в пассивной созерцательности. Я
становлюсь безвольным сгустком материи.
Цель?
Самая примитивная и прозаическая -- подпитка энергией. Мой
мир обладает одним характерным несовершенством: он не в состоянии
обеспечить жизнеспособность нематериальных духовных субстанций, к
коим принадлежу я, своими собственными ресурсами; для поддержания
оной время от времени (нет-нет, никакого "времени", это лишь
чистая условность) требуется подпитка определЛнного вида
материальной энергией, за которой и отправляются наши бестелесные
духи в бренный мир белковых существ.
Энергия?
Это особый вид тонкой материи, которая эманирует в момент
смерти белкового существа -- в тот самый момент, когда грубая
материальная оболочка, именуемая телом, вступает в фазу
необратимого биологического разложения. Эту эманацию, или тонкую
материю, люди называют "душой". Таким образом, я питаюсь душами
умирающих существ -- неважно, человек это или низшее животное.
Здесь главное -- не упустить нужный момент, ибо душа сохраняет
свою цельность и обособленность лишь в миг отрыва от тела; потом,
по прошествии времени, эманирующая тонкая материя растворяется в
космическом эфире и обезличивается. Сгусток энергии, заключЛнный
в освобождЛнной душе, поглощается бессмертным духом в
соответствии с программой, которая заложена в каждом духовном
существе, прошедшем процесс трансматериализации. У людей подобная
программа именуется "инстинктом".
Самый верный способ улучить нужный момент и "поймать"
отлетающую душу -- убить белковое существо. В своем материальном
обличии мы, духи, снабжены всеми необходимыми средствами для
убийства.
Каков я в этом обличии?
Не знаю.
Я никогда не видел себя со стороны. Мой облик не отражается
в зеркале. Но одно я знаю наверняка: любая тварь, будь то
человек, хищный зверь или безобидное травоядное, при виде меня
впадает в состояние транса, панического ужаса, сменяемое затем
безропотным подчинением моей воле, или могущественной программе,
чьЛ телепатическое и гипнотическое воздействие полностью
парализует волю обречЛнной жертвы. Никто никогда не оказывал мне
сопротивления. Не осмелился.
Помню, в одно из своих прошлых воплощений я очутился в зоне,
которая на языке людей именуется "африканской саванной". В
нескольких шагах от меня, на выжженной солнцем траве, мирно
расположилась семья -- отец-лев, мать-львица и три их детЛныша.
Львица блаженно щурилась, полулежа на горячей земле, и урчала от
удовольствия, еЛ игривые отпрыски, повизгивая и мяукая,
карабкались на мать, то и дело скатываясь и падая, снова
карабкались, и снова падали, а глава семейства, гордый и могучий
лев, словно патриарх, благодушно взирал на семейную идиллию,
одновременно зорко озираясь в поисках возможной опасности.
Впрочем, какая опасность может грозить льву в исконных его
владениях?
И тут появляюсь я.
Глаза обоих хищников становятся стеклянными. Они уже знают,
кто я и что я, знают, зачем я пришЛл, древний инстинкт
безошибочно диктует им условия игры. Игры со смертью. Безропотно
приемлют они свою судьбу, лишь хвост матери-львицы трижды бьЛтся
о пыльную землю -- и безвольно замирает. НесмышлЛные львята
продолжают резвиться у лап матери, но уже нависла над ними
могучая громада отца. Три точных удара отцовской лапой -- и три
маленьких трупика навечно затихают, безжизненными комочками
распростЛршись на земле. Словно околдованная сомнамбулическим
сном, ложится на спину грациозная львица. Зубы патриарха
смыкаются на еЛ шее, кровь фонтаном брызжет из перекусанной
сонной артерии. Потом он приближается ко мне, покорно склоняет
косматую голову, зажмуривает стеклянные, подЛрнутые мутью глаза
и...
Мне претит эта красная жидкость, липкая, тЛплая, замирающими
толчками пульсирующая из раны. Я предпочитаю обходиться без
крови, но такая возможность выпадает не часто. Тонкий, аккуратный
надрез на горле, там, где отчетливо бьЛтся обречЛнная жизнь -- и
всЛ кончено. Я упиваюсь их душами, свежими, сильными, цельными,
полными живительной энергии.
Особая, редкая удача выпадает на долю тех духов, которых
судьба бросает в самую гущу военных действий -- о, такого обилия
цельных, ещЛ не растворившихся душ вряд ли где ещЛ можно найти!
Бывают, правда, ещЛ железнодорожные катастрофы, землетрясения,
мор, снежные лавины, иные стихийные бедствия, влекущие сотни и
тысячи смертей. Одному из нас посчастливилось материализоваться в
самом эпицентре ядерного взрыва. Многомиллионный город тогда
исчез с лица земли... Впрочем, во всЛм должна быть мера,
перенасыщение тонкой эманирующей материей, или душами, чревато
нежелательными последствиями. Бестелесный дух впадает в некое
сверхсостояние, своего рода безумие, из которого вывести его
потом бывает очень непросто.
...Я поглощаю пространство ночного городского проспекта,
двигаясь неведомым мне способом. Мне оставлена способность
проникать сквозь материальные преграды -- способность, присущая
лишь разумным субстанциям высших метафизических слоЛв.
Город словно вымер -- пустынные тротуары, безлюдные
перекрЛстки. Ночь. Сырая, вязкая мгла висит над землЛй, низкое
небо источает тонны колючей мерзкой пылеподобной влаги,
застилающей всЛ вокруг дрожащим, промозглым маревом.
Я голоден.
Я жажду.
Нигде не видно ни единого живого существа, и лишь за
толстыми бетонными стенами домов -- я чувствую это -- теплится
благотворная жизнь. Разве что попытать счастья там?
Прохожу сквозь стену старинного особняка, на втором этаже
которого, сквозь плотные шторы, брезжит свет. Большая гостиная,
тонущая в темноте. Никого. Сверху доносятся голоса, мужской и
женский. ЕЛ беззаботный, весЛлый смех разливается по всему дому.
Скоро, скоро они спустятся вниз, я знаю это.
Вдруг возникает ощущение, что в комнате помимо меня есть
кто-то ещЛ. Осматриваюсь. Взор мой теряется в плотном мраке
гостиной. Проклятье. Тиски материальной скорлупы препятствуют
моему всеведению...
Шаги.
Они идут. Голоса всЛ ближе, ближе, ближе... Я замираю
посреди комнаты, я готов к прыжку. Мужчина наверняка включит свет
-- и тогда я вопьюсь в его горло. Потом черЛд женщины, быстро и
без лишней крови. Но сначала они должны увидеть меня. Так нужно.
Скрипит невидимая дверь, тЛмный силуэт возникает в трЛх
метрах от меня. Он. А вот и она. Его рука мягко скользит вдоль
стены. Вспыхивает свет -- и озаряет причудливо убранную гостиную.
Они молоды, прекрасны. Особенно она. Я знаю цену красоте.
Угрызения совести?
Мне неведома совесть. Я начинЛн программой, ею одной. Только
целесообразность руководит мною. Целесообразность и требования
пользы. Они лишь сырьЛ, пища, ничего более, мне нужны их души --
остальное меня не интересует.
Она ослепительно красива. У меня сильно развито эстетическое
чувство, именно оно заставляет меня медлить. Не совесть -- а
красота. Неужели эта прелесть должна погибнуть? Должна. Я лишь
марионетка и неволен над своим "я".
Сжимаюсь в комок, превращаюсь в тугую пружину. Сейчас
пружина взовьЛтся в воздух... сейчас...
Крик ужаса. Она кричит, захлЛбывается собственным криком,
медленно сползает по стене, уже без сознания. Мужчина сильно
бледнеет и судорожно шарит по карманам. В руке его револьвер.
Ага, они увидели меня!
Но что это?
Он смотрит в другой конец комнаты, туда, где в нише чуть
тлеет камин. Он смотрит не на меня! Неужели здесь есть кто-то
ещЛ? Неужели...
Женщина приходит в себя: инстинкт самосохранения придаЛт ей
силы. Она пытается подняться. В неЛ тоже заложена программа,
заставляющая цепляться за жизнь.
Я слежу за направлением их взглядов -- и вижу неподвижные
глаза, устремлЛнные на меня. Странное существо, величиной чуть
больше крупной собаки, притаилось за креслом в напряжЛнном
ожидании. Моя память, начинЛнная исчерпывающей информацией о
материальном мире белковых организмов, не в силах
идентифицировать его ни с одним из известных мне земных видов
живых тварей. Я лишЛн чувства страха, но отнюдь не чувства
неуверенности. Я не знаю, что мне предпринять. Наделено ли это
существо душой? И если да, то почему бы мне не начать с него?
Оно действительно способно вызвать ужас. Это настоящее
чудовище. Голый скелет, обтянутый крепкими узлами сухожилий,
крупная голова, напоминающая череп лошади, два ряда острых зубов,
оскаленная, словно в дьявольской ухмылке, пасть -- и глаза,
круглые красные глаза, горящие жадным, голодным огнЛм, наделЛнные
разумом. Огромная, сверхъестественная сила таится в этой груде
костей.
Холодок струится по моей спине.
Оно смотрит на меня, только на меня, совершенно игнорируя
тех двоих. Это даЛт им возможность собраться с духом. Мужчина
помогает женщине подняться и крепко прижимает еЛ к себе. Обоих
бьЛт крупная дрожь. Револьвер в его руке, направленный на
неведомого зверя, заметно подрагивает.
Красные немигающие глаза сверлят меня насквозь. Я делаю
нетерпеливое движение -- и тем самым привлекаю к себе внимание
людей.
Женщина снова кричит. Теперь их глаза устремлены на меня,
глаза всех троих.
-- Боже, да что же это?! -- крик женщины срывается на
истерический вопль. -- Смотри, Джон, их здесь два!
Два?! Кого это -- их?!
Я не успеваю проанализировать эти странные слова. Бесшумно
оттолкнувшись от мягкого паласа, чудовище вытягивается в тугую
струну, взмывает в воздух и стремительно несЛтся к людям.
Мужчина, не целясь, несколько раз стреляет, но пули не причиняют
монстру вреда. Мощные челюсти сжимаются на горле человека, тот
падает, хрипит, конвульсивно дЛргается -- и наконец замирает.
Мужчина мЛртв.
Его душа исчезает прежде, чем я успеваю поглотить еЛ.
Смутное, растущее беспокойство одолевает меня. Это явно игра
против правил.
Женщина снова падает и истерически хохочет. Я уже знаю --
она лишилась рассудка. То существо, сильным толчком отбросив труп
мужчины в сторону, словно тряпичную куклу, нацеливается на новую
жертву. Морда в свежей крови, кровь ещЛ дымится на страшных
