Главная · Поиск книг · Поступления книг · Top 40 · Форумы · Ссылки · Читатели

Настройка текста
Перенос строк


    Прохождения игр    
Roman legionnaire vs Knight Artorias
Ghost-Skeleton in DSR
Expedition SCP-432-4
Expedition SCP-432-3 DATA EXPUNGED

Другие игры...


liveinternet.ru: показано число просмотров за 24 часа, посетителей за 24 часа и за сегодня
Rambler's Top100
Проза - Генри Миллер Весь текст 324.3 Kb

Тропик Рака

Предыдущая страница Следующая страница
1 ... 7 8 9 10 11 12 13  14 15 16 17 18 19 20 ... 28
почти нет надежд, делает жизнь особенно приятной.
     Мир без надежд, но и без уныния. Это как бы  новая религия, в которую я
перешел и теперь каждый вечер ставлю свечи перед Мадонной. Не знаю, что бы я
выиграл, если  б  меня сделали редактором  этой газеты или  даже президентом
Соединенных Штатов. Я в безнадежном  тупике -- и чувствую себя в нем уютно и
удобно.
     Время от времени я получаю телеграммы от Моны, которая сообщает о своем
приезде  на  очередном пароходе. В конце  каждой телеграммы --  "Подробности
письмом".  Это продолжается  уже девять месяцев, но я не нахожу  ее имени  в
списках пассажиров, а  гарсон ни  разу  не приносил мне писем  на серебряном
подносе.  Я  ухе  перестал на все  это  реагировать. Если Мона  когда-нибудь
приедет, пусть ищет меня  на первом этаже, за туалетом. Вероятно, она  сразу
же скажет, что сидеть  рядом с уборной негигиенично.  Первое, о чем начинает
говорить   американка  в  Европе,  это  санитарные   условия,  или,  точнее,
отсутствие таковых. Они  не могут представить себе рая без водопровода. Если
они находят клопа,  то готовы  писать жалобу в  Торговую палату. Как  я могу
объяснить ей,  что мне  здесь очень нравится? Она скажет,  что  я становлюсь
дегенератом. Я знаю ее наизусть. Она будет искать ателье  с  садом и конечно
же с ванной. Ей хочется быть бедной на романтичный лад. Я знаю ее. Но на сей
раз я готов ко всему.
     Бывают,  однако,  солнечные дни,  когда  я схожу  с наезженной колеи  и
начинаю жадно  думать о Моне. Бывают дни,  когда,  несмотря на  мою  упрямую
удовлетворенность  собственной  жизнью,  я  начинаю  думать  об иной  жизни,
начинаю  представлять себе, что  было  бы, будь  рядом  со мной  беспокойное
молодое  существо. Беда в  том, что я почти забыл, как она выглядит и что  я
чувствовал, когда держал ее в своих объятьях. Все, что относится к прошлому,
словно  опустилось  на дно  морское;  у меня  есть воспоминания,  но  образы
утратили  свою живость, стали мертвыми и ненужными, как  изъеденные временем
мумии,  застрявшие в  сыпучих песках. Припоминая свою жизнь  в  Нью-Йорке, я
вижу  лишь  страшные,  покрытые  плесенью  обломки.  Мне  кажется,  что  мое
собственное  существование  уже  закончилось,  но  где  именно,  я  не  могу
установить. Я  уже не  американец, не нью-йоркец, но еще менее европеец  или
парижанин. Я ничему не  предан, у меня нет ни перед кем ответственности, нет
ненависти, нет  забот, нет предубеждений и нет страстей.  Я  -- ни "за",  ни
"против". Я нейтрален.
     В  бистро "Мсье Поль", которое находится поблизости от редакции, задняя
комната отведена специально для журналистов, и здесь мы  можем есть и пить в
кредит.  Это приятная маленькая комната с опилками на полу и с мухами во все
времена  года. Когда я говорю,  что она предназначена для журналистов, я  не
хочу сказать, что они едят здесь в уединении;
     напротив, они имеют удовольствие общаться, притом самым тесным образом,
с  проститутками  и  их  "котами", которые  составляют значительный  процент
клиентуры мсье Поля. Это обстоятельство вполне устраивает  газетчиков, вечно
рыщущих  в поисках новой юбки,  потому что даже  те, у  кого есть постоянные
французские девочки, не прочь  переспать иной раз на  стороне. Главное, чего
они боятся, -- как бы не подцепить какую-нибудь венерическую болезнь; иногда
в  редакции начинается настоящая эпидемия, поскольку все они спят  с одной и
той же шлюхой. Во всяком  случае, приятно  видеть,  как жалко .они  выглядят
рядом  с  сутенером,  который ведет  по сравнению с  ними  роскошную  жизнь,
несмотря на превратности своей профессии. Я надеюсь, вы согласитесь со мной,
что сутенер -- тоже человек.  Не забывайте,  что  у сутенера свои горести, и
печали.  Может  быть,  это не  слишком  приятно --  склоняясь  над жененной,
ощущать  дыхание  другого  мужчины? Может быть, если все  твое состояние три
франка,  а все  имущество --  две  белых собаки, --  может,  это лучше,  чем
целовать истрепанные губы? Держу пари, что, когда она притягивает его к себе
и  умоляет о любви, которую только он и может дать ей, --  держу пари, что в
этот момент он  борется, как дьявол, чтобы разгромить полк,  прошедший между
ее ногами. Может быть,  обхватив в темноте ее  тело и пытаясь сыграть на нем
новую мелодию, он не просто удовлетворяет свою страсть или свое любопытство,
но  сражается  в  одиночку  с  невидимой армией, взявшей  приступом  ворота,
армией, которая прошла по ней, растоптав и оставив ее голодной -- настолько,
что даже Рудольф Валентино не смог бы утолить подобный голод.
     Вот  о чем я  часто  думаю, сидя в своем закутке  и разбирая  сообщения
агентства  "Ава" или  распутывая  ленты  телеграмм  из  Чикаго,  Лондона или
Монреаля.
     В  синеве  электрической  зари  ореховая  скорлупа  кажется  бледной  и
раздавленной; на монпарнасском берегу водяные лилии гнутся и ломаются. Когда
предутренний  отлив  уносит  все,  кроме  нескольких  сифилитичных  русалок,
застрявших  в тине,  кафе "Дом" напоминает ярмарочный тир  после урагана.  В
течение следующего часа стоит мертвая тишина. В  этот час смывают блевотину.
Потом внезапно  деревья начинают кричать. С одного конца бульвара до другого
вскипает безумная песнь. Она как звонок на бирже, возвещающий о ее закрытии.
Все оставшиеся мечты сметаются прочь. Наступает время последнего опорожнения
мочевого пузыря. В город медленно, как прокаженный, вползает день...
     В кафе "Авеню",  куда я зашел перекусить,  женщина с громадным  животом
старается завлечь  меня своим интересным положением. Она предлагает  пойти в
гостиницу  и  провести там  часик-другой. Впервые ко мне пристает беременная
женщина. Я уже почти согласен. По ее словам,  она сразу, как только  родит и
передаст ребенка  полиции, вернется  к  своей  профессии.  Заметив, что  мой
интерес ослабевает,  женщина  берет  мою руку и  прикладывает  к  животу.  Я
чувствую, как там  что-то шевелится, но именно это и отбивает у  меня всякую
охоту.  Нигде в  мире  мне  не доводилось  видеть таких неожиданных  уловок,
предназначенных  для  разжигания   мужской   похоти,   как  в  Париже.  Если
проститутка  потеряла  передний  зуб,  или глаз,  или ногу,  она  все  равно
продолжает  работать.  В Америке  она  бы  умерла с  голоду.  Там  никто  не
соблазнился бы ее уродством. В Париже -- наоборот. Здесь отсутствующий  зуб,
гниющий  нос или выпадающая матка. усугубляющие  природное уродство женщины,
рассматриваются  как  дополнительная  изюминка.  могущая  возбудить  интерес
пресыщенного мужчины.
     Конечно,  я говорю сейчас  о  мире  больших  городов,  о  мире мужчин и
женщин, из  которых  машина  времени выжала  все соки до  последней капли; я
говорю  о жертвах современного прогресса, о  той  груде костей  и галстучных
запонок, которые художнику так трудно облепить мясом.
     Только  позже,  днем, попав в галерею на рю де  Сэз и оказавшись  среди
мужчин  и  женщин  Матисса,  я  снова  обрел   нормальный  мир  человеческих
ценностей.  На  пороге огромного зала  я замираю  на миг  --  так ошеломляет
торжествующий  цвет подлинной  жизни.  Это торжество непременно выливается в
песню или поэму  и разрывает в  клочья  привычную серость  нашего  мира. Мир
Матисса настолько реален, настолько полон, что у меня перехватывает дыхание.
     В  каждой  поэме,  созданной  Матиссом,  --  рассказ  о  теле,  которое
отказалось подчиниться неизбежности смерти. Во всем разбеге  тел Матисса, от
волос  до  ногтей, отображение  чуда существования, точно какой-то потаенный
глаз в поисках наивысшей реальности заменил все поры тела  голодными зоркими
ртами.  Матисс  -- веселый мудрец, танцующий  пророк,  одним  взмахом  кисти
сокрушающий  позорный  столб, к  которому человеческое  тело привязано своей
изначальной греховностью. Матисс --  художник, который знает -- если  вообще
существует кто-либо, наделенный подобным  магическим даром, -- как разложить
человеческую фигуру на  составляющие; и у него достало смелости пожертвовать
гармонией линий во имя  биения  пульса и тока крови; он не боится выплеснуть
свет своей души на клавиатуру красок.
     Мир все больше и больше напоминает сон энтомолога.  Земля соскальзывает
с  орбиты,  меняя ось; с севера сыплются  снега  иссиня-стальными  заносами.
Приходит новый ледниковый период, поперечные черепные швы зарастают, и вдоль
всего плодородного пояса умирает зародыш жизни, превращаясь в мертвую кость.
     В самом центре  разваливающегося колеса -- Матисс. И он будет вращаться
даже  после  того, как  все,  из чего это  колесо было сделано, разлетится в
прах.
     Обои,  которыми ученые  обклеили  мир  реальности, свисают  лохмотьями.
Огромный бордель, в  который они  превратили мир, не нуждается  в декорации;
все, что здесь требуется, -- это хорошо действующий водопровод. Красоте, той
кошачьей красоте, которая держала нас  за яйца в Америке, пришел конец.  Для
того  чтобы   понять   новую  реальность,   надо  прежде   всего   разобрать
канализационные трубы, вскрыть гангренозные  каналы мочеполовой  системы, по
которой  проходят  испражнения  искусства.  Перманганат  и  формальдегид  --
ароматы сегодняшнего дня. Трубы забиты задушенными эмбрионами.
     Мир Матисса  с  его  старомодными спальнями все еще  прекрасен.  Я хожу
среди этих созданий, чьи поры дышат и чей быт так же солиден и устойчив, как
свет,  и  это бодрит меня.  Я  выхожу  на  бульвар  Мадлен, где  проститутки
проходят мимо меня, шурша  юбками,  и  острейшее ощущение  жизни захватывает
меня,  потому что уже один их вид заставляет меня волноваться. И дело  вовсе
не в том, что они экзотичны или хороши собой. Нет, на бульваре Мадлен трудно
найти красивую  женщину.  Но у Матисса в магическом прикосновении его  кисти
сосредоточен  мир,  в  котором  одно  лишь  присутствие женщины  моментально
кристаллизует  все  самые   потаенные   желания.  И  встреча   с   женщиной,
предлагающей  себя возле  уличной уборной,  обклеенной  рекламой  папиросной
бумаги, рома, выступлений акробатов и предстоящих скачек, встреча с ней там,
где зелень  деревьев  разбивает тяжелую массу стен и  крыш, впечатляет меня,
как никогда, потому что это впечатление родилось там,  где кончаются границы
известного нам мира.  В  темных углах кафе, сплетя руки и истекая  желанием,
сидят  мужчины  и  женщины;  недалеко  от  них  стоит  гарсон в  переднике с
карманами,  полными медяков; он  терпеливо ждет перерыва, когда  он  наконец
сможет  наброситься  на  свою жену  и терзать  ее.  Даже  сейчас, когда  мир
разваливается, Париж  Матисса  продолжает  жить  в  конвульсиях  бесконечных
оргазмов,  его воздух наполнен застоявшейся спермой, и его деревья  спутаны,
как свалявшиеся волосы. Колесо  на  вихляющейся оси  неумолимо катится вниз;
нет ни тормозов, ни  подшипников, ни резиновых  шин. Оно разваливается у вас
на глазах, но его вращение продолжается...


8

     Я иногда спрашиваю себя, что  так привлекает ко мне людей с вывихнутыми
мозгами:  неврастеников,  невротиков,  психопатов и  в  особенности  евреев?
Вероятно, в  здоровом пееврее есть что-то  такое, что возбуждает  еврея, как
вид кислого ржаного хлеба. Взять хотя бы Молдорфа, который, по словам Бориса
и Кронстадта,  сделал из  себя Бога. Этот маленький  гаденыш ненавидел  меня
жгучей  ненавистью, но не мог без меня  обойтись. Он периодически являлся за
получением   своей  дозы  оскорблений   --   они  на  него  действовали  как
тонизирующее. Правда, вначале я  был терпелив с ним  --  как-никак он платил
мне  за то, что я его слушал. И  если  я  не проявлял особой симпатии, то по
крайней мере умел слушать молча, когда  пахло обедом  и небольшой  суммой на
карманные расходы. Потом я понял, что он мазохист,  и стал  время от времени
открыто  над  ним  смеяться;  это действовало  на  него, точно  удар хлыста,
вызывая  новый  бурный  прилив  горя  и отчаяния.  Вероятно,  все между нами
обошлось бы мирно, если  бы он не взял на себя роль защитника  Тани. Но Таня
Предыдущая страница Следующая страница
1 ... 7 8 9 10 11 12 13  14 15 16 17 18 19 20 ... 28
Ваша оценка:
Комментарий:
  Подпись:
(Чтобы комментарии всегда подписывались Вашим именем, можете зарегистрироваться в Клубе читателей)
  Сайт:
 

Реклама