потянулась с нею к нему: - Иди сюда, глупый, ты же замерзнешь, ты на них
не смотри, они местные, привыкли, цып, цып!
Но попугай, если даже и умел говорить, то понимать отказывался - лишь
подозрительно косил, будто в Потсдаме или в Политбюро.
Люда безнадежно опустила ветку и неожиданно призналась:
- Мне кажется, и вы на него похожи.
Сабуров хотел сострить, но вдруг, увидев себя посторонними глазами,
почувствовал острую до слез жалость к себе - диковинной заморской птице
среди обвыкшихся жизнерадостных воробьев. Это конец, внутри тебя должен
царить стальной закон правоверного сталинизма: не помнить о потерях -
они слишком ужасны, только о достижениях - мужество рождается из жесто-
кости.
- Извините, мне нужно кое-куда зайти, - сдавленным голосом проговорил
Сабуров и поспешно, пока не пролилось через край, зашагал к нагим ивам,
склонившимся над речкой Вонючкой. Проклятая жалость: он уже испытывал
неудовольствие, набирая в ботинки раскисший снег. Вместе с физическим
облегчением Сабуров почувствовал, что против Лиды у него уже не осталось
ни обиды, ни настороженности: прижаться бы - и больше ничего-ничего-ни-
чего не надо.
Хуже того: явилось чувство, что в его жизни еще может произойти
что-то хорошее, а боль ломающейся надежды куда мучительнее монотонной
безнадежности, когда хочется одного: только бы поскорей. Рано или поздно
гибель ждет на всех путях, душевное здоровье в том и заключается, чтобы
не видеть правды. Учись у них - у хряка, у коровы, - глядишь, и пове-
ришь, что не все еще погибло, что еще блеснет любовь улыбкою прощальной,
и Аркаша из никчемного неврастеника сделается энергичным Сидоровым, и
Шурка выкарабкается в Сидоровы - в сущности, он после того и срывался-то
всего один раз... (Сабуров теперь заходил за ним в школу, спасая его и
от его собственных страстей, и от недругов: ему было никак не выпутаться
из каких-то темных делишек. В тот раз Сабуров так и не дождался его на
остановке - кажется, была зима? Да, все время приходилось оттирать щеки
- и ближе к полночи, забыв и гордость, и стыд, он отправился на розыски.
В мигании разноцветных огней дискотеки было еще больше новогоднего, чем
на кладбище, но Сабуров из-за болезненно обострившейся склонности слы-
шать лишь слова запомнил только выкрик распорядителя: "Этот танец мы
посвящаем писателю Юрию Бондареву, уверяющему нас, что советская моло-
дежь вымрет от спида. Итак - спид во время чумы!" В прыгающем скопище
Сабуров разобрал лишь одно: все они не Шурка. Шурка явился под утро,
несколько раз ужаленный возле подмышки, сидел полуголый на тахте, уронив
голову. Наталья цепенела за столом, время от времени тихонько постаны-
вая, будто во сне, а Аркаша, стремительно прошлепав из постели босыми
ногами, вдруг принялся трясти Шурку за шею ввиду отсутствия лацканов -
жалко напряглись прыщавые мускулешки толщиной в палец: "Ты понимаешь,
что ты сволочь?! Понимаешь или нет?!" - на что Шурка тяжело кивал мотаю-
щейся головой и соглашался, еле ворочая языком: "Понимаю. Сволочь. Убей
меня - спасибо скажу", а потом побрел в ванную и затих.
- Он что, трубы коцать вздумал?! - минуты через две возопил напряжен-
но прислушивающийся Аркаша (тоже где-то набрался этих гнусных словечек),
и Наталья, сорвавшись с места, затарабанила в дверь: "Саша, немедленно
открой! Ты слышишь? Шурик, ради бога, умоляю!.." Шурка перед мольбами не
устоял. В раковине валялась окровавленная бритва, действительно опасная,
приберегаемая Сабуровым на черный день, а с Шуркиного запястья, распоро-
того вдоль и трижды поперек - шнуровка на мяче, - лилась жирная струйка
крови).
Однако сейчас Сабурову верилось, будто, встречая Шурку на час раньше,
можно предотвратить беду. Хотя беда, разумеется, в Шуркиных желаниях, а
они не переменятся, если его даже в сортир сопровождать с револьвером, и
однажды к нему снова подойдет какой-то ублюдок, которому он "до фига хо-
рошего делал", и великодушно предложит вмазаться джефом, и у него "все
кишки перевернутся" (они у него переворачиваются уже и от запаха лыжной
мази), и он в отчаянии пойдет за ублюдком, чувствуя себя последней сво-
лочью и погибшим человеком...
Но в данный момент даже новая сабуровская теория не представлялась
такой примитивной, как в минуты (месяцы) упадка. Сабуров с большим опоз-
данием залюбовался, как результаты, полученные разными путями, вкладыва-
ются друг в друга, будто ключ и замок, изготовленные в разных странах -
так и чуешь, что тебе удалось дотронуться до каких-то божественных тайн.
Но увы: теория только привела к прозрачной схеме то, что ему и раньше
было известно. Он излишне, может быть, четко разделил смертное (шкуру и
кишки) и бессмертное (наследуемое), и тем самым разделил принудительное
(механическое) управление поступками и органическое управление желания-
ми. Внешние запреты, показал он, не уничтожают желаний, а лишь придают
им извращенную форму. Чувствами же можно было управлять при помощи авто-
матических ритуалов и при помощи отзывчивости на чужие чувства. Остроум-
но было только доказательство, что система, управляемая при помощи риту-
алов и табу ("принципов" и "святынь"), оказывается неустойчивой, распа-
дающейся при деформациях и обновлениях, а система, скрепленная взаимной
отзывчивостью, способна бесконечно расширяться и обновляться.
Самосовершенствование невозможно, ибо добро люди взращивают только
друг в друге, свободно отзываясь на чувства друг друга. Уничтожая свобо-
ду хотя бы и с целью воспрепятствовать злу, тем самым уничтожаешь
единственный источник добра.
"Зло заключается не в наших поступках, а в наших желаниях, и оттого
не может быть уничтожено насилием, а только добровольным откликом на чу-
жую боль. Теперь я еще более одинок среди людей, поголовно верящих, что
если отрубить человеку руки, он утратит и любовь к воровству".
Но увы - пора вдохновенья, которое не продается, миновала - настала
пора угождать клеркам, разбивать статую на части и сбывать руки в один,
ноги в другой, глаза в третий журнал, да еще и сами эти обломки нужно
загримировать под конвейерные изделия тамошних вождей. А издать книжкой,
как только и следовало бы - так без одобрения Колдунова в издательство
нечего и соваться. Его статью не станут и рассматривать без рекомендации
какой-то казенной конторы: без этого даже записку в бутылку не сунешь,
А тем временем у Сабурова начинало брезжить подозрение, что в челове-
ческих отношениях наука исчезает тогда, когда появляется возможность
считать. Его духовная утроба сама собой вынашивала планы какой-то неви-
данной книги, синтезирующей науку и искусство, формулы и метафоры, при-
чем место числа должно было занять впечатление, которое невозможно резю-
мировать числом либо аристотелевским "истинно - ложно". В новой, прокле-
вывающейся алгебре место примитивной Истины, кажется, должна была занять
Красота, и тогда сразу же удается совместить детерминизм и свободу воли:
человеческие желания, конечно, определяются материальной средой, но они
непредсказуемы, ибо любой непредсказуемый пустяк - капля под носом кра-
савицы, неправильный выговор политического лидера - может превратить
прекрасное или величественное в жалкое или комическое.
Но такого никто не опубликует: это уже как бы и не математика, а фи-
лософия, а там и своим тесно.
Все, кроме Сабурова, жили выборами. Фанерная призма на троллейбусной
остановке была со всех трех сторон обклеена фотографиями кандидатов с
призывами: Сидоров - это демократизация, Сидоров - это борьба с бюрокра-
тией, Сидоров - это увеличение пенсий и пособий, Сидоров - это снижение
цен, Сидоров - это свежий воздух и чистая вода. Рядом источала досто-
инство фотография божества, рассеченная через глаз отодранной лентой бу-
маги, словно пиратской повязкой. Физиономии этого руководящего типа -
рожи эти боярские, как выражалась Наталья, - Сабуров много лет видел на
демонстрациях колеблющимися над толпой всяк на своем шестке, но так и не
научился разбирать, кто есть кто, - диву только давался, что в народе
кто-то из них непременно слыл мудрецом.
Однако на сей раз, привлеченный громким напористым голосом, он узнал
на возвышении, окруженном жидкой толпой, только что увиденного на плака-
те Сидорова, правда, без пиратской повязки, зато с барственным золотым
зубом во рту и в местной номенклатурной униформе - дубленка с пыжиковой
шапкой, - даже не догадывается, до чего простой люд раздражает его аму-
ниция. "Верность перестройке нужно крепить не безответственной болтов-
ней, а делом, только делом!" - донесся до Сабурова алчный задушенный
бас. Они правы - свободная речь несет им гибель. Но и нам тоже. "Член
партии, крещеный", - перечислял кандидат свои доблести. Его путь наверх
состоял из цепи выговоров и понижений.
В лица других кандидатов Сабуров не сумел вглядеться, заметил только,
что один из них военный, в погонах подполковника. Все программы были
составлены из газетных передовиц - выбирать приходилось между какими-то
стилистическими оттенками. Да и любая "программа" - как будто хоть
что-то поддается предсказанию и управлению в этом хаотическом мире!..
Все самое неодолимое вырастает само собой.
Только одна программа привлекла внимание Сабурова необычным обращени-
ем: "Соотечественники!" Сабуров вгляделся в дрянное газетное фото и уз-
нал крупнейшего в здешней тайге специалиста по марксистско-ленинской эс-
тетике Кузина, из преданности ей презиравшего искусства. Выглядел эсте-
тик респектабельно, как благовоспитанная жабочка. Он призывал к подъему
национального самосознания (видно, забыл уже, что если само собой не
поднимется...).
- Вот, вот, за этого голосуйте, - наконец расслышал Сабуров уже давно
пробивавшуюся к нему тетку, тычущую пальцем в подполковника. - Он у нас
в жэке выступал - все сразу так четко изложил: не в том, говорит, дело,
сколько партий. Сразу видно, академия за плечами! А то сейчас молодых
поналезло, про Сталина болтают чего и не было...
Новая сказка о Спящей царевне: юная девушка, уколовшись веретеном,
просыпается через семьдесят лет злобной старухой и немедленно начинает
брюзжать: у молодежи нашего опыта нет, а они рассуждают, раньше все бы-
ло, особенно вера...
- ...Никого не спрашиваясь, агитируют за большие деньги! То там
вспыхнет, то там - думаете, случайно?
Но то, что люди делают не сговариваясь, действительно почти неодоли-
мо.
Сабуровский гвоздь начал оживать. Стараясь больше ничего не слышать
(как бы зажав нос), Сабуров выяснил у возникшего Бобовского, что Шурка,
в порядке профориентации, уехал с классом осматривать химкомбинат.
- А вы за Лобачева не голосуйте, - напутствовал Сабурова Бобовский. -
Мы ничего против него не имеем, но раз он единственный кандидат - надо
его катануть!
Ого, какие закулисные силы агитируют против Натальиного воспитанника
("Он хороший мужик, только верит, что людьми можно управлять".)
- А военный коммунист? И этот... с зубом?
- Вы не путайте территориальный округ и национально-территориальный.
Он и не путал, ибо не подозревал об этих разновидностях.
Он брел куда глаза глядят. Надежда, что ему отправляться на эшафот
еще не сегодня, пробудила в нем слишком человеческое, бренное начало:
ему было неприятно, что в ботинках мокро, и приятно, что не нужно спе-
шить домой стеречь Шурку - жизнь тюремного надзирателя не так уж сильно
отличается от жизни заключенного. Ноги принесли его в исторический
центр, куда он захаживал, чтобы убедить себя, что живет не в такой уж
дыре (дыра возникла вчера, по типовому проекту, а завтра без следа ис-
чезнет).
Белоснежная церковь старой сибирской архитектуры - некий таежный пер-
вопроходец сложил на пробу огромную кадушку с колокольней, разукрашивая
