сделалось неизмеримо страшнее, когда стало некого задабривать. Если бы
не спасительная автоматика, он бы только бросался об стены, как кошка,
которую смеха ради облили бензином и подожгли. Боже, какое счастье -
прозекторская!
Свет и чистота - ну, конечно, только таким и должен быть реальный
мир, а заляпанные коридоры, в которых он только что метался, разумеется,
ему привиделись. Главное, не поднимать панику, разумеется, доктор сейчас
придет. Корректным шагом - достойный член достойного мира - Сабуров по-
кинул этот мир и снова оказался в строительном аду: он понял, что ему
будет не отыскать Аркашу среди неотличимых друг от друга заляпанных две-
рей.
И снова он, обезумевшее животное, держался только на автоматике. Ко-
нечная цель уже заменилась промежуточной: только бы найти... О счастье:
"В случае укуса клещом..." Но, увидев Аркашу, не подающего ни малейших
признаков жизни, он сразу понял, что ничегошеньки не добился, - остава-
лось только выбегать в коридор - не идет ли врач - и стремительно ки-
даться обратно - может быть, как раз в эту минуту Аркаша...
И гора свалилась с плеч, когда нашлось кому искательно заглядывать в
глаза, стараться не мешать, втискиваться в стенку. Машинально смахнув
муху - до мух среди снега довела оттепель! - он испуганно застыл, словно
в гостях сбросил с колен любимую хозяйскую болонку. Воровато поглядывая
на известковые отпечатки своих ног, улучил минутку, когда врач что-то
вкалывал, и поспешно стер следы валявшейся у порога тряпкой.
Врач, не по-нынешнему хайрастый - с виду разночинец-сицилист - изме-
рил давление у Аркашиного безжизненного тела и приподнял бровь, словно
услышал не совсем то, что ожидал. Установив капельницу, приветливо обра-
тился к Сабурову: "Последите, как он будет реагировать", - и исчез. Са-
буров на предложение врача услужливо - автоматически - кивнул несколько
раз подряд и лишь потом сообразил, что совершенно не представляет, как
ему реагировать на Аркашины реакции. Оставалось только ежеминутно выбе-
гать в коридор и стремглав кидаться обратно. Когда тревога вырастала до
невыносимой степени, он бежал разыскивать приемный покой и каким-то чу-
дом - благодетельная автоматика! - находил и, что еще более удивительно,
находил дорогу обратно. Так и мелькало: желтуха, краснуха, прозекторская
- прозекторская, краснуха, желтуха, "В случае укуса клещом..."
Наконец Аркаша открыл глаза, приподнял голову, и его начало рвать.
Судороги пытались вывернуть его наизнанку, но с губ только тянулись ян-
тарные сосульки - оттепель. Сабуров с радостной надеждой смотрел, как
набухают жилы, как надувается лицо в багровый цвет - цвет жизни...
В эти судьбоносные дни...
- Вы не слушаете зарубежные голоса? - спросил сицилист. - Зря. Сопос-
тавишь с нашими данными... Но обо всех таких случаях мы должны сообщать
в комиссию по делам несовершеннолетних, - и Сабуров остро почувствовал
вульгарнейший запах перегара: Аркаша из благородного тяжелого пациента
превратился в пьяного нечистого подростка. Пришлось лепетать, что все
происшедшее - чистая случайность, что Аркаша даже висит на Доске почета
(Аркаша пытался поддержать его пьяным мыком, лишь подчеркивающим безоб-
разие картины).
Тем не менее сицилиста - славного малого - удалось склонить к измене
служебному долгу, - он даже вызвал машину.
- Ну что, будешь еще употреблять? - добродушно спросил сицилист. -
Давленьишко-то у тебя было уже того... пятьдесят на тридцать. Уже почки
не работали.
На улице было черным-черно - дело шло к утру, но, к удивлению Сабуро-
ва, на улице попадались прохожие, и, с трудом вспомнив, как пользоваться
часами, он разобрал в отблесках циферблата, что еще нет одиннадцати. Ма-
шину то и дело заносило - оттепель. Но - никаких гвоздей.
Кристмас не соврал - дома был полный порядок, Наталья с Шуркой мирно
сидели на кухне. Сабуров уложил вырубающегося Аркашу на постель и явился
к очагу. Обстановка оказалась не такой уж мирной: Шурка читал вузовский
курс химии с выражением закоренелости на огненной физиономии, а Наталья
под кооперативным портретом Высоцкого (укол ревности) безнадежно смотре-
ла на пасьянс из продовольственных талонов, разложенных на статье "Изу-
чайте свою фигуру" из какого-то женского журнала. Схематичные разновид-
ности женских фигурок бугрились от высохших слез, словно журнал побывал
под дождем. Стигматы на ее лице сверкали, как рубиновые звезды. На подо-
коннике, в большой миске кисла освежеванная морковка - отмокала от нит-
ратов. Морковки были гигантские, как огнетушители.
- Он пришел пьяный...
- Пьяный сразу!.. Сколько я там выпил!.. На тебя бы так наезжали!.. У
Антона, - Шурка обратился к Сабурову как мужчина к мужчине, - баба попа-
ла в роддом (он произнес так, будто она попала под машину), он наквасил-
ся, слезы размазывает: ладно, говорит, не пей. Но я тебе парилку устрою
- все его знакомые, где меня встретят, должны давать мне по морде.
- Андрюша, - Наталья в порыве бескрайней искренности прижала руки к
груди, - я согласна была бы платить в... три раза дороже, только бы жить
отдельно от этих...
- От народа?
- Я для народа готова день и ночь работать!!! Но чтобы моего сына
спаивали или избивали... или похабщину в лифте читать - какая народу от
этого польза! Ну скажи, ну какое правительство в этом виновато?! И крем,
главное, дефицитный...
Сабуров тоже видел эту фигуристую, как на торте, надпись в лифте, вы-
давленную из тюбика. Узорочье письма особенно подчеркивало незамыслова-
тость содержания.
Взрыв Наталью, как обычно, успокоил, она снова погрузилась в талонный
пасьянс:
- Сколько их развелось... Уже не помню, какие отоварили, а какие по-
теряли. Надо базу данных строить.
Талоны ей, казалось, только прибавили уюта. Сабуров подавил соблазн
рассказом про Аркашу прервать ее благодушные философствования: "Что нер-
вирует - выбор. А нет ничего - и идешь спокойно. Повезло сегодня: чай
попался не по сто граммов в пачке, а по сто двадцать пять. И еще бог
послал кусочек сыру. Не пойму: это сыр сделался такой противный или мы
от него отвыкли? Все проедаем, - с гордостью заключила она. - Я на твое
пальто уже смотреть не могу. Но, - строго остановила она себя, - свобода
дороже! Я в очередях себе все время говорю: а я выдержу, не пожелаю об-
ратно в стойло. Да и не очереди страшны, а жулики, склочники - и там на
копейку стараются выгадать. А в хорошей очереди... Шурик, ты слышишь?"
- А? - Шурка ошалело оторвался от учебника Глинки и, вспомнив услы-
шанное, приосанился: - Мне на это теперь начхать - меня только наука ин-
тересует!
- Нет, надо создавать благотворительный фонд для бедных. Мы бы каждый
месяц сдавали рублей по пятьдесят. Да, еще какая везуха: ветчину в "Рус-
лане" выбросили. Я сначала обалдела, а сейчас поняла, почему ее выброси-
ли - приванивает немножко. Но если запечь с сыром - будет незаметно.
Пальчики оближете.
Натальино приятие жизни раздражало Сабурова. Но только так и можно
быть добрым: делиться без надрыва можно только удачей...
Телефон. Тебя, раздраженно кивнул Сабуров - он-то никому не нужен.
- Здравствуйте, Николай Сергеевич, - обрадовалась Наталья. - Да, да,
я слушаю, - вскоре была вынуждена признать она. - Конечно, лучше между
нами. Спасибо большое, Николай Сергеевич, - от всего разбитого сердца
поблагодарила она.
Пришлось запереться с нею в комнате, чтобы узнать, что случилось.
Бедная Лиза вышла за Бугрова... Все-таки умеет сопеть, причесываться...
Все у него как у всех... Помешался... Только про половую жизнь и проти-
возачаточные средства... Какая-то идиотская программа... Вычислял, како-
го пола будет младенец... В распечатке слово "менструация"!..
- Ведь мы не должны давать ни малейшего повода! - вскрикивала На-
талья. - Помешался на менструациях! - она едва успела понизить голос на
этом слове, которого вообще-то терпеть не могла. - А может, не утрясать?
Пусть партийцы посмотрят на своего серьезного, партийного...
Из Аркашиной комнаты раздался замирающий стон. Наталья побелела - не
все ей отсиживаться за своей работой...
Судорогам удалось выкрутить из Аркаши еще одну ложку жидкого янтаря.
Потом еще одну. Шурка, испуганно сверкая глазищами, гремел тазами. Пере-
гаром разило, как в вокзальном шалмане.
О ночь мучений... Но - никаких гвоздей: он действовал, как автомат, а
потому, забежав в туалет, испытал только облегчение - как сладко вы-
литься горю ливнем проливным.
И вдруг с неземной ясностью понял: самое лучшее, на что он был спосо-
бен, он похоронил в себе - даже от себя самого. Когда до него дошло, что
все задушевнейшие свои создания ему все равно придется представлять по
начальству, - что-то в нем зажалось навеки - так, самого факта существо-
вания Адольфа Сидорова оказывалось достаточным, чтобы повергнуть его в
бесплодные корчи перед услужливо разинутой пастью писсуара.
"Меня принесли в жертву совершенно зря: Одинаковость, Изоляция и Не-
изменность все равно уже издохли и смердят (еще посмотрим, как вы без
них проживете), объявляется ставка на разнообразие, на открытость, на
талант. Хотя бы на словах. Но мою-то жизнь все равно не вернешь..."
Наталья, бессильно присевшая у стола, оторвалась от машинального (то
есть счастливого) почесывания своих стигматов, испытующе вгляделась в
него и что-то вспомнила: принялась, будто в цирке, одну за другой извле-
кать совершенно одинаковые картонные коробочки с оттиснутыми чернильными
цифрами, приговаривая: гомеопатия... очень древняя... только надо ве-
рить, а то так никогда не выздоровеешь... первую и третью под язык до
еды, вторую и пятую на язык через два часа, первую и четвертую...
Сабуров был воспитанным человеком, поэтому он не швырнул коробочки ей
в лицо, а аккуратно сложил в мусорное ведро. Наталья, не обижаясь, изв-
лекла их обратно:
- Ничего, я тебя еще приучу.
Они с Лидой шли от университета к Среднему проспекту по улице неопи-
суемой красоты, а когда его что-нибудь вдруг не вполне устраивало, он
вносил поправки с божественной простотой и божественным размахом. Если
классицизм Кваренги вдруг казался ему тяжеловатым, он лишь вглядывался
построже, и являлось что-то вроде Камероновой галереи - только еще изящ-
нее, выше, воздушнее. А когда он обращал внимание, что не видит ничего
барочного, являлось уж такое пышнейшее барокко, рядом с которым Растрел-
ли выглядел бы аскетом. Любвеобильными жестами он показывал свои владе-
ния Лиде, и на душе было до того легко, что он даже удивлялся, почему
так не бывает всегда, если это так просто. Семенов только что рекомендо-
вал его статью в ДАН (Доклады Академии Наук), но это была студенческая
поделка в сравнении с тем, что клубилось в его душе, и Лида прекрасно
это знала. Он осторожно взял ее за хрупкий локоть (сердце замерло от
нежности) и почувствовал неловкость, что пускается на столь школьничес-
кие ласки при эдакой лысине. Впрочем, он же еще студент. А увидят дети -
ничего такого, брать под руку он имеет полное право. Наталья же вообще
должна быть довольна, что он так счастлив, агрессивно подумал он, и ког-
да проснулся, почему-то обиднее всего показалось то, что даже и улицы
подобной нет на свете. Неужели это был занюханный Биржевой переулок, где
грузовики, рыча, непрестанно тычутся в разинутые ворота, из которых вы-
текает какая-то жижа и которым вечно требуются загадочные галтовщицы и
каландровщицы?
Похороненные дарования разлагались где-то в глубине, отравляя его,
как труп отравляет воду. Невеста в первую же брачную ночь от ревности
или обиды бросилась в колодец, и никто не знает, куда она исчезла -
только лошади стали отказываться от воды, пятиться, фыркать... Еще вчера
воплощение счастья и надежды, сегодня - склизкая отрава.
Наталья осторожно встала - жить не так уж необходимо, но необходимо
