лике выкатил магнитофон и пригнул к нему микрофонную головку.
- Сейчас вы услышите песни на слова великого русского поэта Николая
Рубцова, - скорбно возгласил молодой человек. - Поэта-мученика, - после
многозначительной паузы прибавил он, и призыв бороться с сионизмом
скорбно затрепетал на ветру.
Слов было не разобрать. Офицер из ресторана "Распутин" задумчиво пе-
ребирал струны. На деке его гитары был тоже оттиснут черным страшенный
двуглавый орел.
- Вон, выставились, - со сдержанной гадливостью произнес непреклонно
добродетельный мужчина, - ни стыда, ни сорома.
Трое молодых людей кучерявыми бородами и дерзким прищуром глаз явно
подчеркивали свою внешность семитских красавцев. На их куртках были
пришпилены круглые пластмассовые значки с пламенными завитками еврейско-
го алфавита. ("Да у нас совсем даже не дыра...") Женщина с геральдичес-
кими листовками не находила слов от негодования, но, так и не найдя, на-
кинулась на своего же, русского парня (снова жиды натравили русских друг
на друга!):
- Сейчас же бросьте сигарету! А я вам говорю - бросьте!
Парень медлил, но, сообразив, что гнев на него направлен не какой-ни-
будь, а священный, с напряженной улыбкой разжал пальцы.
- Раздавите! Я вам говорю - раздавите!
И парень с еще более напряженной улыбкой вдавил сигарету в раскисший
снег.
- Куришь, пьешь вино и пиво - ты пособник Тель-Авива, - наставительно
сказал непреклонно трезвый мужчина с повязкой.
Из динамиков звучал церковный хор - разобрать можно было лишь "госпо-
ди, помилуй". На лицах людей с повязками проступило агрессивное благо-
честие, на прочих лицах - почтение и, пожалуй, зависть к чужому автома-
тизму.
- Сейчас перед вами... диакон русской православной церкви.
Рядом со служащим похоронного бюро диакон выглядел безутешным
родственником - борода свисала плоско, будто намокшая от рыданий. Черный
берет алхимика лежал на голове горизонтально.
- ...Новые супостаты... В ночь перед Куликовской... к святому русско-
му праведнику... - и вдруг пламенно возвысил голос: - Покуда Русь стоит
на православной церкви, не страшны ей!..
Взрыв аплодисментов - даже Сабуров почувствовал что-то подмывающее.
Страсть, страсть, а не ее жалкая служанка логика!
Породистый и хайрастый директор филармонии, он же композитор с ка-
кой-то двойной и почти знаменитой фамилией - что-то вроде Гулаг-Арте-
мовский - зарокотал с клокочущей ненавистью, тоже апеллируя к высшему
суду: медициной доказано, что рок-музыка вредна для здоровья.
- ...Ударить кулаком по американской агрессии в искусстве!
Аплодисменты. Да ведь ударами любовь не выстучишь.
Туго надутая женщина - "драматург и режиссер", - состоящая из мно-
жества шаров, обтянутых стеганым горнолыжным нейлоном (чувствовалось,
что она даже до половины не погрузится в воду, если ее туда опустить),
впилась в шею микрофона, словно это была гидра сионизма, и завопила та-
ким голосом, после которого оставалось только забиться в конвульсиях:
- Рруссский народ... над пропастью!.. русофобии.. последним куском...
Союз неблагодарных республик... диверсии... взрывы атомных электростан-
ций... истребление царского семейства... - дальше посыпались Меерови-
чи-Хаимовичи.
- Смерть жидам! - придушенно раздалось в толпе.
- А вот имена руководителей НКВД и ГУЛАГа! - новый поток Меерови-
чей-Хаимовичей.
- И нас же они призывают покаяться!..
Сабуров не считал себя глупее ни эллина, ни иудея, и оттого ему было
плевать и на тех, и на других - его можно было одолеть только организо-
ванным строем, а потому он любил не нации, а организации. И организато-
ров. Но ему никак не удавалось привыкнуть к поруганию истины: живя среди
тысяч доносчиков и палачей, не выказывающих и тени раскаяния, среди мил-
лионов холуев и государственников, находящих им оправдания, эти патриоты
рассчитывают отмыться пригоршней Мееровичей-Хаимовичей. Да и от чего от-
мываться, если лично ты никого не убил?
Раскаленный гвоздь окончательно окреп в его груди.
Люди с повязками, не по-хорошему праздничные, сновали взад-вперед с
листовками и без. На двуглавых орлах возникли круги из ватмана со следа-
ми ножниц. В верхней части было написано красным карандашом: "Память" и
черным по окружности - "Союз русского народа". Чубатый парень - веселый,
как перед дракой - лихо торговал еще какими-то листовками. Его окружали
подростки в черных косоворотках с какими-то упрощенными лицами - словно
у магазинных манекенов. Сабуров заглянул через плечо к соседке, отхва-
тившей ксерокопированный дефицит: "Евреи в течение многих лет и особенно
в последние два года вполне выказали непримиримую ненависть к России и
ко всему..."
- Вы попросите из-под низу, - посоветовала соседка. - Сверху он для
блезиру дает - про культуру, про храмы...
Однако торговец мгновенно раскусил в нем чужака: "Снизу только для
своих". - "Но свои и так все знают". - "Вы правы", - усмехнулся парень,
но эзотерической листовки так и не дал.
- Но что мне делать, если я люблю эту страну, я за нее воевал? -
словно у Верховного Судии, допытывался у него пожилой расстроенный еврей
- хоть сейчас в антисионистский комитет: простое лицо, трудовые седины,
орденские планки.
- Что поделаешь - такова се ля ви! - посмеивался парень. Приятный или
неприятный - это был определенно человек. Но окружавшие его черноруба-
шечники были как будто уже существами иной породы: они были лишены мими-
ки.
- Катись побыстрее в ОВИР, пока черепушку не проломили.
Голос манекена был настолько лишен всякого выражения, что сделалось
жутко: тут не убедить и не разжалобить. "Постройте свою улицу и называй-
те по-своему! - хрипел набрякший водярой страховидный парняга. - А наши,
русссские не лапай!" Какая это шелуха - идея - в сравнении с личностью;
такой жлоб с любой идеей будет мерзок и ужасен: я-тте, падла, за права
человека пасть порву! Вот что вырастает само собой...
Соседка, увидев Сабурова с пустыми руками, пожалела его и уступила
свою листовку. Он принялся одним глазом пробегать слеповатый ксеротекст,
другим кося на эстраду, куда Корягин - истый купчина, из одного аршина
делающий двадцать, - из своей небольшой кучки выделял все новых и новых
посланцев.
"...Чтобы евреи не могли быть допускаемы ни в армию, ни во флот", -
читал Сабуров. (Вот напугали-то...)
- Евреи точат государство, как трухлявую колоду! - подергивался от
ненависти изможденный мужчина.
- Почему же они Америку не источили? - выкрикнул слева задорный женс-
кий голос, похожий на Натальин.
"...Немедленное восстановление строгой черты оседлости..."
- Потому что мы, русские, чересчур добрые!!!
- А убийств больше, чем во всей Европе!
- Вот она, русофобия в наглядности! - зашелся изможденный.
"...Воспрещение евреям быть судовладельцами..." - владельцами катеров
и лодок, что ли? Что-то толкнуло Сабурова взглянуть на верхнюю часть
листа: "...1905... СОЮЗ РУССКОГО НАРОДА". Во мудрость - и через во-
семьдесят лет расхватывают!
А Володя Молотков держится в сторонке, но заодно... Что свело вместе
наследников Ленина и Пуришкевича? (Не говоря уже о заплутавшихся в двух
этих дубах наследниках Глеба Успенского.) Общая ненависть тупиц к смыш-
леным и красноречивым? Ненависть вождей к непослушным? Ненависть автома-
тов к сеятелям сомнений? Или общая ненависть к свободе, препятствующей
величию Государства?
Микрофоном овладел похоронный конферансье. Он вскинул голову, прос-
ветлел ликом и - поплыло над толпой: беззащитная Русь, распродажа, во-
ронье, "Запад не пожалеет никаких долларов и марок, чтобы чистая, гордая
Русь пошла к нему в наложницы".
("Они и вправду верят, что кто-то кому-то нарочно вредит? Люди во
всем мире такие же, как вы: испражняются где попало не кому-то назло, но
лишь для собственного удобства, а эпидемии уже вспыхивают сами собой".)
Несмотря на чудовищную безвкусицу былинного речитатива, звук его го-
лоса казался непритворным, а это единственное, что способно волновать.
- ...навидят Армию... нительницу дисципли...
- Она своей дисциплиной вас накормит? - ну, вылитая Наталья.
- ...родают стратегирье...
- Самое стратегическое сырье для нас говядина! - но ведь Наталья не
может покинуть свой трудовой пост.
- ...Видят одно темное царство, тюрьму народов... щик жил в единении
с крестья... покуда инородец-управитель - немец, еврей или поляк...
Мужчина с повязкой, чье лицо выражало непреклонную трезвость, вероят-
но, заметил страдание на лице Сабурова и, кажется, принял его за новооб-
ращенного.
- Что, голова? - заранее торжествуя, указал он на проповедника. - Тут
у каждого второго гениальные мозги - а все места кем засядены? Или
"ман", или "сон". Вас и самого наверняка же жиды затирают? - критически
оглядел он, действительно, довольно потертого Сабурова. ("Так Колдунов с
Крайним, оказывается, евреи!" - осенило Сабурова).
- ...чное обновле... не дает утвердиться прочным нравст... раются
превратить в лишних дей!..
"Стараются"... Зачем же ты, учуяв двух главных китов прочности и
счастья - Неизменность и Изоляцию, не брезгуешь стянуть гривенник - сва-
лить мировой прогресс на частную злую волю?" Сабуров никак не мог ре-
шить, что ему приятнее: задыхаться или дыханием шевелить раскаленный
гвоздь.
- ...Все куда-то вперед... Троцкий-Бронштейн... Яковлев-Эпштейн...
Самуил Маршак... Человек сказал Днепру: я стеной тебя запру... Поворачи-
вают реки... сители прогресса!..
Если не обращать внимания на беспрестанные мошенничества, он снова
прав: поклонение Прогрессу - после поклонения Государству - едва ли не
самая бесчеловечная религия, она заставляет оправдывать самую чудовищную
жестокость и ложь, если только усмотришь в них путь на следующую ступень
Прогресса. "Но зачем, к делам такого масштаба, этот хранитель-хоронитель
приплетает мелкие разборки с Хаимовичами?.. Единство вместо истины..."
Частицы нечистот, растворенных в искреннем голосе, ударяли по шляпке
раскаленного гвоздя больнее, чем кувалды Сидоровых-Хруцких. А пророк уже
начинал подергиваться и выкликать.
- Не Мандельштам, не Шнитке!.. Лад народной жизни!.. Что ни день - то
обычай... На Еремея-Запрягальника... Ряжения... Колядки... Не дадите
пышки, мы свинью за сиськи...
- Объявляется конкурс! - выкрикнула Псевдонаталья. - Кто знает до
конца три народных песни? Премия сто рублей!
Премия осталась невостребованной.
Корягинцы чуть ли не обмахивали пророка полотенцами, как боксера-по-
бедителя. Но он только устало отмахивался (Сабурову представился мучени-
ческий лик Достоевского со сталинскими усами, гитлеровской челкой и бе-
гающими глазками старой сплетницы и заполошной дуруши).
История человечества есть история бегства от сомнений. А значит, и от
совести. И в результате он, Сабуров, растленный индивидуалист, слушает
ее голос честнее вулканических правдолюбцев, ищущих там, где ясно.
- А все валят на ошибки! - потряс кулаком самородок. - Спаивать народ
- ошибка?! Реки поворачивать - ошибка?! Выселять села, азиатами заселять
сердце русских земель - тоже ошибка?! Нет таких дураков - так оши-
баться!!!
Механизмы своим идиотизмом изумляют даже идиотов.
Сменивший самородка русский Гегель - доктор философских наук и канди-
дат в народные депутаты - на его фоне выглядел уже беспристрастным воп-
лощением Науки. Люди с повязками и белыми кругами с надписью "Память"
аплодировали ему с особым почтением. Он пережидал овацию, бережно поп-
равляя то шляпу, то галстук, с достоинством сложив губы вышколенной жа-
бочки.
- Доктор наук, - снова толкнул Сабурова сосед: при всей ненависти к
жидовствующей интеллигенции они все же нуждались, чтобы их брехню окро-
пил святой водой Ученый, а вернее, Доктор Наук - звание вместо знания
