отца или мать? - как будто ждут от него чего-то. Чего наверняка нет у
него за душой, и он чувствует себя обманщиком, внушившим детям какие-то
надежды. Он уже раздал почти все ириски, а они по-прежнему терзают его
своими выжидательными взглядами. Он, не зная, что сказать, начал
расспрашивать, как жизнь, что интересного произошло, - и невыносимо слы-
шать, с какой искренней готовностью они начинают отвечать на его пусто-
порожние вопросы. Что же за сила заставляет, переступая от нетерпения,
повторять: "А я... а у меня...", пока не удастся вклиниться между чужими
новостями:
- А я в лагере чуть не утонул - поднырнул под бревна - бац головой! -
не могу вынырнуть, тогда я напряг силы и...
- А меня Бражкин дернул за косу, а я повернулась и говорю: вот пос-
мотришь, тебя бог накажет, а он как захохочет, а потом как спотыкнется!
Что за могущественная сила вызывает у человека абсолютно бескорыстное
желание быть интересным для другого? Этим Наталья и оседлала своих под-
чиненных - ей ведь и вправду все интересны.
Витя, умытый и оттого несколько менее зареванный, увидев Сабурова в
центре кружка, кажется, и сам почувствовал к нему некоторый интерес. Но
только он пристроился к компании, как вихрем налетевшая черноглазая де-
вочка изо всей силы огрела его ладонью по спине и затрясла ушибленной
рукой, будто обжегшись. Витя тоже подскочил, но, свирепо обернувшись,
разулыбался, и лопатками поводил от удара с каким-то покряхтывающим бла-
женством, словно в бане на полке. А маленькая разбойница выжидательно
уставилась своими глазищами на Сабурова, - она была из тех, кто словно
ждал от него чего-то.
- За что это тебя?
- Я ее опозорил, - блаженно объяснил Витя. - Я залез под лестницу и
смотрю, а она идет. Я выскочил и кричу: у Большачихи трусы белые!
При этих словах Большачиха опять зыркнула на Сабурова, пытаясь уга-
дать, какое впечатление на него произвела эта новость. Хорошая мордочка
- живая, умненькая, - надолго ли ее хватит?
- Да, драться ты умеешь, - произнес не знавший, как ему реагировать,
Сабуров.
- А я и материться умею, - доверительно придвинулась Большачиха. -
Хотите, заматерюсь?
- Я верю, верю. Это дело нехитрое.
- А вы расскажите что-нибудь. Про шпионов.
- Ну, про шпионов, так про шпионов. Слушайте. Только потом не жалуй-
тесь.
Смех. Предусмотренный смех.
- Сегодня утром мне нужно было кое-что найти в книгах. Но какие-то
шпионы написали туда одну только жвачку.
Смех. Теперь непредусмотренный. Оказалось, что их рассмешило слово
"жвачка", - Витя с застенчивым удовольствием даже повторил вполголоса:
"Жвачка".
- А тем временем шпион, который живет надо мной, начал чем-то грохо-
тать, потом долбить одним пальцем "Похоронный марш" на пианино, а потом
еще и залил меня водой.
Дети осторожно смеются с оттенком недоумения, но глазенки блестят за-
интересованно.
- Вот. Решил я тогда съездить к вам, пошел на троллейбусную останов-
ку, а шпион, который должен был меня везти, не хотел отрываться от доми-
но, и народу на остановке скопилось видимо-невидимо, стоять пришлось
долго-предолго. Наконец шпион смилостивился и подъехал к остановке, но
не совсем, немножко не доехал. И вся толпа шпионов как кинется!
- Они тоже были шпионы? - восторженно спрашивает Большачиха.
- А кто же еще! И едем мы, едем, а шпионы, которые строили эту доро-
гу, так уложили асфальт, что нас то и дело на выбоине подбрасывает. А
шпион, который ремонтировал троллейбус, какую-то гайку под полом не до-
вертел - троллейбус и сломался.
Все хохочут.
- А я тоже шпионка? - восхищенно сияя глазищами, спросила Большачиха.
- Конечно. Вон ты как Витю треснула!
- Так он ведь тоже шпион?
- Конечно - иначе зачем бы он тебя стал позорить.
- А есть кто-нибудь не шпион?
- Нету. Мы все шпионы. Но среди шпионов есть еще свои шпионы (понима-
ете? - из шпионов шпионы!) - так они уже называются жидомасоны. Эти
страшнее всех.
- А какие они?
- Этого никто не знает. Потому что никто их никогда не видел. А от
этого еще страшней.
Шутка получилась тяжеловатая, но глазенки блестят радостно. И Сабуров
внезапно ляпнул: "Все на свете делается по распоряжению невидимого на-
чальства", - и чуть не покраснел. Он от одиночества скоро начнет пропо-
ведовать птицам небесным...
Сабуров порылся в карманах и отыскал несколько ирисок для Вити. Витя
принял - без благодарности.
Мимо прошли девчушки лет семи-восьми, одна была хорошенькая кучеря-
венькая мулаточка.
- Я ее люблю за голову брать, - указал на нее Витя. - Пружинит.
И Сабуров тоже успел положить руку на ее упругую головенку. Она огля-
нулась без удивления, - привыкла, должно быть, - и улыбнулась с милой
застенчивостью. Кажется, Макар Нагульнов мечтал, чтобы все нации переме-
шались, - все будут личиком приятно-смуглявые...
А потом появился хулиган Шевчук с загипсованной рукой на перевязи из
серого бинта. И взгляд всегдашний - не то просительный, не то воспроси-
тельный.
- Что у тебя с рукой?
Наперебой спешат объяснить, что Шевчук залез за мячом дядьке в сад, а
дядька трахнул его дрыном и сломал. Рассказывают без негодования, при-
держиваясь чисто фактической стороны: Шевчук залез, дядька сломал.
- Рехнулся он, что ли? Из-за мяча...
- Мы к нему и в прошлом году лазили за яблоками.
- Но не ломать же человеку руку! А вы что после этого? - Сабуров имел
в виду интернатское начальство.
- Мы его опозорили. Мы пришли к его дому и стали кричать: дядька-ду-
рак, дядька-дурак. Он выскочил, а мы убежали.
В конце коридора показался мальчуган, чем-то похожий на Шурку - это
особенно царапает по сердцу, - крикнул: "Костя пришел!" - и скрылся.
Почти все мальчишки, не прощаясь, бросились за ним. Костя - это был кур-
сант. Сабуров услышал его командирский голос под окном: "Рассыпаться по
трое, ура!" Многоголосое ответное "ура" покатилось к оврагу за интер-
натским двором.
Сабуров почувствовал укол ревности: здесь утирает слезы сирот фирма
"Сабуров и сыновья".
- Ну что, Витя, проводить меня не хочешь? - неловко отделять одного
от равноправного множества, но надо же как-то с ним побеседовать.
- Что-то ты давно к нам не заходил. Интересно праздники провел? - как
бы между прочим спросил Сабуров.
- Интересно, - просто ответил Витя.
- Ну и где был, что видел?
- Ходили с пацанами везде. На концерте были в Горсаде. Артисты пьяных
критиковали: смотрел я балет "Лебединое озеро", и вдруг вылезает с рожей
бульдозера.
Витя рассмеялся. Сабуров постарался улыбнуться.
- Так ты бы и к нам заглянул. Чайку бы попили, книжку почитали.
- Я не люблю книжки. Я свободу люблю - ходить везде.
- Тебе, может, скучно у нас? - решился спросить Сабуров, кривой улыб-
кой стараясь облегчить Вите искренность ответа. Но Витя не нуждался в
подобных утонченностях.
- Скучно, - очень просто кивнул он.
Помолчали.
- А я заметил, что от скуки теряешь ум и доброту, - с неожиданной фи-
лософичностью произнес Витя. Сабуров удивленно взглянул на него, и Витя
пояснил:
- Меня днем укусил муравей, но я его простил. А потом вечером от ску-
ки вспомнил, взял старый кед, зажег и горячей резиной закапал муравьям
выход из земли.
Снова помолчали.
- А у нас одного пацана, Гончарика, машина сбила. Он двадсончик нашел
и скинулся с одним пацаном, у того пятнарик был, и побежали лимонада ку-
пить. Тот пацан проскочил, а Гончарика сбило. Он кричал: мамочка, мамоч-
ка. Потом в гробу у него такая коричневая лепешка была на щеке.
- Насмерть, что ли, сбило?!
- Ну. Не сразу, а он потом в больнице умер. Коричневая лепешка на ще-
ке вот такая!
- И ты не боялся смотреть?
- А чего бояться? Я люблю мертвецов. Интересно.
Сабуров больше не мог вымолвить ни слова, - у него все нутро оцепене-
ло. Постоянно умилявшаяся им воспитательница пробежала мимо, успев бро-
сить на ходу:
- Какие хорошие люди бывают!
От стыда к Сабурову вернулся дар речи.
- Ты, Витя, все-таки заходи как-нибудь, не забывай нас.
И Витя очень просто кивнул:
- Может, и зайду.
Возле автобусной остановки Сабуров нагнал того обносившегося старика,
с которым разминулся у входа в интернат. Все это время старик своим во-
робьиным шажочком одолевал эти четыреста метров. Слезами залит мир безб-
режный... "Но я ведь и под дулом пистолета не могу отдать то, чего у ме-
ня нет. Вот и весь отчет: самое важное - человеческие чувства - рождают-
ся не по воле начальства. Оно пусть только уберет свой асфальт, а травка
вырастет сама собой. Не начальство, не законы, а люди, способные беско-
рыстно любить, восхищаться - вот закваска, из которой рождается все ос-
тальное. Без Натальи... Лиды... моего отца... меня бы не было. А они-то
своими восхищениями, ожиданиями наплодили бы новых творцов". Он снова
примерился к отчету, - и стыд, жалость вытеснились удовольствием понима-
ния. Идиоты не дураки - они не зря зубами держатся за простоту и понят-
ность мира!
Нынешние болваны верят в Хозяина, а умники - в Систему, которая бы не
зависела от человека: она бы заставляла подлеца быть благородным, дурака
умным, Сидорова - Сабуровым, Колдунова - Ньютоном, а Игоря Святославови-
ча - Пушкиным. Снова "незаменимых у нас нет". Хозяин-то не терпел неза-
менимых, оттого что они могли претендовать на какую-то независимость, но
и для любого механизма, системы тоже необходима взаимная заменяемость
значит все они никуда не годятся - и царство Хозяина, и царство Сис-
темы неизбежно должны быть царством посредственности. В их власти лишь
перемещать людей, а вкусы и стремления люди уже вырабатывают сами, выра-
жая друг другу уважение и неуважение. И в них, судя по всему, неизмеримо
больше животворящей силы, чем в презренном злате или ежовых рукавицах.
А Лида так и не исчезала из его воображения, пока его усердно тискали
сначала в автобусе, а потом в троллейбусе. Наконец, достигнув Научгород-
ка, троллейбус распахнул все двери (до этого он раскрывал лишь перед-
нюю), и народ комками, как кефир из бутылки, начал вываливаться наружу.
С одним из комков вывалился и Сабуров.
Не пройдя и ста метров, Сабуров с досадой передернул плечами, - ноги
снова принесли его к огненной купели, в которой принял конец диковинный
старик. Среди стариковского хлама под окном бродили две мародерши.
- Андрюша, Андрюша, посмотри, какую прелесть мы нашли! - боже, маро-
дерша обращалась к нему.
- Ну мама, ну что мы как нищие...
- Почему обязательно как нищие - как антиквары!
Двадцать лет назад Бэллочка, урожденная Решетняк, вбегала в общежитс-
кую комнату - золотистые кудерьки ее, казалось, ни на миг не прекращали
веселую возню между собой:
- Ах, девчонки! (Ах, мальчишки!) Какой прелестный спектакль (ветер,
закат, мальчик, кошка, - словом, все мыслимые представители животного,
растительного и минерального царства)!
У дочки Бэллочкиной - примерно Аркашиной ровесницы - кудерьки мамины,
но выражение лица - как у зверька вообще-то травоядного, но в данную ми-
нуту готового защищаться до последней капли крови. Зато у самой мамы от
прежнего только и осталось, что восторг на личике, а личико-то... даже
кудерьки куда-то подевались, - и волосы в проборе уже не золотистые, а
как у всех - ни то, ни се, а вне пробора - цвета лимона, причем недозре-
лого. В расцветке же ее узеньких брючек, каких ни на ком, кроме нее, не
увидишь, зелень свирепствует уже с тропическим буйством.
Сабуров, однако, поглядывал на Бэллочку снисходительно, потому что
она не перестала обожать его и по сию пору, когда изголодавшийся Сабуров
уже не мог пренебрегать даже и такими малопочтенными источниками. Прав-
да, Бэллочка в свое время каким-то образом выскакивала замуж, но, к чес-
ти ее, ненадолго.
- Бедный Йорик, - обронил Сабуров, бегло, но не без содрогания глянув
