- Верно. Я про воробьев не слушал.
- Ну вот, а я слушал. Нина Николаевна нам целый час рассказывала о
воробьях. Знаешь, какая у них замечательная жизнь?
- В воробьев, так в воробьев! - сдался Костя Малинин. - Я в драмкруж-
ке в "Снежной королеве" ворона играл, мне в воробья будет даже легче
превращаться. Давай скорее!
- Тебе бы только скорее! Сначала надо хоть немного потренироваться, -
сказал я, забираясь с ногами на лавочку.
Присев на корточки, как воробей, я втянул голову в плечи и заложил
руки за спину, словно крылья.
- Похоже! - сказал Костя, повторяя за мной все движения. - Чик-чирик!
- Ну вот что! - сказал я. - Тренироваться так тренироваться, а раньше
времени чирикать нечего. Давай лучше отработаем воробьиную походку.
Сидя на корточках, мы стали прыгать по лавочке и чуть не свалились на
землю.
- Тяжело! - сознался Костя, для равновесия размахивая руками, как
крыльями.
- Ничего, - успокоил я Малинина, - когда мы станем настоящими во-
робьями, прыгать будет легче.
Костя хотел еще немного попрыгать, но я ему сказал, что тренировка
окончена и что теперь мы переходим к самому главному - к превращению че-
ловека Малинина и человека Баранкина в воробьев.
- Замри! - скомандовал я Косте Малинину.
- Замер!
- Сосредоточься!
- Сосредоточился! - ответил Костя.
- А теперь по команде, мысленно, как говорится, в своем воображении,
начинай превращаться в воробья! Понятно?
- Понятно!
- Если понятно, тогда к превращению из человека в воробья приготови-
лись!
- Приготовились!
- Начали!
- Начали!
Я зажмурил глаза, напрягся и, мысленно повторяя слова заклинания, на-
чал изо всех сил мысленно, в своем воображении, превращаться в воробья,
сомневаясь про себя в том, что у меня хватит настоящего желания и насто-
ящих сил, необходимых для такого неслыханного и невиданного и, можно
сказать, сверхъестественного задания...
Часть вторая
Чик-Чирик! Жизнь прерасна!
СОБЫТИЕ ДЕВЯТОЕ
Стоит захотеть по-настоящему и...
Сказать по правде, у меня всю жизнь часто возникали в голове всякие
трудноосуществимые желания и фантазии.
Одно время я, например, мечтал изобрести такой аппарат, с помощью ко-
торого можно было бы у любого человека на расстоянии отключить голос. По
моим расчетам, этот аппарат (я его назвал ТИХОФОН БЮ-1 - отключатель го-
лоса по системе Баранкина) должен был действовать так: предположим, се-
годня на уроке учитель рассказывает нам о чем-нибудь неинтересном и тем
самым мешает мне, Баранкину, думать о чем-нибудь интересном; я щелкаю в
кармане выключателем тихофона, и голос учителя исчезает. У кого такого
аппарата нет, те продолжают слушать, а я в тишине спокойно занимаюсь
своим делом.
Другой пример: я вхожу утром в класс. Зинка Фокина налетает на меня и
тут же начинает читать мне нотацию; я спокойно щелкаю в кармане рычажком
и выключаю голос Фокиной на весь день...
Мне очень хотелось изобрести такой аппарат, но дальше названия у меня
почему-то дело не пошло, может быть, потому, что я не по-настоящему хо-
тел изобрести такой аппарат.
Или вот в прошлом году, в последний день летних каникул, перед тем
как лечь спать, мне, например, ужасно захотелось стать взрослым, но не
через пятнадцать - двадцать лет, как становятся все нормальные люди, а
назавтра же. Скажем, так: спать ты ложишься еще мальчишкой, просыпаешься
утром, смотришь - ты уже взрослый, с усами, и в школу идти не надо...
Желание мое было ужасно сильным, я даже во сне только об этом и думал.
Утром первого сентября я проснулся, конечно, пораньше. Смотрю - лежу в
постели таким же, как уснул, без усов, и надо идти в школу...
Были у меня и другие сильные желания, но ни одно из них, конечно, не
захватывало меня вот так, по-настоящему, как желание превратиться из че-
ловека в воробья!..
Я сидел на лавочке, не шевелясь, не отвлекаясь, не размышляя ни о чем
постороннем, и думал только об одном: "Как бы мне скорее превратиться в
воробья". Я ждал наступления этого момента с такой силой, с какой не
ждал даже начала летних каникул. А то, что во дворе с минуты на минуту
должен был появиться Мишка Яковлев, только удесятеряло мои силы и наме-
рения.
Сначала я сидел на лавочке просто так, как сидят все обыкновенные лю-
ди, и не чувствовал ничего особенного. В голову по-прежнему лезли всякие
неприятные человеческие мысли: и про двойку, и про арифметику, и про
Мишку Яковлева, но я старался обо всем этом не думать. Я считал, что ес-
ли уж я решил твердо превратиться в воробья, то и думать надо только
исключительно о чем-нибудь воробьином. Через некоторое время я заметил,
что у меня в голове наконец-то вместо человеческих мыслей стали появ-
ляться и не человеческие. Так, например, мне внезапно захотелось немного
пощебетать на воробьином языке.
Вслед за мыслями стали возникать сами по себе разные нечеловеческие
желания и намерения: то мне хотелось вспорхнуть с лавочки и немного по-
летать по воздуху, то посидеть на самой вершине березы, то немного по-
жить в скворечнике...
А когда я, по привычке, попробовал опять подумать о чем-нибудь чело-
веческом, то у меня, к моему удивлению, на этот раз ничего не получи-
лось. Арифметика мне показалась глупейшим занятием. Двойка почему-то во-
обще перестала меня расстраивать и потеряла всякое значение, а Мишка
Яковлев стал мне представляться не знаменитым на всю школу отличником, а
каким-то неуклюжим и несчастным существом, которое не умеет делать даже
такой простой вещи, как летать по воздуху.
В это самое время у меня по ногам начали ползать мурашки. Они ползли
все скорее и скорее. Потом побежали по спине, по рукам, по всему телу.
Вдруг совершенно неожиданно мне захотелось поклевать овса. Да, да! Овса!
Нечищеного, сырого овса! И чтобы он лежал на земле в пыли. И чтоб его
было много, этого овса, очень много. В общем, столько, чтобы я мог нак-
леваться досыта.
Сижу я на лавочке с закрытыми глазами, по телу у меня мурашки, словно
сумасшедшие, носятся, как ребята на большой перемене, а я сижу и думаю:
"Интересно, что же означают эти мурашки и этот овес? Мурашки - это еще
мне понятно, это я, наверное, ноги отсидел, а при чем здесь овес?"
Я даже мамину овсяную кашу на молоке с вареньем и ту ел дома всегда
без всякого удовольствия. Почему же мне хочется сырого овса? Я ведь
все-таки человек, а не лошадь. Сижу, думаю, гадаю, но ничего сам себе
объяснить не могу, потому что глаза у меня плотно закрыты, и от этого в
голове совершенно темно и неясно.
Тогда я подумал: "Уж не случилось ли со мной чего-нибудь такого..." -
и поэтому я решил осмотреть себя с ног до головы...
Затаив дыхание, я чуть-чуть приоткрыл глаза и первым делом взглянул
на свои ноги. Смотрю - у меня вместо ног, одетых в ботинки, босые во-
робьиные лапы, и этими лапами я стою босиком на лавочке, как самый зап-
равский воробей. Я открыл глаза пошире, смотрю - вместо рук у меня
крылья. Открываю глаза еще больше, верчу головой, гляжу - сзади торчит
хвост. Это что же получается! Получается, что я все-таки превратился в
воробья! Я - воробей! Я больше не Баранкин! Я самый настоящий, самый что
ни на есть воробейный воробей! Так вот почему мне так вдруг захотелось
овса: овес - любимое кушанье лошадей и воробьев! Все понятно. Нет, не
все понятно. Это что же выходит? Значит, моя мама была права. Значит,
если по-на-сто-я-ще-му захотеть, то можно действительно всего достичь и
всего добиться!
Вот это открытие! О таком открытии стоит, пожалуй, прочирикать на
весь двор. Да что на весь двор - на весь город, даже на весь мир!
Я распустил свои крылья! Я выкатил грудь! Я повернулся в сторону Кос-
ти Малинина - и замер с разинутым клювом.
Мой друг Костя Малинин продолжал сидеть на лавочке, как самый обыкно-
венный человек... Косте не удалось превратиться в воробья!.. Вот тебе
раз!
СОБЫТИЕ ДЕСЯТОЕ
Что на воробьином языке означает...
Малинину не удалось превратиться в воробья!
Он пыжился, жмурился, все время ощупывал себя руками, чуть слышно
шептал себе под нос: "Вот я! Вот я! Превращаюсь в воробья!" - и все без-
результатно. А еще торопил меня, а еще кричал на весь двор: "Давай ско-
рее превращаться в воробьев! Давай быстрее! Давай сейчас же!" А сам как
был Малининым, так и остался. Только покраснел как рак, и больше ничего.
- Малинин! - закричал я на Костю. - В чем дело? Почему ты не превра-
щаешься в воробья?..
Но вместо этих слов из моего рта вылетело обыкновенное воробьиное чи-
риканье: "Чик-чирик! Чьвит-чьвит! Чиу-чиу!"
Повернув голову, Костя посмотрел в мою сторону и с изумлением вытара-
щил глаза.
- Баранкин! - сказал он. - Это ты, Баранкин?
- Чио! Чио! Чья! Чья! - ответил я ему по-воробьиному, что означало:
"Конечно, я! Не узнаешь, что ли?!"
Убедившись, что я не вру и что я уже действительно не я, а самый нас-
тоящий воробей, Малинин покраснел еще больше - наверное, от зависти! - и
чуть даже не разревелся.
- Как же это у тебя получилось? - спросил он, часто моргая глазами.
Я сказал:
- Чень-чень-чень! Чик-чик-чик!.. (Очень просто! Чик! Чик! Чик! И го-
тово!)
Затем, между мною и Костей произошел следующий разговор на разных
языках:
Костя (со слезами на глазах). Значит, превратился! Вот здорово! А по-
чему же я не превратился?
Я. Чирик! Чим-чирим! (Откуда я знаю!) Чирик-чиквить-чить! (Наверное,
хотел не по-настоящему!)
Костя. Что ты на меня чвикаешь? Говори по-человечески!
Я. Р-р-р-рчик! Чуть-чуть-чьвим-чим! (Как же я могу говорить по-чело-
вечески, если я воробей!) Чепчик! Чи-чи-нип!
Костя. Еще "чепчиком" обзывает!
А я совсем его не обзывал "чепчиком". Я ему сказал: "Не падай духом,
Малинин! Еще раз попытайся".
Костя стал ругать меня за то, что я, не дожидаясь его, превратился в
воробья, но я ему не стал ничего чирикать в ответ. Мне самому тоже было
это неприятно. Уговаривались вместе превратиться в воробьев - и вот вам,
пожалуйста. Конечно, быть воробьем одному не так интересно, как вдвоем.
Я махнул крыльями. Взлетел. Уселся на заборе злой-презлой и повернул-
ся спиной к Косте Малинину. И надо же было, чтобы в эту минуту на улице
из-за угла показался на велосипеде Мишка
Яковлев.
Я схватился крыльями за голову. Все пропало!
Теперь Малинин уже ни за что не успеет превратиться.
- Вот я! Вот я! Превращаюсь в воробья! - донесся до меня снизу голос
Кости Малинина.
Не сводя глаз с Мишки Яковлева, я крикнул
Косте с забора:
- Чим-чим-чим! Чер-чилим! Чер-чилим! Черес-чур! Черес-чур! (Поздно!
Мишка на велосипеде едет! Сейчас он тебя учиться поведет!)
Сам чирикаю и вижу, как Мишка уже въехал во двор и к лавочке подъез-
жает, на которой сидит несчастный Костя Малинин, то есть не сидит, а
должен был сидеть... Я говорю "должен был", потому что, когда Мишка
Яковлев подрулил к лавочке, Кости на скамейке уже не было. Вместо Кости
на скамейке стоял на полусогнутых лапах воробей, и, судя по всему, этот
воробей был не воробей, а бывший Костя Малинин. Значит, пока я переживал
и уже ни во что не верил, Костя Малинин взял и тоже превратился в во-
робья со второй, а может, и с третьей попытки. Впрочем, неважно, с какой
попытки, важно, что превратился.
- Костя, - крикнул Мишка, слезая с велосипеда, - Малинин! Ты куда
спрятался? Странно! По-моему, я его только что видел на лавочке. Конеч-
но, видел. Вот его учебники и тетради!
Мишка, собрал тетради и учебники и, не обращая никакого внимания на
рядом сидящего воробья (который был вовсе не воробей, а Костя Малинин -
вот смехота!), оглядел весь двор, потом посмотрел на наше окно, из кото-
рого показалась голова моей мамы.
- Здравствуй, Миша! - сказала мама. - А где же Юра и Костя?
- А я как раз хотел вас об этом спросить! - сказал Яковлев. - Учебни-
