Каждый день она проводила часть времени на лесопилке, вникая во все
мелочи, стремясь выявить воровство, ибо, по ее глубокому убеждению, без
этого дело не обходилось. Но еще больше времени она тратила, разъезжая
по городу: наведывалась к строителям, подрядчикам и плотникам, загляды-
вала даже к совсем незнакомым людям, которые, по слухам, якобы собира-
лись строиться, и уговаривала их покупать лес у нее, и только у нее.
Вскоре она стала неотъемлемой частью пейзажа Атланты - женщина в дву-
колке, сидевшая рядом с почтенным, явно не одобрявшим ее поведения ста-
рым негром, - сидевшая, натянув на себя повыше полость, сжав на коленях
маленькие руки в митенках. Тетя Питти сшила ей красивую зеленую накидку,
которая скрадывала ее округлившуюся фигуру, и зеленую плоскую, как блин,
шляпку под цвет глаз - шляпка эта очень ей шла. И Скарлетт всегда наде-
вала этот наряд, когда отправлялась по делам. Легкий слой румян на щеках
и еле уловимый запах одеколона делали Скарлетт поистине прелестной - до
тех пор, пока она сидела в двуколке и не показывалась во весь рост.
Впрочем, такая необходимость возникала редко, ибо она улыбалась, манила
пальчиком - и мужчины тотчас подходили к двуколке и часто, стоя под дож-
дем с непокрытой головой, подолгу разговаривали со Скарлетт о делах.
Она была не единственной, кто понял, что на лесе можно заработать, но
не боялась конкурентов. Она сознавала, что может гордиться своей смекал-
кой и в силах потягаться с любым из них. Она ведь как-никак родная дочь
Джералда, и унаследованный ею деловой инстинкт теперь, в нужде и лишени-
ях, еще обострился.
Поначалу другие дельцы смеялись над ней - смеялись добродушно, с лег-
ким презрением к женщине, которая вздумала возглавить дело. Но теперь
они уже больше не смеялись. Они лишь молча кляли ее, когда она проезжала
мимо. То обстоятельство, что она женщина, часто шло ей на пользу, ибо
при случае она могла прикинуться столь беззащитной, столь нуждающейся в
помощи, что вид ее мог растопить любые сердца. Ей ничего не стоило при-
кинуться мужественной, но застенчивой леди, которую жестокие обстоя-
тельства вынудили заниматься столь малоприятным делом, - беспомощной ма-
ленькой дамочкой, которая просто умрет с голоду, если у нее не будут по-
купать лес. Но когда игра в леди не приносила результата, Скарлетт ста-
новилась холодно-деловой и готова была продавать дешевле своих конкурен-
тов, в убыток себе, лишь бы заполучить еще одного покупателя. Она могла
продать низкосортную древесину по цене первосортной, если считала, что
это сойдет ей с рук, и без зазрения совести шла на подлости по отношению
к другим торговцам лесом. Всем своим видом показывая, как ей не хочется
раскрывать неприятную правду, она в разговоре с возможным покупателем
могла со вздохом сказать про конкурента, что больно уж он дерет за свой
лес, хотя доски-то у него гнилые, все в свищах и вообще ужасного качест-
ва.
Когда Скарлетт впервые решилась на такую ложь, ей потом стало стыдно
и очень не по себе - не по себе не оттого, что она так легко и естест-
венно солгала, а стыдно оттого, что в мозгу мелькнула мысль: что сказала
бы мама?
А Эллин, узнав, что дочь лжет и занимается мошенничеством, могла бы
сказать лишь одно. Она была бы потрясена, она бы ушам своим не поверила
и так и сказала бы Скарлетт - мягко, но слова ее жгли бы каленым желе-
зом, - сказала бы о чести, и о честности, и о правде, и о долге перед
ближними. Скарлетт вся съежилась, представив себе лицо матери. Но образ
Эллин тотчас померк, изгнанный из памяти неуемным, безжалостным, могучим
инстинктом, появившимся у Скарлетт в ту пору, когда Тара переживала "то-
щие дни", а сейчас укрепившимся из-за неуверенности в будущем. Так Скар-
летт перешагнула и этот рубеж, как прежде - многие другие, и лишь вздох-
нула, что не такая она, какой хотела бы видеть ее Эллин, пожала плечами
и, словно заклинание, повторила свою любимую фразу: "Подумаю об этом по-
том".
А потом, занимаясь делами, она уже ни разу не вспомнила об Эллин, ни
разу не пожалела, что всеми правдами и неправдами отбирает клиентов у
других торговцев лесом. Она знала, что может лгать про них сколько угод-
но. Рыцарское отношение южан к женщине защищало ее. Южанка-леди может
солгать про джентльмена, но южанин-джентльмен не может оболгать леди или
- еще того хуже - назвать леди лгуньей. Так что другие лесоторговцы мог-
ли лишь кипеть от злости и пылко кляли миссис Кеннеди в кругу семьи, от
души желая, чтобы она ну хоть на пять минут стала мужчиной.
Один белый бедняк-владелец лесопилки на Декейтерской дороге - попы-
тался сразиться со Скарлетт ее же оружием и открыто заявил, что она
лгунья и мошенница. Но это ему только повредило, ибо все были потрясены
тем, что какой-то белый бедняк мог так возмутительно отозваться о даме
из хорошей семьи, хотя эта дама и вела себя не по-дамски. Скарлетт спо-
койно и с достоинством отнеслась к его разоблачениям, но со временем все
внимание сосредоточила на нем и его покупателях. Она столь беспощадно
преследовала беднягу, продавая его клиентам - не без внутреннего содро-
гания - великолепную древесину по низкой цене, дабы доказать свою чест-
ность, что он вскоре обанкротился. Тогда - к ужасу Фрэнка - она оконча-
тельно восторжествовала над ним, купив почти задаром его лесопилку.
Став владелицей еще одной лесопилки, Скарлетт оказалась перед пробле-
мой, которую не так-то просто было решить: где найти верного человека,
который мог бы ею управлять. Еще одного мистера Джонсона ей нанимать не
хотелось. Она знала, что, сколько за ним ни следи, он продолжает тайком
продавать ее лес; ничего, решила она, как-нибудь найдем нужного челове-
ка. Разве все не бедны сейчас, как Иов, разве не полно на улицах мужчин,
которые прежде имели состояние, а сейчас сидят без работы? Не проходило
ведь дня, чтобы Фрэнк не ссудил денег какому-нибудь голодному бывшему
солдату или чтобы Питти и кухарка не завернули кусок пирога для како-
го-нибудь еле державшегося на ногах бедняка.
Но Скарлетт по какой-то ей самой непонятной причине не хотела брать
на работу таких бедолаг. "Не нужны мне люди, которые за целый год ничего
не могли приискать для себя, - размышляла она. - Если они до сих пор не
сумели приспособиться к мирной жизни, значит, не сумеют приспособиться и
ко мне. Да к тому же вид у них такой жалкий, такой побитый. А мне не
нужны побитые. Мне нужен человек смекалистый и энергичный вроде Ренни,
или Томми Уэлберна, или Келлса Уайтинга, или одного из Симмонсов, или...
ну, словом, кто-то такой. У них на лице не написано: "Мне все равно",
как у солдат после поражения. У них вид такой, точно они черт знает как
заинтересованы в любой чертовщине".
Однако, к великому удивлению Скарлетт, братья Симмонсы, занявшиеся
обжигом кирпича, и Келлс Уайтинг, торговавший снадобьем, изготовленным
на кухне его матушки и гарантировавшим выпрямление волос у любого негра
после шестикратного применения, вежливо улыбнулись, поблагодарили и от-
казались. Так же повели себя и еще человек десять, к которым она обраща-
лась. В отчаянии Скарлетт повысила предлагаемое жалованье - и снова по-
лучила отказ. Один из племянников миссис Мерриуэзер нахально заявил, что
ему хоть и не слишком улыбается быть кучером на подводе, но, по крайней
мере, это его собственная подвода, и уж лучше своими силенками чего-то
добиться, чем с помощью Скарлетт.
Как-то днем Скарлетт остановила свою двуколку подле фургона с пирога-
ми Рене Пикара и окликнула Рене, рядом с которым на козлах сидел его
друг - калека Томми Уэлберн.
- Послушайте, Ренни, почему бы вам не поработать у меня? Быть управ-
ляющим на лесопилке куда респектабельнее, чем развозить пироги в фурго-
не. Я почему-то считаю, что вам стыдно этим заниматься.
- Мне? Да я свой стыд давно похоронил! - усмехнулся Рене. - Кто нынче
респектабельный? Я всю жизнь был респектабельный, война меня от этот
предрассудок освободил, как освободил черномазых от рабство. Теперь я
уже никогда не будет почтенный и весь в ennui. Теперь я свободный как
птичка. И мне очень нравится мой фургон с пироги. И мой мул мне нравит-
ся. И мне нравятся милые янки, которые так любезно покупайт пироги мадам
моя теща. Нет, Скарлетт, дорогая моя, я уж буду Король Пирогов. Такая у
меня судьба! Я, как Наполеон, держусь свой звезда. - И он с трагическим
видом взмахнул хлыстом.
- Но вас ведь воспитывали не для того, чтобы продавать пироги, а Том-
ми - не для того, чтобы воевать с этими дикарями - ирландскими штукату-
рами. У меня работа куда более...
- А вы, я полагаю, были воспитаны, чтобы управлять лесопилкой, - за-
метил Томми, и уголки рта у него дрогнули. - Я так и вижу, как маленькая
Скарлетт сидит на коленях у своей мамочки и, шепелявя, заучивает урок:
"Никогда не продавай хороший лес, если можешь продать плохой и по хоро-
шей цене".
Рене так и покатился от хохота, его обезьяньи глазки искрились ве-
сельем, и он хлопнул Томми по сгорбленной спине.
- Нечего нагличать, - холодно заметила Скарлетт, не обнаружив в сло-
вах Томми повода для веселья. - Конечно, меня не растили, чтобы управ-
лять лесопилкой.
- А я и не нагличаю. Вы же управляете лесопилкой, растили вас для
этого или нет. И, надо сказать, управляете очень ловко. Собственно, ник-
то из нас, насколько я понимаю, не делает того, что собирался делать, но
все же, мне кажется, мы справляемся. Плох тот человек и плох тот народ,
который сидит и льет слезы только потому, что жизнь складывается не так,
как хотелось бы. Кстати, а почему бы вам, Скарлетт, не нанять какого-ни-
будь предприимчивого "саквояжника"? В лесах их невесть сколько бродит.
- Не нужны мне "саквояжники", "Саквояжники" крадут все, что плохо ле-
жит и не раскалено добела. Да если бы они хоть чего-нибудь стоили, так и
сидели бы у себя, а не примчались бы сюда, чтобы обгладывать наши кости.
Мне нужен хороший человек из хорошей семьи, смекалистый, честный, энер-
гичный и...
- Немногого вы хотите. Да только едва ли такого получите за свою це-
ну. Все смекалистые, за исключением, пожалуй, увечных, уже нашли себе
занятие. Может, они и не своим делом заняты, но работа у них есть. И ра-
ботают они на себя, а не под началом у женщины.
- Мужчины, как я погляжу, если копнуть поглубже, не отличаются здра-
вым смыслом.
- Может, оно и так, но гордости у них достаточно, - сухо заметил Том-
ми.
- Гордости! У гордости вкус преотличный, особенно когда корочка хрус-
тящая, да еще глазурью покрыта, - ядовито заметила Скарлетт.
Оба натянуто рассмеялись и - так показалось Скарлетт - словно бы
объединились против нее в своем мужском неодобрении. "А ведь Томми ска-
зал правду", - подумала она, перебирая в уме мужчин, к которым уже обра-
щалась и к которым собиралась обратиться. Все они были заняты - заняты
каждый своим делом, причем тяжелой работой, более тяжелой, чем они даже
помыслить могли до войны. Делали они, возможно, то, что вовсе не хотели
делать, - и не самое легкое, и не самое привычное, но все что-то делали.
Слишком тяжкие были времена, чтобы люди могли выбирать. Если они и скор-
бели об утраченных надеждах и сожалели об утраченном образе жизни, то
держали это про себя. Они вели новую войну, войну более тяжелую, чем та,
которая осталась позади. И снова любили жизнь, - любили столь же страст-
но и столь же отчаянно, как прежде - до того, как война разрубила их
жизнь пополам.
- Скарлетт, - сказал запинаясь Томми. - Мне неприятно просить вас об
одолжении после всех дерзостей, которые я вам наговорил, но все же я
попрошу. Да, может, это и вас устроит. Брат моей жены, Хью Элсинг, тор-
гует дровами, и не очень успешно. Дело в том, что все, кроме янки, сами
обеспечивают себя дровами. А я знаю, что Элсингам приходится сейчас
