ла, что Фрэнк мог хотя бы не вмешиваться в ее планы, раз они дают хоро-
ший результат.
При ее неопытности не так-то просто было управлять новой лесопилкой,
да и конкуренция увеличилась - не то что вначале, поэтому она обычно
возвращалась вечером домой усталая, издерганная, злая. И когда Фрэнк,
робко кашлянув, говорил ей: "Лапочка, я бы этого не делал", или: "На ва-
шем месте, лапочка, я бы так не поступал", она лишь изо всех сил сдержи-
валась, стараясь не вспылить, а часто - даже и не старалась. Если у него
не хватает духа вылезти из своей скорлупы и делать деньги, зачем же он к
ней-то придирается? Да еще донимает всякими глупостями! Ну, какое имеет
значение в такие времена, что она ведет себя не по-женски? Особенно ког-
да ее неженское дело - лесопилка - приносит деньги, которые так им нужны
- и ей, и семье, и Таре, и Фрэнку тоже.
А Фрэнку хотелось мира и покоя. Война, во время которой он так добро-
совестно служил родине, пошатнула его здоровье, лишила богатства и прев-
ратила в старика. Он не жалел ни об одной из этих утрат, но после четы-
рех лет войны хотел в жизни мира и добра, хотел видеть вокруг любящие
лица, встречать одобрение друзей. Однако вскоре он обнаружил, что мир
дома можно сохранить лишь определенной ценой, а именно: позволить Скар-
летт делать что она хочет, - словом, устав бороться, он покупал себе мир
той ценой, какую назначила она. Порой он думал, что это не такая уж и
дорогая цена, если жена улыбается, открывая ему в холодных сумерках
дверь, целует его в ухо, или в нос, или куда-нибудь еще, или если ее
сонная головка по ночам покоится у него на плече под теплым стеганым
одеялом. Жизнь дома была такой приятной, если ни в чем не перечить Скар-
летт. Но обретенный Фрэнком мир был пустой скорлупой - это было лишь по-
добие мира, ибо приобретал он его ценой потери всего, что считал подоба-
ющим супружеской жизни.
"Женщина должна уделять больше внимания дому и семье, а не болтаться
где-то, как мужчина, - думал он. - Вот если бы у нее появился ребе-
нок..."
При мысли о ребенке лицо Фрэнка расплывалось в улыбке - он часто ду-
мал о такой возможности. Скарлетт же решительно заявила, что не желает
иметь детей. Но ведь дети редко появляются на свет по приглашению. Фрэнк
знал: многие женщины говорят, будто не хотят иметь детей, - только все
это от глупости и от страха. Если Скарлетт обзаведется малышом, она по-
любит его и охотно будет сидеть дома и возиться с ним, как все другие
женщины. Тогда ей придется продать лесопилку и все проблемы кончатся.
Для полноты счастья женщинам необходимы дети, а Фрэнк чувствовал, что
Скарлетт несчастлива. Он хоть и мало что понимал в женщинах, однако не
был совсем уж слепым и не мог не видеть, что порой жена его просто нес-
частна.
Случалось, он просыпался ночью и слышал приглушенные всхлипывания в
подушку. Когда он впервые, проснувшись, почувствовал, как дрожит от ее
рыданий кровать, он в тревоге спросил: "Лапочка, что случилось?" - и ус-
лышал в ответ исступленное: "Ах, оставьте меня в покое!"
Да, ребенок сделает ее счастливой и заставит забыть о том, чем ей не
положено заниматься. Случалось, Фрэнк тяжело вздыхал, думая, что вот
поймал он тропическую птицу, которая вся - огонь и сверкание красок,
тогда как его, наверное, вполне устроила бы обыкновенная курица. Да,
этак ему было бы намного лучше.
ГЛАВА XXXVII
Ветреной, сырой апрельской ночью из Джонсборо примчался на взмыленной
лошади полумертвый от усталости Тони Фонтейн и громким стуком в дверь
разбудил Скарлетт и Фрэнка, перепугав их до полусмерти. И тут - во вто-
рой раз за последние четыре месяца - Скарлетт остро почувствовала, что
такое Реконструкция; до нее дошло, что имел в виду Уилл, сказав: "Наши
беды только начались", - она полнее осознала, как верны были мрачные
предсказания Эшли во фруктовом саду Тары, где гулял ветер: "То, что нас
ждет, будет хуже войны... хуже тюрьмы... хуже смерти".
Впервые она столкнулась с Реконструкцией, когда узнала, что Джонас
Уилкерсон при содействии янки может выселить ее из Тары. Но появление
Тони показало ей, что есть вещи и пострашнее. Он примчался глубокой
ночью, исхлестанный дождем, и через несколько минут навсегда исчез в
темноте, но за этот короткий промежуток приподнял завесу, обнаружив но-
вые беды, и Скарлетт со всей безнадежностью поняла, что завеса эта ни-
когда не опустится.
В ту ненастную ночь, когда они услышали грохот дверного молотка -
настойчивый, требовательный, Скарлетт вышла на лестницу, закутавшись в
халат, поглядела вниз, в холл, и на миг увидела смуглое мрачное лицо То-
ни, который тут же нагнулся и задул принесенную Фрэнком свечу. Скарлетт
ринулась в темноту, схватила холодную влажную руку Тони и услышала, как
он прошептал:
- Они гонятся за мной... еду в Техас... лошадь подо мной полумерт-
вая... а я погибаю от голода... Эшли сказал, чтобы к вам... Только не
зажигайте свечи! Еще разбудите черных... Я не хочу, чтоб вы попали из-за
меня в беду.
На кухне, когда закрыли все ставни и спустили до самых подоконников
жалюзи, он позволил зажечь свет и короткими, отрывистыми фразами поведал
свою историю Фрэнку, в то время как Скарлетт хлопотала, собирая для него
на стол.
Он был без пальто и промок насквозь. Шляпы на нем тоже не; было, чер-
ные волосы его прилипли к маленькой голове. Но задор, свойственный
братьям Фонтейн, - задор, от которого у Скарлетт в ту ночь мурашки побе-
жали по коже, - горел в его бегающих глазках, когда он залпом выпил вис-
ки, которое Скарлетт ему принесла. А Скарлетт благодарила бога, что тетя
Питти мирно храпит наверху. Она бы наверняка упала в обморок, увидев
его!
- Одним чертовым ублю... одним подлипалой стало меньше, - произнес
Тони, протягивая стакан, чтобы ему налили еще виски. - Я скакал во всю
мочь: могу расстаться со своей шкурой, если быстро не уберусь отсюда. И
все равно ни о чем не жалею. Ей-богу, не жалею! Попытаюсь добраться до
Техаса и там затаюсь. Эшли был со мной в Джонсборо и велел мне ехать к
вам. Но мне нужна другая лошадь, Фрэнк, и немного денег. Лошадь у меня
полумертвая - ведь я всю дорогу гнал ее изо всех сил, - да к тому же
по-глупому выскочил сегодня из дома как сумасшедший, без пальто, без
шляпы и без цента в кармане. Правда, в доме у нас деньгами не разжи-
вешься.
Он рассмеялся и с жадностью набросился на холодную кукурузную лепешку
и холодный салат из листьев репы в хлопьях застывшего белого жира.
- Можете взять мою лошадь, - спокойно сказал Фрэнк. - У меня при себе
всего десять долларов, но если вы дождетесь здесь утра...
- Черта с два, да разве я могу ждать! - убежденно, но даже как-то ве-
село воскликнул Тони. - Они скорей всего мчатся за мной по пятам. Не так
уж намного я их и обогнал! Если бы не Эшли, который вытащил меня оттуда
и посадил на лошадь, я бы так и остался там как дурак и сейчас уже висел
бы в петле. Славный малый этот Эшли.
Значит, и Эшли замешан в этой страшной, непонятной чертовщине. Скар-
летт, вся похолодев, поднесла руку ко рту. А что, если янки уже схватили
Эшли? Ну почему, почему Фрэнк не спросит, что же все-таки произошло? По-
чему он принимает все это так спокойно, будто ничего особенного не слу-
чилось? Она с трудом заставила себя разжать губы.
- А что... - начала она. - Кого...
- Да бывшего управляющего вашего батюшки... Будь он проклят... Джона-
са Уилкерсона.
- И вы его... Он что, мертв?
- Бог ты мой, Скарлетт О'Хара! - раздраженно воскликнул Тони. - Уж
если я решил кому-то вспороть брюхо, неужели, вы думаете, я удовлетво-
рюсь тем, что оцарапаю его тупой стороной ножа? Нет, конечно, и можете
мне поверить, я искромсал его на кусочки.
- Вот и прекрасно, - не повышая голоса, произнес Фрэнк. - Я никогда
не любил этого малого.
Скарлетт взглянула на мужа. Он был совсем не похож на того слабо-
вольного Фрэнка, которого она знала, - Фрэнка, который обычно нервно те-
ребил бороденку и которым так легко было помыкать. Сейчас в нем появи-
лись решительность и спокойствие и он справлялся с неожиданно возникшей
ситуацией, не тратя слов даром. Перед ней был мужчина, и Тони - тоже
мужчина, и вся эта страшная история - мужское дело, в котором женщине
нет места.
- А Эшли... Он не...
- Нет. Он хотел убить Джонаса, но я сказал ему, что это мое право,
потому что Салли - моя родственница, и Эшли под конец сдался. Но насто-
ял, что поедет со мной в Джонсборо - на случай, если Уилкерсон возьмет
верх. Я не думаю, чтобы старина Эшли попал из-за этого в беду. Надеюсь,
что нет. А не найдется у вас джема к кукурузной лепешке? И не можете ли
вы дать мне чего-нибудь с собой?
- Я сейчас закричу, если вы не расскажете мне все по порядку.
- Подождите, пока я уеду, и тогда кричите, сколько вашей душе угодно.
Я все вам расскажу, пока Фрэнк будет седлать лошадь. Этот чертов... Уил-
керсон и так уж причинил немало вреда. Вы же знаете, он чуть не доконал
вас налогами. Но это только одна из его пакостей. Хуже всего то, что он
без конца подстрекал черномазых. Кто бы мог сказать, что настанет день,
когда я буду их ненавидеть! Черт бы их побрал, они же верят всему, что
эти мерзавцы говорят им, и забывают то доброе, что мы для них делали. А
сейчас янки поговаривают о том, чтобы дать черномазым право голоса. Нам
же голосовать не дадут. Да во всем графстве можно по пальцам пересчитать
демократов, которым разрешено голосовать: янки ведь вычеркнули из спис-
ков всех, кто сражался на стороне Конфедерации. А если они еще неграм
разрешат голосовать, то нам вообще конец. Черт подери, это же наш штат!
Наш, а не янки! Ей-богу, Скарлетт, с таким мириться нельзя! И мы ми-
риться не станем! Что-нибудь придумаем - пусть хоть до войны дойдет! А
то у нас скоро будут и судьи-ниггеры, и законодатели-ниггеры - куда ни
глянь, всюду черные обезьяны...
- Прошу вас... поскорее расскажите мне все! Что же произошло?
- Подождите заворачивать эту лепешку... дайте мне сначала еще кусок.
Ну, так вот, пошли слухи, что Уилкерсон слишком далеко зашел в своих
разговорах насчет равноправия негров. Да, да, он часами вдалбливал это
черномазым идиотам. У него хватило нахальства... нагло... - Тони чуть не
захлебнулся собственной слюной, - ...говорить, что ниггеры могут... мо-
гут иметь... белых жен.
- Ах, Тони, этого быть не может!
- Ей-богу, так! И я не удивляюсь, что вы побелели. Но черт возьми,
Скарлетт, это же не новость для вас! Это внушают неграм и здесь, в Ат-
ланте.
- Я... я не знала.
- Значит, Фрэнк скрыл это от вас. Словом, мы надумали навестить ночью
мистера Уилкерсона и потолковать с ним по душам, но прежде чем отпра-
виться туда... Вы помните этого черного бугая Юстиса, который был у нас
десятником?
- Да.
- Так он сегодня подошел к двери нашей кухни - а Салли готовила там
ужин - и... Я не знаю, что он ей сказал. Да теперь, видно, никогда и не
узнаю. Словом, что-то он ей сказал, и я услышал, как она вскрикнула; я
бросился на кухню, а он там - пьяный, как последний сукин сын... извини-
те, Скарлетт, сорвалось с языка.
- Продолжайте.
- Я пристрелил его; на крик Салли прибежала мама, а я вскочил на ло-
шадь и помчался в Джонсборо к Уилкерсону Ведь это он был виноват в том,
что произошло. Этот черный дурак в жизни бы не додумался явиться к нам
на кухню, если б не Уилкерсон. Возле Тары я встретил Эшли, ну и он, ко-
нечно, поскакал со мной. Он сказал, что сам разделается с Уилкерсоном за
то, что тот хотел отобрать у вас Тару, а я сказал - нет, это сделаю я,
потому что Салли - жена моего родного покойного брата; мы проспорили с
ним всю дорогу. А когда примчались в город - ей-богу, Скарлетт, не пове-
рите: я, оказывается, даже и пистолета с собой не взял. Забыл в конюшне.
