сал, что налог они уплатили и Джонас Уилкерсон, узнав об этом, "вел себя
не наилучшим образом", но грозить перестал. Под конец Уилл весьма лако-
нично и официально, без каких-либо эмоций желал Скарлетт счастья. Уилл,
конечно, понимал, какой поступок она совершила и почему, и не осуждал ее
за это, но и не хвалил. "А что, должно быть, думает Эшли? - в лихорадоч-
ном волнении спрашивала себя Скарлетт. - Что он, должно быть, думает обо
мне - ведь прошло так мало времени после нашего объяснения во фруктовом
саду Тары!"
Получила она письмо и от Сьюлин, письмо с орфографическими ошибками,
оскорбительное, залитое слезами и полное такого яда и столь точных зак-
лючений о характере сестры, что всю жизнь Скарлетт потом не могла ни за-
быть его, ни простить. И тем не менее радость, что Тара спасена, по
крайней мере на ближайшее время, осталась: ничто не способно было ее ом-
рачить.
Трудно было Скарлетт привыкнуть к тому, что ее дом теперь в Атланте,
а не в Таре. Пока она отчаянно пыталась добыть деньги, необходимые для
уплаты налога, она думала лишь о Таре и о той участи, которая грозит по-
местью, - для других мыслей не оставалось места. Даже когда она стояла
под венцом, у нее ни на секунду не возникло мысли, что она спасает род-
ной очаг ценою вечного из него изгнания. Теперь же, когда дело было сде-
лано, она поняла это, и волна тоски по дому захлестнула ее. Но обратно
не повернешь. Ставка сделана, и она не станет брать ее назад. К тому же
она была так благодарна Фрэнку за то, что он спас Тару, - у нее даже по-
явилось теплое чувство к нему и решимость сделать все, чтобы он никогда
не пожалел о своей женитьбе.
Дамы Атланты знали о том, что происходит у соседей, лишь немногим
меньше, чем о собственных делах, - только интересовало это их куда
больше. Все они знали, что вот уже несколько лет, как Фрэнк Кеннеди
"сговорился" со Сьюлин О'Хара. Он даже однажды сказал запинаясь, что
"намеревается жениться на ней весной". Неудивительно поэтому, что вслед
за сообщением о его тайной свадьбе со Скарлетт поднялась настоящая волна
сплетен, догадок и далеко идущих предположений. Миссис Мерриуэзер, ни-
когда не отказывавшаяся от возможности удовлетворить свое любопытство,
напрямик спросила Фрэнка, как следует понимать его женитьбу на одной се-
стре вместо другой. Она сообщила потом миссис Элсинг, что вместо ответа
увидела лишь идиотски счастливый взгляд. К Скарлетт же обратиться с та-
ким вопросом миссис Мерриуэзер при всей своей отваге не посмела. А Скар-
летт все эти дни была какая-то спокойная, мягкая - только в глазах зата-
илось ублаготворенное самодовольство, которое не могло не раздражать ок-
ружающих, однако держалась она столь неприступно, что никому не хотелось
заводить с ней разговор.
Скарлетт знала, что вся Атланта говорит о ней, но ее это не волнова-
ло. В конце концов, что тут такого аморального - выйти замуж? Тара спа-
сена. Так пусть болтают. А у нее и без того хватает забот. И главное -
тактично внушить Фрэнку, что лавка его должна приносить больше денег.
Джонас Уилкерсон нагнал на нее такого страху, что она теперь не сможет
жить спокойно, пока у них с Фрэнком не появятся лишние деньги. Даже если
не произойдет ничего непредвиденного, надо, чтобы Фрэнк делал больше де-
нег, иначе она не сможет достаточно отложить, чтобы уплатить налог за
Тару и в будущем году. Да и то, что говорил Фрэнк насчет лесопилки, за-
пало ей в голову. Имея лесопилку, Фрэнк сможет заработать кучу денег.
Любой заработает: ведь лес такой дорогой. И она молча изводила себя эти-
ми мыслями, потому что денег у Фрэнка было недостаточно, чтобы заплатить
налог за Тару и купить лесопилку. Вот тогда-то она и решила, что он дол-
жен больше выколачивать из лавки и поворачиваться быстрее, чтобы успеть
купить лесопилку, пока кто-нибудь другой не схватил ее. Скарлетт отлично
понимала, что дело это стоящее.
Будь она мужчиной, она приобрела бы лесопилку, даже если бы пришлось
заложить лавку. Но когда на другой день после свадьбы она деликатно на-
мекнула на это Фрэнку, он лишь улыбнулся и сказал, чтобы она не забивала
делами свою милую хорошенькую головку. Он удивился уже тому, что она во-
обще знает, что такое заклад, и сначала это его позабавило. Но довольно
скоро - в первые же дни после свадьбы - он почувствовал, что ее делови-
тость не столько забавляет, сколько шокирует его. Однажды он по неосто-
рожности сказал Скарлетт, что "кое-кто" (он остерегся назвать имена) за-
должал ему, но не может сейчас рассчитаться, ну, а он, конечно, не хочет
нажимать на старых друзей и бывших плантаторов. Он тут же горько пожа-
лел, что вообще упомянул об этом, ибо Скарлетт одолела его расспросами.
С прелестным, детски-наивным видом она сказала, что это просто любопыт-
но, кто же все-таки должен ему и сколько. Фрэнк попытался уклониться от
прямого ответа. Нервно покашливая, он развел руками и повторил свою ду-
рацкую фразу насчет того, что не надо ей загружать делами свою милую хо-
рошенькую головку.
Сам же он начал понимать, что эта милая хорошенькая головка умеет,
оказывается, неплохо "управляться с цифрами". Собственно, куда лучше,
нежели он, Фрэнк, и это подействовало на него как-то обескураживающе. Он
был точно громом поражен, когда обнаружил, что Скарлетт может быстро
сложить в уме целую колонку цифр, тогда как ему, если цифр больше трех,
нужны карандаш и бумага. Даже дроби не представляли для нее никакой
трудности. А он полагал, что женщине негоже разбираться в делах и в дро-
бях; если же ей не посчастливилось иметь такие недамские способности,
она должна тщательно это скрывать. Ему уже больше не хотелось говорить
со Скарлетт о делах, тогда как до женитьбы это доставляло удовольствие.
В ту пору он считал, что дела выше ее понимания, и ему приятно было
объяснять ей что к чему. Теперь же он видел, что она все понимает, и да-
же слишком хорошо, и, как положено мужчине, возмущался женским ко-
варством. К этому добавилось разочарование, обычно наступающее у мужчи-
ны, когда он обнаруживает, что женщина неглупа.
Как скоро после свадьбы Фрэнк выяснил, что Скарлетт обманом женила
его на себе, - этого никто так и не узнал. Возможно, истина открылась
ему в тот момент, когда Тони Фонтейн, явно избавившийся от своего былого
увлечения, приехал в Атланту по делам. А возможно, сестра сообщила ему
об этом в письме из Джонсборо - она ведь была потрясена его женитьбой.
Во всяком случае, узнал он об этом не от Сьюлин. Она ни разу не написала
ему, и он, естественно, не мог ей написать и все объяснить. Да и какой
теперь смысл в объяснениях, раз он женат! У Фрэнка все кипело внутри при
мысли о том, что Сьюлин никогда не узнает правды и будет считать, что он
без всяких оснований взял и отвернулся от нее. Наверное, все так думают
и все осуждают его. А он - в дурацком положении. У него нет никакой воз-
можности обелить себя, ибо не станет же человек ходить и всем объяснять,
что потерял голову из-за женщины, а если он еще и джентльмен, тем более
не может он во всеуслышание заявить, что жена опутала его с помощью лжи.
Все-таки Скарлетт - его жена, а жена вправе рассчитывать на ло-
яльность мужа. Кроме того, не мог он до конца поверить, что она вышла за
него замуж только из холодного расчета, не питая к нему никакого
чувства. Мужское достоинство не позволяло подобной мысли задерживаться в
голове. Куда приятнее было думать, что Скарлетт вдруг влюбилась в него
настолько сильно, что пошла на ложь, лишь бы им завладеть. Однако все
это было очень странно. Фрэнк знал, что не такая уж он великая добыча
для женщины, которая вдвое моложе него, хороша собой и неглупа. Но он
был джентльмен и свои сомнения держал при себе. Скарлетт - его жена; не
может он оскорблять ее идиотскими расспросами, тем более что это ничего
не изменит.
Да и нельзя сказать, чтобы Фрэнку так уж хотелось что-то менять, ибо
брак его казался вполне счастливым. Скарлетт была самой прелестной, са-
мой желанной из женщин, и он считал ее идеальной во всех отношениях -
лишь бы только она не была такой упрямой. Фрэнк довольно скоро постиг,
что, если ей не перечить, жизнь может быть очень приятной, но если идти
наперекор... А вот когда все делалось по ее воле, она становилась весе-
лой, как ребенок, смеялась без конца, сыпала глупыми шутками, усажива-
лась к нему на колени и принималась крутить ему бороду, так что он прямо
молодел на двадцать лет. Она становилась мягкой и заботливой: грела ему
ночные туфли у огня, если он приходил поздно, волновалась, что он промо-
чил ноги и что у него никак не проходит насморк, помнила, что он любит
куриный желудок и что в кофе ему надо класть три ложечки сахара. Да,
жизнь была очень милой и уютной со Скарлетт, - если все делалось по ее
прихоти.
Через две недели после свадьбы Фрэнк подхватил грипп, и доктор Мид
уложил его в постель. В первый год войны Фрэнк провел два месяца в гос-
питале с воспалением легких и с тех пор жил в вечном страхе, боясь пов-
торения болезни, а потому сейчас охотно лежал и потел под тремя одеяла-
ми, попивая горячие отвары, которые каждый час приносила ему Мамушка или
тетя Питти.
Болезнь затягивалась, и Фрэнк все больше и больше волновался по пово-
ду лавки. Делами там ведал сейчас приказчик, который каждый вечер являл-
ся в дом с отчетом о дневной выручке, но Фрэнка это не удовлетворяло. Он
так тревожился, что наконец Скарлетт, которая только и ждала этой воз-
можности, положила прохладную руку ему на лоб и сказала:
- Послушайте, радость моя, я буду очень огорчена, если вы станете все
принимать так близко к сердцу. Я поеду в город и посмотрю, как обстоят
дела.
И она отправилась, улыбкой отметя его слабые возражения. Все эти три
недели своего нового замужества она сгорала от желания посмотреть его
расчетные книги и выяснить, как обстоит дело с деньгами. Какое счастье,
что он прикован к постели!
Лавка находилась возле Пяти Углов - ее новая крыша сверкала на фоне
старых, закопченных кирпичных стен. Над тротуаром во всю ширину был сде-
лан деревянный навес; у длинных железных перекладин, соединявших подпор-
ки, стояли привязанные лошади и мулы, свесив голову под холодным мелким
дождем, - крупы их были накрыты рваными байковыми и ватными одеялами.
Внутри лавка очень походила на лавку Булларда в Джонсборо - разве что
здесь у докрасна раскаленной печки не толкались бездельники, жуя табак и
смачно сплевывая в ящик, наполненный песком. Правда, лавка Фрэнка была
больше лавки Булларда, но и гораздо темнее. Деревянные навесы над окнами
почти не давали доступа зимнему свету - он проникал сюда лишь через ма-
ленькое, засиженное мухами оконце, прорезанное высоко в боковой стене,
поэтому внутри было сумеречно и затхло. Пол был покрыт грязными опилка-
ми, на всем лежала пыль. Если в передней части лавки еще наблюдалось ка-
кое-то подобие порядка - на уходивших во мрак полках лежали штуки яркой
материи, кухонные принадлежности, галантерея, стояла посуда, - то в зад-
нем помещении, за перегородкой, царил хаос.
Пол здесь не был настлан, и все валялось как попало, прямо на утрам-
бованной земле. Скарлетт увидела в полутьме коробки и тюки с товарами,
плуги и конскую сбрую, седла и дешевые сосновые гробы. Из мрака выступа-
ла побывавшая в употреблении дешевая эвкалиптовая мебель, а рядом - вещи
из красного и розового дерева: дорогая, но видавшая виды парча, обтяги-
вавшая мягкие кресла и диванчики, неуместно поблескивала среди окружаю-
щей грязи. Повсюду были расставлены фарфоровые ночные горшки, вазы, кув-
шины, а вдоль всех четырех стен тянулись глубокие лари, такие темные,
что Скарлетт приходилось подносить к ним лампу, чтобы обнаружить, в ка-
ком из них семена, а в каком - гвозди, болты, плотничий инструмент.
"Фрэнк - такой беспокойный, он так печется о мелочах, точно старая
