носили не ту форму, деньги были в руках не тех людей, негры били баклу-
ши, а их бывшие хозяева с трудом сводили концы с концами и голодали.
Копни чуть-чуть - всюду страх и нужда, внешне же город, казалось,
процветал: он быстро возрождался из руин и производил впечатление кипу-
чего, охваченного лихорадочной деятельностью муравейника. Похоже, в Ат-
ланте, независимо от обстоятельств, жизнь всегда будет бить ключом. В
Саванне, Чарльстоне, Огасте, Ричмонде, Новом Орлеане - там спешить ни-
когда не будут. Только люди невоспитанные да янки спешат. В Атланте же в
ту пору встречалось куда больше невоспитанных, "объянкившихся" людей,
чем когда бы то ни было. "Пришлые" буквально заполонили город, и на за-
битых ими улицах шум стоял с утра до поздней ночи. Сверкающие лаком ко-
ляски офицерских жен, янки и нуворишей-"саквояжников" обдавали грязью
старенькие брички местных жителей, а безвкусные новые дома богатых чужа-
ков вставали между солидными особняками исконных горожан.
Война окончательно утвердила роль Атланты на Юге, и дотоле непримет-
ный город стал далеко и широко известен. Железные дороги, за которые
Шерман сражался все лето и уложил тысячи людей, снова несли жизнь этому
городу, и возникшему-то благодаря им. Атланта, как и прежде, до своего
разрушения, снова, стала деловым центром большого района, и туда непре-
рывным потоком текли новые обитатели, как желанные, так и нежеланные.
"Саквояжники" превратили Атланту в свое гнездо, однако на улицах они
сталкивались с представителями старейших семейств Юга, которые были
здесь такими же пришлыми, как и они. Это были семьи, переселившиеся сюда
из сельской местности, погорельцы, которые теперь, лишившись рабов, не в
состоянии были обрабатывать плантации. Новые поселенцы каждый день при-
бывали из Теннесси и обеих Каролин, где тяжелая рука Реконструкции дави-
ла еще сильнее, чем в Джорджии. Немало наемников-ирландцев и немцев,
служивших в армии конфедератов, обосновались в Атланте, когда их отпус-
тили. Пополнялось население города и за счет жен и детей янки, стоявших
здесь в гарнизоне: после четырех лет войны всем хотелось посмотреть, что
же такое Юг. И, конечно, было множество авантюристов всех мастей, хлы-
нувших сюда в надежде сколотить состояние, да и негры продолжали сотнями
прибывать в Атланту из сельских мест.
Город бурлил - он жил нараспашку, как пограничное селение, даже и не
пытаясь прикрыть свои грехи и пороки. Появились салуны - по два, а то и
по три в каждом квартале, - и двери их не закрывались всю ночь напролет,
а с наступлением сумерек улицы заполнялись пьяными, черными и белыми,
которых качало от края тротуара к стенам домов и обратно. Головорезы,
карманники и проститутки подстерегали своих жертв в плохо освещенных
проулках и на темных улицах. Игорные дома преуспевали вовсю, и не прохо-
дило ночи, чтобы там кого-нибудь не пристрелили или не прирезали. Поч-
тенные граждане с ужасом узнали о том, что в Атланте возник большой и
процветающий район "красных фонарей" - гораздо более обширный и более
процветающий, чем во время войны. За плотно закрытыми ставнями всю ночь
напролет бренчали рояли, раздавались беспутные песни и хохот, прорезае-
мые время от времени вскриками или пистолетным выстрелом. Обитательницы
этих домов были куда бесстыднее проституток дней войны, они нахально пе-
ревешивались через подоконники и окликали прохожих. А по воскресеньям
элегантные кареты хозяек этого квартала катили по главным улицам, полные
разодетых девчонок, которых вывозили на прогулку подышать воздухом за
приспущенными шелковыми шторками.
Наиболее известной среди хозяек была Красотка Уотлинг. Она открыла
свое заведение в большом двухэтажном доме, рядом с которым соседние дома
казались жалкими крольчатниками. На первом этаже был большой элегантный
бар, увешанный картинами, писанными маслом, и в нем всю ночь напролет
играл негритянский оркестр. Верхний же этаж, судя по слухам, был обстав-
лен дорогой мягкой мебелью, обтянутой плюшем; там висели занавеси из тя-
желых кружев и заморские зеркала в золоченых рамах. Десять молодых особ,
составлявших принадлежность этого дома, отличались приятной внешностью,
хоть и были ярко накрашены, и вели себя куда тише, чем обитательницы
других домов. Во всяком случае, к Красотке полицию вызывали редко.
Об этом доме атлантские матроны шептались исподтишка, а священники в
своих проповедях, осторожно понизив голос, с сокрушенным видом называли
его "средоточием порока". Все понимали, что такая женщина, как Красотка,
не могла сама заработать столько денег, чтобы открыть подобное роскошное
заведение. Значит, кто-то - и кто-то богатый - стоял за ней. А поскольку
Ретт Батлер никогда не скрывал своих отношений с нею, значит, это был
он. Вид у Красотки, когда она проезжала в своей закрытой карете с наглым
желтым негром на козлах, был весьма процветающий. Она ехала в этой своей
карете, запряженной двумя отменными гнедыми, и все мальчишки, если им
удавалось сбежать от матерей, высыпали на улицу поглазеть на нее, а по-
том возбужденно шептали друг другу: "Это она! Старуха Красотка! Я видел
ее красные волосы!"
Рядом с домами, испещренными шрамами от снарядов и кое-как залатанны-
ми старым тесом и почерневшими от дыма пожарищ кирпичами, вставали прек-
расные дома "саквояжников" и тех, кто нажился на войне, - дома с мансар-
дами, с островерхими крышами и башенками, с витражами в окнах, с больши-
ми лужайками перед крыльцом. Из вечера в вечер в этих недавно возведен-
ных домах ярко светились окна, за которыми горели газовые люстры, и да-
леко разносились звуки музыки и шарканье танцующих ног. Женщины в шурша-
щих ярких шелках прогуливались по узким длинным верандам, окруженные
мужчинами в вечерних костюмах. Хлопали пробки от шампанского, столы,
накрытые кружевными скатертями, ломились от блюд: здесь ужины подавали
из семи перемен. Ветчина в вине, и фаршированная утка, и паштет из гуси-
ной печенки, и редкие фрукты даже в неурочное время года в изобилии сто-
яли на столах.
А за облезлыми дверями старых домов ютились нужда и голод, которые
ощущались достаточно остро, хоть их и переносили со стоическим мужест-
вом, - они ранили тем сильнее, чем больше пренебрежения выказывалось ма-
териальным благам. Доктор Мид мог бы поведать немало тягостных историй о
семьях, которые вынуждены были сначала переехать из особняка в квартиру,
а потом из квартиры - в грязные комнаты на задворках. Слишком много было
у него пациенток, страдавших "слабым сердцем" и "упадком сил". Он знал -
и они знали, что он знает: все дело было в недоедании. Он мог бы расска-
зать о том, как туберкулез наложил свою лапу на целые семьи, о том, как
в лучших домах Атланты появилась цинга, от которой раньше страдали лишь
самые обездоленные белые бедняки. И как появились дети с тоненькими,
кривыми от рахита ножками и матери, у которых нет молока. Когда-то ста-
рый доктор готов был благодарить бога за каждое новое дитя, которому он
помог появиться на свет. Теперь же он не считал, что жизнь-это такое уж
благо. Неприветливый это был мир для маленьких детей, и многие умирали в
первые же месяцы жизни.
Яркие огни и вино, звуки скрипок и танцы, парча и тонкое сукно - в
поставленных на широкую ногу больших домах, а за углом - медленная
смерть от голода и холода. Спесь и бездушие - у победителей; горечь дол-
готерпения и ненависть - у побежденных.
ГЛАВА XXXVIII
Скарлетт все это видела, жила с этим сознанием днем, с этим сознанием
ложилась вечером в постель, страшась каждой следующей минуты. Она знала,
что они с Фрэнком уже числятся из-за Тони в черных списках янки и что
несчастье может в любую минуту обрушиться на них. Но именно сейчас отка-
титься назад, к тому, с чего она начинала, - нет, этого она просто не
могла допустить: ведь она ждала ребенка, а лесопилка как раз стала при-
носить доход, и будущее Тары до осени, то есть до нового урожая хлопка,
всецело зависело от этого дохода. Что, если она все потеряет?! Что, если
придется начинать все сначала с теми скромными средствами, которыми она
располагает в борьбе с этим безумным миром? Ну, что она может выставить
против янки и их порядка - свои пунцовые губки, свои зеленые глаза, свой
острый, хоть и небольшой, умишко. Снедаемая тревогой, она чувствовала,
что легче покончить с собой, чем начинать все сначала.
Среди разрухи и хаоса этой весны 1866 года она направила всю свою
энергию на то, чтобы сделать лесопилку доходной. Ведь деньги в Атланте
были. Горячка восстановления города давала Скарлетт возможность на-
житься, и она понимала, что будет делать деньги, если только не попадет
в тюрьму. Но, твердила она себе, ходить надо легко, пританцовывая, не
обращая внимания на оскорбления, мирясь с несправедливостью, не обижаясь
ни на кого, будь то белый или черный. Она ненавидела наглых вольных нег-
ров, и по спине ее пробегал холодок - такое ее охватывало бешенство вся-
кий раз, как она слышала их оскорбительные шуточки по своему адресу и
визгливый хохот. Но она ни разу не позволила себе хотя бы презрительно
взглянуть на них. Она ненавидела "саквояжников" и подлипал, которые без
труда набивали себе карманы, в то время как ей приходилось так трудно,
но ни словом не осудила их. Никто в Атланте не презирал янки так, как
она, ибо при одном виде синего мундира к горлу у нее от ярости подступа-
ла тошнота, но даже в кругу семьи она ни единым словом не выдала своих
чувств.
"Я же не идиотка - я рта не раскрою, - мрачно твердила она себе. -
Пусть другие терзаются, оплакивая былые дни и тех, кто уже не вернется.
Пусть другие сжигают себя в огне ненависти, кляня правление янки и теряя
на этом право голосовать. Пусть другие сидят в тюрьме за то, что не уме-
ли держать язык за зубами, и пусть их вешают за причастность к
ку-клукс-клану. (Каким леденящим ужасом веяло от этого названия - оно
пугало Скарлетт не меньше, чем негров.) Пусть другие женщины гордятся
тем, что их мужья - в ку-клукс-клане. Слава богу, Фрэнк с ними не свя-
зан! Пусть другие горячатся, и волнуются, и строят козни и планы, как
изменить то, чего уже не изменишь. Да какое имеет значение прошлое по
сравнению с тяготами настоящего и ненадежностью будущего? Какое имеет
значение, есть у тебя право голоса или нет, когда хлеб, и кров, и жизнь
на свободе - вот они, реальные проблемы?! О господи, смилуйся, убереги
меня от всяких бед до июня!"
Только до июня! Скарлетт знала, что к этому времени она вынуждена бу-
дет уединиться в доме тети Питти и сидеть там, пока ребенок не появится
на свет. Ее и так уже порицали за то, что она показывается на людях в
таком состоянии. Леди никому не должна показываться, когда носит под
сердцем дитя. Теперь уже и Фрэнк с тетей Питти умоляли ее не позорить
себя - да и их, - и она обещала оставить работу в июне.
Только до июня! К июню надо так наладить все на лесопилке, чтобы там
могли обойтись без нее. К июню у нее уже будет достаточно денег, чтобы
чувствовать себя хоть немного защищенной на случай беды. Столько еще на-
до сделать, а времени осталось так мало! Хоть бы в сутках было больше
часов! И она считала минуты в лихорадочной погоне за деньгами - денег,
еще, еще денег!
Она так донимала робкого Фрэнка, что дела в лавке пошли на лад и он
даже сумел взыскать кое-какие старые долги. Но надежды Скарлетт были
прежде всего связаны с лесопилкой. Атланта в эти дни походила на ги-
гантское растение, которое срубили под корень, и вот теперь оно вдруг
снова пошло в рост, только более крепкое, более ветвистое, с более гус-
той листвой. Спрос на строительные материалы намного превышал возможнос-
ти его удовлетворить. Цены на лес, кирпич и камень стремительно росли -
лесопилка Скарлетт работала от зари до темна, когда уже зажигали фонари.
