ют янки, и достаточно южанам сделать один неверный шаг, как они считайте
что болтаются на виселице. И хотя, насколько я понимаю, вы без сожаления
послали бы ваших соседей на виселицу, я уверен, вы пожалели бы, если б
вам пришлось расстаться с лесопилками. По выражению вашего личика я ви-
жу, что вы, моя упрямица, не верите мне и мои слова падают на бесплодную
почву. Поэтому я скажу лишь одно: не забывайте-ка держать всегда при се-
бе этот ваш пистолет... а я, когда в городе, уж постараюсь выбирать вре-
мя и возить вас.
- Ретт, неужели вы в самом деле... значит, это чтобы защитить меня,
вы...
- Да, моя прелесть, моя хваленая галантность побуждает меня защищать
вас. - В черных глазах его заблестели насмешливые огоньки, и лицо утра-
тило серьезность и напряженность. - А почему? Все из-за моей глубокой
любви к вам, миссис Кеннеди. Да, я молча терзался-жаждал вас, и алкал
вас, и боготворил вас издали, но, будучи человеком порядочным, совсем
как мистер Эшли Уилкс, я это скрывал. К сожалению, вы - супруга Фрэнка,
и порядочность запрещает мне говорить вам о своих чувствах. Но даже у
мистера Уилкса порядочность иногда дает трещину, вот и моя треснула, и я
открываю вам мою тайную страсть и мою...
- Да замолчите вы, ради бога! - оборвала его Скарлетт, донельзя раз-
досадованная, что случалось с ней всегда, когда он делал из нее самов-
любленную дуру; к тому же ей вовсе не хотелось обсуждать Эшли и его по-
рядочность. - Что еще вы хотели мне сказать?
- Что?! Вы меняете тему нашей беседы в тот момент, когда я обнажаю
перед вами любящее, но истерзанное сердце? Ну ладно, я хотел вам вот что
сказать. - Насмешливые огоньки снова исчезли из его глаз, и лицо помрач-
нело, приняло сосредоточенное выражение. - Я хотел, чтобы вы что-то сде-
лали с этой лошадью. Она упрямая, и губы у нее загрубели и стали как же-
лезо. Вы ведь устаете, когда правите ею, верно? Ну, а если она вздумает
понести, вам ее ни за что не остановить. И если она вывернет вас в кана-
ву, то и вы, и ваш младенец можете погибнуть. Так что либо доставайте
для нее очень тяжелый мундштук, либо позвольте мне поменять ее на более
спокойную лошадку с более чувствительными губами.
Скарлетт подняла на него глаза, увидела его бесстрастное, гладко выб-
ритое лицо, и все раздражение ее куда-то исчезло - как раньше исчезло
смущение оттого, что они заговорили о ее беременности. Он был так добр с
ней несколько минут назад, так старался рассеять ее смущение, когда ей
казалось, что она вот-вот умрет со стыда. А сейчас он проявил еще
большую доброту и внимание, подумав о лошади. Волна благодарности зато-
пила Скарлетт, и она вздохнула: "Ну, почему он не всегда такой?"
- Да, мне трудно править этой лошадью, - покорно признала она. -
Иногда у меня потом всю ночь руки болят - так сильно приходится натяги-
вать вожаки. Вы уж решите сами, как лучше быть с ней, Ретт.
Глаза его озорно сверкнули.
- Это звучит так мило, так по-женски, миссис Кеннеди. Совсем не в ва-
шей обычной повелительной манере. Значит, надо лишь по-настоящему
взяться, чтобы вы стали покорно гнуться, как лоза, в моих руках.
Гнев снова проснулся в ней, и она насупилась.
- На этот раз вы вылезете из моей двуколки или я ударю вас кнутом.
Сама не знаю, что заставляет меня вас терпеть, почему я пытаюсь быть с
вами любезной. Вы невоспитанный человек. Безнравственный. Вы самый нас-
тоящий... Ну, хватит, вылезайте. Я это всерьез говорю.
Но когда он вылез из двуколки, отвязал свою лошадь и, стоя на суме-
речной дороге, с раздражающей усмешкой посмотрел на нее, она, уже отъез-
жая, не выдержала и усмехнулась ему в ответ.
Да, он грубый, коварный, на него нельзя положиться: вкладываешь ему в
руки тупой нож, а он в самый неожиданный момент вдруг превращается в
острую бритву. И все-таки присутствие Ретта придает бодрости, как...
совсем как рюмка коньяку!
А Скарлетт за эти месяцы пристрастилась к коньяку. Когда она вечером
возвращалась домой, промокшая под дождем, уставшая от многочасового си-
дения в двуколке, ее поддерживала лишь мысль о бутылке, спрятанной в
верхнем ящике бюро, которое она запирала на ключ от бдительного ока Ма-
мушки. Доктору Миду и в голову не пришло предупредить Скарлетт, что жен-
щина в ее положении не должна пить, ибо он даже представить себе не мог,
что приличная женщина станет пить что-либо крепче виноградного вина.
Разве что бокал шампанского на свадьбе или стаканчик горячего пунша при
сильной простуде. Конечно, есть на свете несчастные женщины, которые
пьют - к вечному позору своих семей, - как есть женщины ненормальные,
или разведенные, или такие, которые наряду с мисс Сьюзен Б. Энтони счи-
тают, что женщинам надо дать право голоса. Но хотя доктор во многом не
одобрял поведения Скарлетт, он никогда не подозревал, что она пьет.
Скарлетт же обнаружила, что рюмочка чистого коньяку перед ужином
очень помогает, а потом всегда можно пожевать кофе или прополоскать рот
одеколоном, чтобы отбить запах. И почему это люди так нетерпимо относят-
ся к женщинам, которые любят выпить, тогда как мужчины могут напиваться
- да и напиваются - до бесчувствия, стоит им захотеть?! Иной раз, когда
Фрэнк храпел с ней рядом, а от нее бежал сон и она ворочалась в постели,
страшась бедности, опасаясь янки, тоскуя по Таре и страдая без Эшли, ей
казалось, что она сошла бы с ума, если бы не коньяк. А как только прият-
ное знакомое тепло разливалось по жилам, все беды начинали отступать.
После трех рюмочек она уже могла сказать себе: "Я подумаю об этом завтра
- тогда легче будет во всем разобраться".
Но бывали ночи, когда даже с помощью коньяка Скарлетт не удавалось
утишить боль в сердце, боль, куда более сильную, чем страх потерять ле-
сопилки, - неутолимую боль разлуки с Тарой. Порой Скарлетт становилось
невыносимо душно в этой полной чужаков Атланте, с ее шумом, новыми дома-
ми, узкими улицами, запруженными лошадьми и фургонами, толпами людей на
тротуарах. Она любила Атланту, но... ах, как ее тянуло к мирному покою и
деревенской тишине Тары, к этим красным полям и темным соснам вокруг до-
ма! Ах, вернуться бы в Тару, как бы ни тяжело там было жить! Быть рядом
с Эшли, хотя бы только видеть его, слышать звук его голоса, знать, что
он ее любит! Каждое письмо от Мелани с сообщением, что все идет хорошо,
каждая коротенькая записочка от Уилла с описаниями того, как они взрых-
ляют землю, сажают, растят хлопок, вызывали у Скарлетт новый прилив тос-
ки по дому.
"Я уеду в июне. Тогда мне делать тут будет уже нечего. Уеду домой ме-
сяца на два", - подумала она, и сердце у нее подпрыгнуло от радости. Она
и в самом деле поехала домой в июне, но не так, как ей бы хотелось, ибо
в начале этого месяца от Уилла пришла коротенькая записка с сообщением,
что умер Джералд.
ГЛАВА XXXIX
Поезд сильно опаздывал, и на землю спускались неспешные синие
июньские сумерки, когда Скарлетт сошла на платформе в Джонсборо. В окнах
немногочисленных лавок и домов, уцелевших в городке, светились желтые
огоньки ламп. На главной улице то и дело попадались широкие пустыри меж-
ду домами на месте разрушенных снарядами или сгоревших домов. Темные,
молчаливые развалины с продырявленной снарядами крышей, с полуобрушенны-
ми стенами смотрели на Скарлетт. Возле деревянного навеса над лавкой
Булларда было привязано несколько оседланных лошадей и мулов. Пыльная
красная дорога тянулась пустынная, безжизненная; лишь из салуна в
дальнем конце улицы отчетливо разносились в тихом сумеречном воздухе
выкрики да пьяный смех.
Станцию, сгоревшую во время войны, так и не отстроили - на месте ее
стоял лишь деревянный навес, куда свободно проникали дождь и ветер.
Скарлетт прошла под навес и села на пустой бочонок, явно поставленный
здесь вместо скамьи. Она внимательно всматривалась в конец улицы, наде-
ясь увидеть Уилла Бентина. Ему следовало бы уже быть здесь. Не мог он не
сообразить, что она сядет на первый же поезд, как только получит его за-
писку о смерти Джералда.
Она выехала так поспешно, что в ее маленьком саквояже лежали лишь
ночная сорочка да зубная щетка - даже смены белья она с собой не взяла.
Скарлетт задыхалась в узком черном платье, которое одолжила у миссис
Мид, ибо времени на то, чтобы сшить себе траурный наряд, у нее не было.
А миссис Мид стала совсем худенькая, да и Скарлетт была беременна не
первый месяц, так что платье было ей узко. Несмотря на горе, вызванное
смертью Джералда, Скарлетт не забывала заботиться о своей внешности и
сейчас с отвращением оглядела свою распухшую фигуру. Талия у нее совсем
пропала, а лицо и щиколотки опухли. До сих пор ее не слишком занимал
собственный вид, но сейчас, когда она через какой-нибудь час предстанет
перед Эшли, это было ей совсем не безразлично. Несмотря на постигший ее
тяжелый удар, Скарлетт приходила в ужас при одной мысли о том, что
встретится с ним, когда под сердцем у нее - чужое дитя. Она ведь любит
его, и он любит ее, и этот нежеланный ребенок казался Скарлетт как бы
свидетельством ее неверности Эшли. Но хотя ей и неприятно было, что он
увидит ее такой - раздавшейся, без талии, утратившей легкость походки, -
встречи с ним не избежать.
Она нетерпеливо похлопала себя по колену. Следовало бы Уиллу уже быть
здесь. Конечно, она могла бы зайти к Булларду и выяснить, нет ли его
там, или попросить кого-нибудь подвезти ее в Тару, если Уилл почему-то
не смог приехать. Но ей не хотелось идти к Булларду. Была суббота, и,
наверно, половина мужского населения округи уже там. А Скарлетт не хоте-
лось показываться им в траурном платье, которое было совсем не по ней и
не только не скрывало, а подчеркивало ее деликатное положение. Не хоте-
лось выслушивать и слова сочувствия по поводу смерти Джералда. Не нужно
ей их сочувствие. Она боялась, что расплачется, если кто-нибудь хотя бы
произнесет его имя. А плакать она не желает. Она знала: стоит только на-
чать - и рыданий не остановишь, как в ту страшную ночь, когда пала Ат-
ланта, и Ретт бросил ее на темной дороге за городом, и она рыдала, утк-
нувшись лицом в гриву лошади, рыдала так, что, казалось, у нее лопнет
сердце, и не могла остановиться.
Нет, плакать она не станет! Она чувствовала, что в горле у нее снова
набухает комок - уже не в первый раз с тех пор, как она узнала печальную
весть, - но слезами ведь горю не поможешь. Они только внесут смятение,
ослабят ее дух. Почему, ну, почему ни Уилл, ни Мелани, ни девочки не на-
писали ей о том, что дни Джералда сочтены? Она села бы на первый же по-
езд и примчалась бы в Тару, чтобы ухаживать за ним, привезла бы из Ат-
ланты доктора, если бы в этом была необходимость! Идиоты, все они идио-
ты! Неужели ничего не могут без нее сообразить? Не в состоянии же она
быть в двух местах одновременно, а господу богу известно, что в Атланте
она старалась ради них всех.
Она нетерпеливо ерзала на бочонке - ну что за безобразие, почему не
едет Уилл! Где он? И вдруг услышала похрустывание шлака на железнодорож-
ных путях за своей спиной, а обернувшись, увидела Алекса Фонтейна, кото-
рый шел к повозке с мешком овса на плече.
- Господи помилуй! Неужели это вы, Скарлетт? - воскликнул он и, бро-
сив мешок, подбежал к ней, чтобы приложиться к ручке; его смуглое, обыч-
но мрачное узкое лицо так и просияло от удовольствия. - До чего же я вам
рад! Я видел Уилла в кузнице - ему подковывают лошадь. Поезд ваш опазды-
вал, и он решил, что успеет. Сбегать за ним?
- Да, пожалуйста, Алекс, - сказала она и улыбнулась, несмотря на свое
горе. Так приятно было снова увидеть земляка.
- Да... э-э... Скарлетт, - запинаясь, сказал он, все еще держа ее ру-
ку" - очень мне жаль вашего отца.
- Спасибо, - сказала она, а в душе подумала: хоть бы он этого не го-
