жения они с Кэтлин начинали одинаково - обе могли рассчитывать лишь на
свои руки да на голову.
"Только я не так уж: плохо преуспела", - подумала она и, вздернув
подбородок, улыбнулась.
Однако улыбка тотчас застыла у нее на губах, когда она увидела возму-
щенное выражение лица миссис Тарлтон. Глаза у миссис Тарлтон были крас-
ные от слез; бросив неодобрительный взгляд на Скарлетт, она снова пере-
вела его на Сьюлин, и взгляд этот пылал таким гневом, что не сулил ниче-
го хорошего. Позади миссис Тарлтон и ее мужа стояли четыре их дочери -
рыжие волосы неуместным пятном выделялись на фоне окружающего траура,
живые светло-карие глаза были как у шустрых зверьков, резвых и опасных.
Перемещения прекратились, головы обнажились, руки чинно сложились,
юбки перестали шуршать - все замерло, когда Эшли со старым молитвенником
Кэррин выступил вперед. С минуту он стоял и смотрел вниз, и солнце золо-
тило ему голову. Глубокая тишина снизошла на людей, столь глубокая, что
до слуха их донесся хрустящий шепот ветра в листьях магнолий, а далекий,
несколько раз повторенный крик пересмешника прозвучал невыносимо громко
и грустно. Эшли начал читать молитвы, и все склонили головы, внимая его
звучному красивому голосу, раскатисто произносившему короткие, исполнен-
ные благородства слова.
"Ах, какой же у него красивый голос! - подумала Скарлетт, чувствуя,
как у нее сжимается горло. - Если уж надо служить службу по папе, то я
рада, что это делает Эшли. Лучше он, чем священник. Лучше, чтобы папу
хоронил человек близкий, а не чужой".
Вот Эшли дошел до молитв, где говорится о душах в чистилище, - мо-
литв, отмеченных для него Кэррин, - и вдруг резко захлопнул книгу. Одна
только Кэррин заметила, что он пропустил эти молитвы, и озадаченно пос-
мотрела на него, а он уже читал "Отче наш". Эшли знал, что половина при-
сутствующих никогда и не слыхала о чистилище, а те, кто слышал, по-
чувствуют себя оскорбленными, если он хотя бы даже в молитве намекнет на
то, что человек столь прекрасной души, как мистер О'Хара, должен еще
пройти через какое-то чистилище, прежде чем попасть в рай. Поэтому,
склоняясь перед общественным мнением, Эшли опустил упоминание о чистили-
ще. Собравшиеся дружно подхватили "Отче наш" и смущенно умолкли, когда
он затянул "Богородице, дева, радуйся". Они никогда не слышали этой мо-
литвы и теперь исподтишка поглядывали друг на друга, а сестры О'Хара,
Мелани и слуги из Тары отчетливо произносили: "Молись за нас ныне и в
наш смертный час. Аминь".
Тут Эшли поднял голову - казалось, он колебался. Соседи выжидающе
смотрели на него, и каждый старался принять позу поудобнее, зная, что
еще долго придется стоять. Они явно ждали продолжения службы, ибо никому
и в голову не приходило, что Эшли уже прочел все положенные католикам
молитвы. Похороны в графстве всегда занимали много времени. У бап-
тистских и методистских священников не было заранее заготовленных мо-
литв, они импровизировали в зависимости от обстоятельств и обычно закан-
чивали службу, когда все присутствующие плакали, а сраженные горем
родственницы громко рыдали. Соседи были бы шокированы, опечалены и воз-
мущены, если бы панихида по их любимому другу этими несколькими молитва-
ми и ограничилась, - никто лучше Эшли этого не знал. Потом долгие недели
случившееся обсуждалось бы за обеденными столами, и все пришли бы к мне-
нию, что сестры О'Хара не оказали должного уважения своему отцу.
Вот почему Эшли, бросив извиняющийся взгляд на Кэррин, склонил снова
голову и принялся читать по памяти заупокойную службу епископальной
церкви, которую он часто читал над рабами, когда их хоронили в Двенадца-
ти Дубах.
- "Я есмь возрождение и жизнь и всяк, кто... верит в меня, не умрет".
Слова молитвы не сразу приходили ему на ум, и он читал ее медленно,
то и дело останавливаясь и дожидаясь, пока та или иная строка всплывет в
памяти. Зато при таком чтении молитва производила более сильное впечат-
ление, и те, кто дотоле стоял с сухими глазами, теперь начали вытаски-
вать носовые платки. Закоренелые баптисты и методисты, они считали что
присутствуют при католической церемонии, и теперь уже готовы были отка-
заться от первоначального мнения, что католические службы - холодные и
славят только папу. Скарлетт и Сьюлин тоже ничего в этом не смыслили, и
им слова молитвы казались прекрасными и утешительными. Только Мелани и
Кэррин понимали, что истого католика-ирландца погребают по канонам анг-
ликанской церкви. Но Кэррин слишком отупела от горя и слишком была уязв-
лена предательством Эшли, чтобы вмешаться.
Покончив со службой, Эшли обвел своими большими печальными серыми
глазами собравшихся. Взгляд его встретился со взглядом Уилла, и он спро-
сил:
- Быть может, кто-нибудь из присутствующих хотел бы что-то сказать?
Миссис Тарлтон нервно дернулась, но Уилл, опережая ее, шагнул вперед
и, встав у изголовья гроба, заговорил.
- Друзья, - начал он ровным бесцветным голосом, - может, вы считаете,
что я веду себя как выскочка, взяв первым слово: ведь я узнал мистера
О'Хара всего год назад, вы же все знаете его лет по двадцать, а то и
больше. Но у меня есть оправдание. Проживи он еще с месяц, я бы имел
право назвать его отцом.
Волна удивления прокатилась по собравшимся. Они были слишком хорошо
воспитаны, чтобы перешептываться, но все же со смущенным видом начали
переминаться, глядя на склоненную голову Кэррин. Все знали, как безого-
ворочно предан ей Уилл. А он, заметив, куда все смотрят, продолжал как
ни в чем не бывало:
- Так вот, раз я собираюсь жениться на мисс Сьюлин, как только свя-
щенник приедет из Атланты, я и подумал, что, может, это дает мне право
говорить первым.
Вторая половина его фразы потонула в легком жужжанье, пронесшемся по
толпе, словно вдруг налетел рой разъяренных пчел. В этом жужжанье было и
возмущение, и разочарование. Все любили Уилла, все уважали его за то,
что он сделал для Тары. Все знали, что он неравнодушен к Кэррин, и пото-
му известие о том, что он женится не на ней, а на этой парии, плохо ук-
ладывалось в их сознании. Чтобы славный старина Уилл женился на этой
мерзкой, подленькой Сьюлин О'Хара!
Атмосфера вдруг накалилась. Глаза миссис Тарлтон заметали молнии, гу-
бы беззвучно зашевелились. В наступившей тишине раздался голос старика
Макра, который своим высоким фальцетом попросил внука повторить ему, что
этот парень сказал. Уилл стоял перед ними с тем же мягким выражением ли-
ца, но в его светлых голубых глазах таился вызов: попробуйте-де сказать
хоть слово о моей будущей жене. С минуту было неясно, какая чаша весов
перетянет - искренняя любовь, которую все питали к Уиллу, или презрение
к Сьюлин. И Уилл победил. Он продолжал, словно пауза была вполне естест-
венной:
- Я не знал мистера О'Хара в расцвете сил, как знали все вы. Я знал
его лишь как благородного пожилого джентльмена, который был уже чуточку
не в себе. Но от всех вас я слышал, каким он был раньше. И вот что я хо-
чу сказать. Это был бравый ирландец, южанин-джентльмен и преданнейший
конфедерат. Редкое соединение прекрасных качеств. И мы едва ли увидим
еще таких, как он, потому что времена, когда появлялись такие люди, ушли
в прошлое вместе с ними. Родился он в чужом краю, но человек, которого
мы сегодня хороним, был уроженцем Джорджии в большей мере, чем любой из
нас. Он жил нашей жизнью, он любил нашу землю и, если уж на то пошло,
умер за наше Правое Дело, как умирали солдаты. Он был одним из нас, и у
него было все хорошее, что есть у нас, и все плохое, была у него и наша
сила, и наши слабости. И хорошим в нем было то, что уж если он что ре-
шит, ничто его не остановит - никого из двуногих он не боялся. И никакая
сторонняя сила не могла его подкосить.
Он не испугался, когда английское правительство вознамерилось пове-
сить его. Просто снялся и уехал. А когда приехал к нам бедняк бедняком,
тоже нисколько не испугался. Стал работать и нажил денег. И не побоялся
осесть здесь, на этих землях, с которых только что согнали индейцев и
где еще надо было выкорчевывать лес. Из непролазных зарослей он создал
большую плантацию. А когда пришла война и деньги его стали таять, он то-
же не испугался, что снова обеднеет. И когда янки пришли в Тару, - а они
ведь могли и сжечь все и его убить, - он тоже не струхнул и не пал ду-
хом. Только крепко уперся ногами в землю и стоял на своем. Вот почему я
говорю, что в нем было то хорошее, что есть в нас всех. Ведь никакая
сторонняя сила не может подкосить ни одного из нас.
Но были у него и наши недостатки: подкосить его могло изнутри. Я это
к чему говорю: то, что весь мир не мог с ним сделать, сделало его серд-
це. Когда миссис О'Хара умерла, умерло и его сердце - это и подкосило
его. И по усадьбе уже ходил совсем другой человек.
Уилл помолчал и спокойно обвел глазами полукруг лиц. Люди стояли под
палящим солнцем, словно ноги их приросли к земле, и если раньше в их
сердцах кипел гнев против Сьюлин, сейчас все было забыто. Глаза Уилла на
секунду остановились на Скарлетт, и в уголках их образовались морщинки -
он словно бы улыбнулся ей, желая приободрить. И Скарлетт, у которой уже
подступали слезы к глазам, приободрилась. Уилл говорил разумно, он не
нес всякой чепухи насчет встречи в другом, лучшем мире, не призывал
склониться перед волей божьей. А Скарлетт всегда черпала силу и бодрость
в доводах разума.
- Я не хочу, чтобы кто-то из вас думал хуже о нем, потому что он сло-
мался. И вы все и я тоже - такие же, как он. У нас те же слабости и те
же недостатки. Никакая сторонняя сипа не может подкосить нас, как не
могли подкосить покойного ни янки, ни "саквояжники", ни тяжелые времена,
ни высокие налоги, ни даже самый настоящий голод. А вот слабинка, кото-
рая есть у нас в сердце, может подкосить в один миг. И не всегда это
происходит оттого, что ты теряешь любимого человека, как это было с мис-
тером О'Хара. У каждого свой стержень. И я вот что хочу сказать: тем, у
кого этот стержень надломился, лучше умереть. Нет для них в наше время
жизни на земле, и лучше им лежать в могиле. Вот почему я считаю, что не
должны вы оплакивать мистера О'Хара. Горевать надо было тогда, когда
Шерман прошел по нашему краю и мистер О'Хара потерял свою супругу. Вот
тогда умерло его сердце, а сейчас, когда умерло его тело, я не вижу при-
чины горевать - ведь мы с вами не такие уж эгоисты, и это говорю я, ко-
торый любил его, как родного отца... Словом, если не возражаете, больше
мы речей произносить не будем. Родные его слишком убиты горем, и надо
проявить милосердие.
Уилл умолк и, повернувшись к миссис Тарлтон, сказал тихо:
- Не могли бы вы увести Скарлетт в дом, мэм? Негоже это для нее -
стоять так долго на солнце. Да и у бабули Фонтейн - при всем моем уваже-
нии к ней - не железное здоровье.
Вздрогнув от этого неожиданного перехода к ее особе, Скарлетт смути-
лась и покраснела, ибо взоры всех обратились к ней. Ну, зачем было Уиллу
подчеркивать ее беременность, которая и так видна? Она метнула на Уилла
возмущенный и пристыженный взгляд, но он спокойно выдержал его.
"Прошу вас, - говорили его глаза. - Я знаю, что делаю".
Он уже вел себя как глава дома, и, не желая устраивать сцену, Скар-
летт беспомощно повернулась к миссис Тарлтон. А та, тотчас забыв про
Сьюлин, чего, собственно, и добивался Уилл, сразу переключилась на столь
волнующий предмет, как воспроизведение рода, будь то животным или чело-
веком, и взяла Скарлетт под руку.
- Пойдемте в дом, душенька.
На лице ее появилось доброе сосредоточенное выражение, и Скарлетт
позволила увести себя по узкому проходу сквозь расступившуюся толпу. Ей
сопутствовал сочувственный шепоток, а несколько человек даже ободряюще
потрепали ее по плечу. Когда она поравнялась с бабулей Фонтейн, пожилая
