хищников, пересёк глубокую канаву торфяника и, наконец, скрылся из виду в
порыве метели. А Дэрк восстановил свою репутацию, он выдержал долгую гонку
и не сдался, и утратил прозвище придворного шута.
На следующий день по окончании охоты снег повалил по-настоящему,
крупные белые хлопья сыпались с притихшего хмурого неба. Мы медленно
ползли в сторону Камусфеарны, по дороге наш "Лэндровер" с помощью своей
лебёдки вызволил несколько машин, оказавшихся беспомощными в этом бледном
замёрзшем белом мире.
Лишь возвратившись в Камусфеарну, я узнал, что закладные на маяки
оказались миражом, и теперь от разорения Камусфеарну могло спасти только
чудо.
13
ВДАЛИ ОТ ДОМА
Это было осенью 1965 года, а последний, решающий удар случился в начале
нового 1966 года. Джимми Уатт, заведовавший всем переменчивым хозяйством с
постоянно разветвляющимися обязанностями в течение долгих восьми лет,
решил, и не без оснований, что ему теперь следует оставить нас и
устраивать свою жизнь где-то в другом месте. Приняв это трудное решение,
он весьма благородно уведомил нас об этом за пять месяцев вперёд, и готов
был оставаться в Камусфеарне во главе этой небольшой, но сложной империи
до мая 1966 года.
Это уж был похоронный звон по старой Камусфеарне. Никто, кроме Джимми с
его длительным опытом решения всех наших практических проблем и его
уникальных способностей справляться с ними с величайшей и вполне
оправданной уверенностью в свои силы, не смог бы удержать это хозяйство на
плаву. А проблемы состояли в снабжении всевозможными хозяйственными
припасами из удаленных городов, в уходе за постройками и различными
плавсредствами, всякими машинами и механизмами, в уходе за выдрами,
собаками и людьми. Я признавал его право и необходимость как молодого и
исключительно талантливого человека устраивать свою собственную жизнь, но
также вынужден был признать, что он стал незаменим. Мне вспомнился, правда
слишком поздно, один случай времен войны. Я просил своего начальника
оставить у нас одного специалиста, который получил назначение в другое
место.
Начальник вроде бы серьёзно и благосклонно рассмотрел мою просьбу. Он
повертел в руках промокашку и затем спросил:
- И вы считаете его абсолютно незаменимым в вашей работе?
Я тут же попался в ловушку и ответил:
Да, сэр, именно так.
И он заключил:
- Тогда ему придется обязательно уехать. Нельзя допускать, чтобы в
нашей службе SOE кто-либо стал незаменим.
- Но, возразил я, в сложившихся условиях я сам незаменим, и поэтому
подготовил себе помощника.
- В таком случае, надо немедленно предпринять меры, чтобы все ваши
знания были изложены на бумаге. Я сообщу в штаб, чтобы нам дали машинистку
и двух стажеров.
Я конечно, понимаю, что это вам будет дополнительная нагрузка, но у
меня нет другого выхода.
К сожалению, я не сделал выводов из этого урока, который столько лет
спустя вдруг снова повторился и положил закономерный конец всем моим
планам и проектам.
Это значило, что нужно будет найти пристанище для выдр в зоопарке и
закрыть всё это хозяйство, ибо оно не сможет дальше функционировать без
краеугольного камня.
Осознав все эти факты я посчитал, что такая задача хоть и трудна, но
все же решаема. Я наивно полагал, что все-таки можно будет найти
подходящие места для всех животных и что после трудных восемнадцати лет я
смогу оторвать свои интересы и чаяния от Камусфеарны и перенести их
куда-либо еще, возможно на остров с маяком Кайлиакин, начать там новую
жизнь и заняться гагами в качестве временного занятия. Пыл мой в
значительной степени остыл, когда я окончательно понял, что эпоха
Камусфеарны закончилась.
Мне ещё нужно было кое-что исследовать для того, чтобы закончить книгу
"Владыки Атласа", и в феврале 1966 года я отправился из Шотландии в
Северную Африку. Два работника под номинальным руководством Джимми Уатта
должны были подготовить остров Кайлиакин для эксперимента с гагами:
соорудить бассейны с пресной водой, забетонировать кое-где побережье,
соорудить ящики для гнёзд по исландскому образцу, наставить флагштоки и
развесить мишуру. Оба работника уволились ещё до моего приезда, так и не
закончив работу, так что эксперимент с гагами так и не состоялся.
Очарование, некогда окутывавшее мир Камусфеарны, уже давно стало
улетучиваться. Оставался лишьголый и безобразный остов допущенных ошибок.
* * *
Когда в феврале 1966 года я уезжал из Камусфеарны, там были, как я уже
упоминал раньше, три работника: Джимми и два временных помощника,
работавших на Кайлиакине. Пока я находился в Марокко, к ним в Камусфеарне
присоединилась одна молодая дама, которая прежде печатала на машинке мои
рукописи, а теперь искала в Шотландии убежища от своих личных проблем. Она
появилась там весной 1966 года, пока я был за границей, с ней была
семилетняя дочка и невообразимое количество разношерстной живности (ослы,
пони, миниатюрные пудели и большие датские собаки, кошки и гуси,
прелюбопытная и очаровательная порода собак, появившихся в результате
спаривания старой английской овчарки и стройной, шелковистой, робкой
шотландской овчарки). Беспорядочные связи всей этой компании привели к
резкому увеличению поголовья обитателей. Одно время там было, не говоря уж
о других видах, двадцать шесть собак. Камусфеарна превратилась в
животноводческую ферму, где четвероногие правили при жесткой и
разрушительной диктатуре. Дом перешел в новую и гораздо более зримую фазу
упадка.
Вначале я узнал об этом из вторых рук, ибо вернувшись в Англию в мае, я
никак не мог сразу же вернуться домой и воспринять всё, что с этим было
связано. Я остался в Лондоне и бесплодно со все меньшим энтузиазмом
предпринимал попытки заложить маяки. В конце концов я отказался от этой
мысли и выставил их на продажу в качестве меблированных домов. Казалось,
удача совсем отвернулась от меня: каждый новый день приносил вести о
задержках, катастрофах, смерти. В течение двух суток, помнится, я узнал о
смерти моей пиринейской горной собаки в Камусфеарне и гибели белого
берберского жеребца, которого я купил в Марокко.
Собака погибла потому, что осталась на улице на всю ночь на поводке.
Ночь была ненастная, и пытаясь укрыться от непогоды, собака удавилась,
когда попыталась перебраться через проволочный забор. Великолепный белый
жеребец, который умел танцевать и гарцевать на задних ногах по команде,
который любил людей самих по себе, погиб от халатности и плохого обращения
в одном из постоялых дворов в Марракеше, хоть и был на попечении одного
араба, которому я безотчетно доверял.
Он погиб, пожалуй, самой страшной смертью, какая только бывает у
животных, и мне не хочется теперь вспоминать подробности события, от
которого я буквально заболел. (Один английский журналист прислал мне не
только подробное описание случившегося но и цветные фотографии).
Чтобы избежать финансового краха, требовалось полное, но организованное
отступление, и я стал распродавать свои немногочисленные пожитки. Продал
кинокамеру (купленную почти за тысячу фунтов), которой мы собирались снять
серию документальных фильмов в горах и на островах, меньше чем за треть
того, что за неё было заплачено. Это казалось особой приметой, первым
открытым признанием конца эпохи. Единственное, что оставалось, - так это
как можно приличнее закрыть Камусфеарну. Я откладывал своё возвращение в
Шотландию как можно дольше, и только в августе приехал в Камусфеарну и с
тяжелым сердцем занялся приготовлениями к переводу выдр в зоопарк. Джимми
уехал, там не осталось никого из работников, кроме молодой дамы с дочкой и
невероятного количества живности.
Ричард Фрер, закончивший переоборудование коттеджей на маяках, взялся
за руководство компанией и улаживание моих личных дел после отъезда
Джимми. Он сказал, что ему нравятся рискованные предприятия, а более
отчаянного ему вряд ли уж найти. Он отчетливо представлял себе ту роль,
что ему придется сыграть:
командира арьергарда в битве с несостоятельностью до тех пор, пока не
найдутся покупатели на острова Орнсэй и Кайлиакин. Он взялся за эту задачу
с таким же энтузиазмом, с каким стал бы штурмовать до тех пор считавшийся
неприступным утес, при этом у него не было никаких иллюзий в отношении
предстоящих трудностей.
Камусфеарна к тому времени сильно изменилась и выглядела очень
печально. У меня остался в памяти один солнечный день в конце сентября
1966 года, что я провел на "Полярной звезде", которую уже решил перевести
на следующий год на озеро Лох-Несс для обслуживания туристов. До этого
целую неделю были такие штормы и ураганы, каких за годы пребывания в
Камусфеарне я и не упомню. Все, что могло улететь по ветру, улетучилось, а
я больше всего боялся за деревянную ограду у выдр, ибо тогда ураган
освободил бы выдр, которые оказались бы среди огромного количества кишащей
недисциплинированной живности, которая нашла временное прибежище в
Камусфеарне. Ограда, однако, выстояла, а когда шторм поутих, она
развалилась, как это часто бывает, под голубыми и безоблачными,
безмятежными небесами. Алан Макдиармид вернулся к нам на пару недель, ибо
я был единственным мужчиной в Камусфеарне, а нам надо было сделать кое-что
на маяке Кайлиакина и в Кайл-оф-Лохалше.
Отчалив от места стоянки поутру, я сразу же понял, что что-то не так.
Оба двигателя завелись нормально, но сцепления правого мотора с винтом как
будто не было. При увеличении газа тахометр показывал рост оборотов, но
скорость судна при этом не возрастала. При осмотре изнутри мы смогли
установить, что гидравлический привод от двигателя к валу в порядке, и мы
предположили, что сам винт проворачивается на валу. Мы двинулись на север
на одном двигателе.
И только пришвартовавшись у пирса в Кайл-оф-Лохалше, мы обнаружили что
правого винта нет вообще. Видимо серьезные испытания во время
продолжительного шторма, постоянная качка на высокой волне на якорной
стоянке выявили недоработку того, кто крепил винт, и теперь он лежал на
глубине в несколько метров под якорным буем. (Сразу по возвращении мы
бросились искать дорогой резиновый костюм аквалангиста, который имелся в
Камусфеарне для таких случаев. Но его там уже не было, он исчез как и
многое другое, и несмотря на длительное расследование со стороны полиции
его так и не нашли.)
Итак, к вечеру мы возвращались из Кайла на одном двигателе. Он развивал
скорость в одиннадцать или двенадцать узлов, чего однако было достаточно,
чтобы преодолеть течение на север в проливе Кайлирии. Мы миновали Гленелг
и в миле -другой к северу от якорной стоянки "Полярной звезды" неподалёку
от громадных утесов мы увидели, как макрель "резвится" на поверхности.
Такое бывает, когда громадные стаи макрели загоняют свою добычу, то ли
собственную мелочь, то ли другие виды, которые здесь называют "грязь", в
мешок до абсолютного предела, так что охота происходит чуть ли не над
водой. В результате у зрителя возникает впечатление перемежающихся
движущихся фонтанчиков белых струй, часто радужных.
Для тех, у кого рыба основной продукт питания, это вызывает неодолимый
непроизвольный азарт.
Это было первое свидетельство, что макрель здесь еще водится. Она
появляется в июне или начале июля, а уходит вместе с туристами, смотря по
погоде, в начале или конце сентября. Помимо голов и хвостов осетровых, не
говоря уж об основном корме из угрей, макрель - любимая пища выдр, а раз
уж она все ещё здесь и я так много потратил на морозильные камеры, то я,
естественно, не стал упускать такую возможность.
У нас на борту было два перемета (тридцать метров лески с двадцатью
крючками на кетгуте и манками из крашеных куриных перьев), и мы взялись за
работу, чтобы выловить как можно больше макрели из этого косяка. Возможно,
это последний улов в сезоне, так что наши морозилки будут полными на зиму.
В результате через двадцать минут у нас оказался баснословный улов.
Бывали минуты, когда мы упускали косяк из виду, но всегда снова находили
