Шотландии такое продление может оказаться исключительно важным. На
Западном нагорье и островах нередко можно видеть утку с пятью
новорожденными утятами, скажем, в понедельник, во вторник их уже три, в
среду - один, а в четверг - ни одного. Я бы предложил подвешивать у
водоёмов останки рыб или другие приманки, чтобы их облепляли мухи, личинки
которых будут падать в воду и привлекать к себе утят.
Очень полезны двустворчатые моллюски, и если их нет на территории
колонии, то их можно и завести (что нередко приводит к образованию новой
колонии моллюсков). Наличие этих моллюсков, даже в небольшом количестве,
ведёт к концентрации гаг, и они остаются там и после выведения птенцов.
В пресной воде двустворчатые моллюски живут до пяти дней, так что если
раз в неделю небольшое их количество выпускать в пресноводный водоём, то
это может оказаться очень ценным.
Возможное значение колоний гаг на Западном нагорье и островах
Гаги водятся в значительных количествах на большей части этого региона.
Мне неизвестно о какой-либо переписи численности гаг (на Западном
нагорье и островах), но полагаю, что цифра в 25000 пар будет весьма
скромной.
Мне также не известно о каких-либо попытках использовать это природное
богатство в качестве ценного дополнения к очень редким здесь промыслам.
И совершенно очевидно, что какова бы ни была их численность теперь, её
можно весьма значительно увеличить при тщательном хозяйствовании.
Предложение
Организовать экспериментальную колонию на острове, отделённом проливами
от острова общеизвестного под именем Гиллеан (маяк Кайлиакина, который я
приобрёл у Северного совета маяков и Национального фонда Шотландии два
года назад) и который является собственностью Национального фонда
Шотландии.
На этом острове есть грунтовые воды вблизи от поверхности (хоть и нет
пока никаких водоёмов), небольшие равнинные пляжи и хорошая местность для
гнездования. Площадь его около четырёх акров, и там вполне могут
разместиться 2000 пар гаг. Наблюдать за ними можно из дома маяка
Кайлиакина, который находится на расстоянии 20 метров оттуда.
Желательно сотрудничество
Разрешение владельца на то, чтобы исключить присутствие людей на этом
острове путём письменного уведомления в период с апреля по июль (флаги
могут привлекать любопытных),- и использовать этот остров для опыта.
Не знаю почему, но когда я теперь вспоминаю об Исландии, то прежде всего
на ум приходит один вроде бы незначительный эпизод: наша последняя ночь в
Миватне.
Было совершенно тихо, и где-то совсем рядом под бледным пространством
полуночного солнца, вдругпрерывистым,скрипучимголоскомзапел дрозд-рябинник.
Теперь он мне кажется похоронным плачем.
10
СКАЛЫ КАЙЛИРИИ
В начале 1965 года, неделю-две спустя после того, как я вернулся из
Исландии, Ричард Фрер закончил большую работу по преобразованию двух домов
на Кайлиакине, слив их воедино, установил электрогенератор, сделал
проводку во всех помещениях и уехал, предупредив меня, что там надо
основательно прибрать до того, как на следующей неделе ко мне приедут
гости. Их пригласили на неделю покататься на "Полярной звезде" сначала с
остановкой на маяке "Орнсэй", а затем обосноваться на Кайлиакине. Итак,
через день после отъезда Ричарда я отправился туда из Камусфеарны на
"Полярной звезде". Со мной была целая рабочая команда, которая должна была
поработать целый день и подготовить дом к приезду первых гостей со времени
покупки дома.
Я очень гордился этим домом и его обстановкой, так как дом на острове
Орнсэй был главным образом делом рук жены Ричарда, Джоан, а Кайлиакин -
это мой собственный проект, полностью составленный мной. Вопреки советам
друзей и архитекторов я создал на южной стороне дома одну залу длиной
более пятнадцати метров, окна которой выходили на маячившие вдалеке Лохалш
и Лох-Дьюих,а также на дальние вершины Пяти Сестёр Кинтайля. В этом заливе
находится, может быть, самый замечательный образец сохранившейся в
Шотландии архитектуры - древняя островная крепость клана Мак-Рея, замок
Эйлиан Донан.
Так как спланированная мной зала была чуть более трех метров шириной,
все мои советчики единогласно заявили, что она будет непропорциональна,
подобно коридору, и что, к тому же, её нельзя будет как следует
отапливать. Я же полагал, что эффекта коридора можно будет избежать путём
подборки мебели нейтральных цветов у внутренней стены, единственными
яркими цветами будут броские подушки, которые станут отвлекать взгляд от
четырёх больших окон, а также большим настенным зеркалом, в котором будут
отражаться море и руины замка Мойль. Там не будет никаких картин, кроме
большой великолепной картины Майкла Эйртона, изображающей почти бесцветную
восковую фигуру падающего Икара, которая будет господствовать в дальнем
конце комнаты при входе в неё из столовой-гостиной. Проблему отопления я
предлагал решить установкой двух очень широких каминов, одного под Икаром,
а другого - в ближнем конце комнаты у внутренней стены. При необходимости
их можно будет дополнить электрообогревом от установленного нами
электрогенератора. Я сделал акварельные наброски этой комнаты, как я её
себе представлял, и надеялся что так оно и получится, а вся мебель была
подобрана так, чтобы как можно более соответствовать этим рисункам.
Проект увенчался полным успехом, я с особым тщанием приобрёл мебель в
Лондоне и в конце концов переправил её на остров, при этом перечень
поломок оказался на удивление небольшим. Сам дом теперь представлял собой
именно то, и даже больше того, на что я надеялся, и у меня были четкие
планы по созданию дикого сада, где цветущий кустарник и редкий плющ будут
расти под укрытием расщелин скал и выступов на северной стороне дома.
Так как всё до сих пор прошло так гладко перед лицом чудовищных
преград, я с необычайно легким сердцем отправился туда в то утро из
Камусфеарны с командой из пяти человек, чтобы устранить последние
следыреконструкциии окончательно расставить мебель по местам. Было
чудесное летнее утро, и мы добрались до Кайлиакина за тридцать пять минут.
Поставили "Полярную звезду" на якорь в южном заливе острова и проработали
там весь день. Даже прибой был в нашу пользу:
прилив к северу, когда мы выходили, и отлив к югу, когда отправлялись
домой уже в двенадцатом часу ночи.
В эту ночь я посадил "Полярную звезду" на скалы во второй раз. И так,
как это было во второй раз, меня, пожалуй, можно простить при утверждении,
что это не моя вина. Всё это происшествие было настолько ужасным, что даже
более двух лет спустя, когда пишу об этом, я с болью и трудом пытаюсь
восcтановить события.
Отлив был примерно на половине уровня с течением около восьми узлов по
направлению к югу в узком месте пролива, так что "Полярная звезда",
подходя к этому месту шла со скоростью больше двадцати узлов. Было не так
уж и темно, ещё оставалось послесвечение в стороне, где зашло солнце, а
море, если не считать приливной волны, было спокойным. Мы направлялись к
якорной стоянке "Полярной звезды" в пяти милях к югу, и казалось, что
уложимся в рекордное время.
Незадолго перед тем, как мы подошли к стремнине, Алан Макдиармид,
который жил в Гленелге (он теперь больше не работал у нас, а просто пришёл
помочь), сказал, что ему нет смысла ехать пять миль к югу до Камусфеарны.
Если он позвонит из автомата на пристани в Кайлирии жене, то она приедет
за ним на машине на стороне большой земли парома. Но там не было телефона,
так что нам пришлось высадить его на Скае, подождать в проливе, пока он
позвонит, снова забрать его наборт, перевезти на сторону Гленелга и
высадить его там. При таком сильном отливе это была довольно сложная
программа, но у штурвала стоял Джимми Уатт, а он-то уж умеет делать с
"Полярной звездой " всё, что захочет, кроме как заставить её летать. Он
был так искусен, что можно было подумать, что всю жизнь только этим и
занимался, а не практикуется всего лишь несколько коротких сезонов.
Первая часть этойоперациипрошласудивительной чёткостью. Джимми управлял
"Полярной звездой" так, как если бы был ясный день и никакого прибоя, но
после того, как Алан снова взобрался на борт на берегу Ская, Джимми
глубоко вздохнул и сказал:
- Ну что ж, надеюсь, что мне придется проделывать такое не слишком
часто.
Он снова вышел на середину пролива с мотором, затем стал медленно
продвигаться против течения к молу на стороне большой земли. Я сказал
несколько похвальных слов в его адрес и добавил, что, поскольку следующая
часть программы будет хуже, я лучше возьму ответственность на себя. Я
встал за штурвал, когда мы были примерно в двух кабельтовых к югу от этого
мола. Рядом со мной по левому борту был один из наших работников, на
правом борту был Джимми, и оба они имели гораздо лучший обзор, чем у меня
через стекло рулевой рубки.
Теперь, когда я сам стал за штурвал, стало как бы темнее. Оба двигателя
были на малом газу, мы шли против течения параллельно берегу на скорости
около четырёх узлов. Минуту-другую спустя Джимми крикнул мне:
- Ради бога, прими левее, прибавь оборотов у правого двигателя, ты ведь
не знаешь, насколько нас относит течением вправо.
Послушался бы я его тогда, и всё было бы в порядке, но в это время
голос с другой стороны сказал:
- Вы идёте верно, так и держите, мы сейчас в чистой воде.
Я пошёл прежним курсом. Кажется, я помню, как страшно завопил Джимми,
прежде чем мы ударились. Я не мог слушать сразу двоих, и послушался не
того. Может быть, он был уставшим, так как денёк у нас был долгим и
трудным, и всё же было достаточно темно, так что определить расстояние до
берега было очень трудно.
Итак, во второй раз за четыре года я почувствовал болезненный толчок
киля о камень, это была чуть ли не физическая боль, меня чуть ли не
стошнило от стыда, когда я понял, что совершил грубейшую ошибку со всеми
далеко идущими последствиями. Мы шли медленно, а сила прибоя была весьма
большой, и мне подумалось, что удастся снять корабль с камня, если дать
полный назад обоими двигателями, но я не учёл того, что чем быстрее было
течение, тем больше камень не давал ходу. Я помню множество подробностей.
Помню, когда понял, что он не стронется с места, я попробовал найти пачку
сигарет, которая свалилась с полки у штурвала мне под ноги, и что прошли
долгие секунды, прежде чем я сумел достать сигарету и закурить. Помню, как
Джимми спрыгнул в рулевую рубку через боковой люк и сказал:
- Ты не виноват, Гейвин, - давай я налью тебе виски, и положись во всём
на нас.
Он прекрасно понимал моё состояние, а я ничего не мог ему ответить. Вот
так же, ещё когда я был ребёнком, я никак не мог отреагировать должным
образом на какую-нибудь ситуацию. И вот я отвернулся от него, посмотрел в
окно по левому борту на темнеющие на холодном светлом фоне холмы Ская и
глухо сказал:
- Не хочу. Спусти, пожалуйста, шлюпку, и отправляйтесь за помощью. Я
виноват, что не послушался тебя.
Так как жена нашего помощника была уже в пути на своей машине, помощи
нам пришлось ждать не очень долго. Тем временем я оставался на борту один
и пробовал оценить обстановку. Корабль застрял носом до середины корпуса,
нос задрался вверх, но всё же киль был свободен. Вода в него не попадала,
и я посчитал, что его можно будет снять буксиром за корму. Я приготовил
кормовой канат, линь и стал ждать.
Прошло, вероятно, минут двадцать, ну от силы полчаса, пока прибыла
помощь, но мне это время показалось значительно дольше. Буксир прошёл
перед носом "Полярной звезды", моторы его ужасно шумели, и я еле
расслышал, как шкипер крикнул мне:
- Бросай мне буксирный линь!
Носовой канат был не готов, так как тянуть его за нос, значило лишь ещё
крепче посадить его на тот камень, куда он уже сел. Мегафона у меня не
было. Я орал, вопил и показывал, что собираюсь подать ему кормовой канат.
Над рёвом моторов яедва расслышал голос капитана:
