взаперти тут в уборной, а кто-то чужой и неизвестный стоит прямо за
дверью, только руку протяни. Я привёл себя в порядок и положил руку на
ручку двери, приготовившись увидеть это существо, - которое, как я теперь
был уже убеждён, - было причиной необъяснимых происшествий за последние
сутки. Наверное, это небольшой и волосатый, какой-нибудь доисторический
человек, или же длинный сизый с белыми глазами и конечностями как у
гиббона, или же просто нечто аморфное.
Я резко распахнул дверь и увидел всего лишь знакомую фигуру нашего
несовершеннолетнего правонарушителя, смотревшего на меня с таким же
изумлением, как и я на него.
Он произнёс:
- Что стряслось? У вас такой вид, как будто бы вы только что видели
привидение!
Я постарался сдержаться и выдохнул:
- Извини, но именно это я и думал увидеть.
- Какая чепуха! Я просто хотел пошутить, так как вы не видели, кто
здесь. Мне велели вернуться назад, так как сегодня для меня там нет
работы. И с чего это вы так напугались?
Я не хотел раньше рассказывать ему о том, что произошло, в частности
потому, что его-то мы и считали невольной причиной всех этих чудес, но
теперь это вроде бы стало неизбежно.
Я сказал:
- Пойдём на кухню, и я всё объясню.
Дверь на кухню открывалась из той комнаты, где мы были, квадратные сени
или прихожая, увешанная рядами курток и брезентовой одежды, на полу под
ними были постели собак и стояли ряды рыбацких резиновых сапог. В углу, по
диагонали от двери в уборную, на небольшом столике стояла большая бельевая
корзина.
Когда мы прошли на кухню, я не закрыл за собой дверь. Мы уселись, и
только я начал, тщательно подбирая слова, своё объяснение, как из
прихожей, откуда мы только что вошли, раздался сильный грохот. Теперь
паренёк мне поверил, сомнений в этом больше не было, хотя в начале он
проявил явный скептицизм. Мы оба знали, что в доме нет собак, ничего
живого, что могло бы вызвать этот шум, и глаза у него округлились от
страха.
Я с некоторой осторожностью вернулся в раздевалку. Не трудно было
догадаться, чем вызван был этот шум, бельевая корзина была сброшена со
столика и пролетела больше половины комнаты. Она лежала вверх дном с
открытой крышкой в нескольких футах от двери в уборную. Она, очевидно,
была сброшена довольно внушительной силой, так как пролетела не задев две
пары высоких сапог-заколенников, которые были у неё на пути.
К сожалению, это было последнее проявление полтергейста в Камусфеарне.
Я с надеждой ждал малейших признаков его присутствия, так как был глубоко
зачарован этим непосредственным проявлением неведомого мира. Но после
этого великолепного жеста с бельевой корзиной прошло много лет, прежде чем
случилось нечто такое, что не так-то просто поддавалось логическому
толкованию. Но этот краткий визит, однако, нарушил долгий как жизнь
барьер, состоявший если и не из безверия, то, по крайней мере, из легкого
скептицизма. И два года спустя, после такого взгляда в неразгаданное, я не
мог больше считать проклятие рябинового дерева с той степенью презрения, с
которой я относился к нему до того. Это было как будто бы пытливый ум
восемнадцатого века вдруг услышал невидимый радиоприёмник, заигравший на
миг, а до и после того была тишина, и тем самым обратил внимание на
существование совершенно непостижимого для него мира, как если бы вдруг он
узнал, как нам известно теперь, некоторые из изумительных фактов о том,
как животные находят дорогу домой, которым мы до сих пор не можем найти
объяснения.
Как морские черепахи безошибочно проплывают 1400 миль по пустому и
невыразительному океану, чтобы отложить яйца на пляжах крохотного острова
Вознесения, остров, который трудно найти даже с современными
навигационными приборами? Как мышь, которая никогда не удаляется от места
своего рождения более чем на пятьдесят метров, возвращается туда без
зигзагов и отклонений, если её унесут за милю оттуда? Как мэнский
буревестник, снятый с гнезда на острове Стокгольм у побережья Уэльса и
увезённый на самолёте в Бостон, США, вновь оказался у своего гнездилища
всего лишь тринадцать дней спустя? Как альбатросы, мешавшие самолётам на
острове Мидуэй в 1300 милях к западу от Гонолулу, взятые там и увезённые
за 4000 миль, далеко за пределы их опыта, так же безошибочно вернулись
назад? Все эти вещи так же необъяснимы для пытливого ума восемнадцатого
века, каковыми они остаются и для современной науки теперь, что напоминает
нам о том, что мы лишь едва прикоснулись к самому краешку знания, и что
следует очень серьёзно относиться к тому, что Роберт Ардли называл
"туманной научной дамой, внечувственным ощущением", и всем связанным с ним
явлениям.
Вскоре после того, как дома маяка стали моими, одна жительница
Кайлиакина, не родившаяся здесь, сообщила мне несколько сдержанным тоном:
- Надеюсь, вам известно, что на острове с маяком водятся привидения?
Я ответил, что нет, и она продолжила:
- Знаете, мне сказали об этом по секрету, но раз уж вы приобрели это
место, то вряд ли вам теперь повредит, если узнаете об этом. Да в этом тут
почти никто не сомневается. Вам лучше поговорить с некоторыми из прошлых
смотрителей маяка, думаю, что любой из них может рассказать вам об этом
всё. Во всяком случае, говорят, что они не страшные, просто появляются там
и всё.
Я обратился к одному из них, и хотя его трудно было раскачать, как бы и
меня самого в таких обстоятельствах, он в конце концов рассказал мне много
интересного. Поскольку эти сведения исходили из такого разумного
источника, у меня сложилось впечатление, что на острове должно быть нечто
такое, что не поддаётся разумному объяснению. Он говорил не только о
собственном опыте, но также об опыте бывших сотрудников и
предшественников. В своём повествовании я даю им фиктивные имена, но они
без сомнения согласятся побеседовать с серьёзными исследователями.
Бывали случаи, которые следует классифицировать как отдельные, но есть
и общие черты, неизменные для всех, кто когда-либо жил в доме. Откуда-то
снаружи, но никогда в помещении, как будто бы появляется звук
приглушенного бормотанья, как бы специально подавляемого, то возвышаясь
или стихая по тону, как будто бы при торопливом споре. Иногда этому
предшествует громкий металлический лязг, а иногда раздаётся после него,
его по разному описывают как скрип кочерги по колоснику, или, пожалуй,
более романтично как звон палашей или мечей. За одним исключением, которое
случилось там уже после меня, всё это было довольно загадочно, но никогда
не пугало.
Г-жа Финдлей, жена бывшего смотрителя маяка, вспоминает о визите
корабля инспекции Северного совета маяков. На берег сошёл только сам
инспектор, и когда они с её мужем засиделись в гостиной за разговором,
сама она пошла спать. Как ей показалось, она проспала довольно долго и,
проснувшись, обнаружила, что мужа ещё нет, а то ли из соседней комнаты, то
ли откуда-то ещё доносились приглушённые голоса. Она подумала, что
остальные сотрудники с инспекционного судна всё-таки сошли на берег, и,
упрекая себя за то, что оказалась плохой хозяйкой, она привела себя в
порядок и пошла в соседнюю комнату. В ней никого не было: и муж, и
инспектор ушли в башню маяка, чтобы проверить какой-то возможный дефект в
системе. Смотритель, которого можно назвать Мак-Леланом, был на острове
семь лет, и за это время так привык к этим голосам и металлическому лязгу,
что просто не обращал на них внимания. Он знал гэльский язык и был
убеждён, что те разговоры были вовсе не на нём. Он подчеркивал, что это
явление было всегда в предутренние часы. Он также говорил, что его
сменщик, который пробыл на маяке полтора года, с неизменным успехом
следовал совету своего предшественника. Если, услышав впервые эти голоса,
громко спросить: "Кто там?" ,- то они замолкнут и больше не появятся.
Всё это касается звукового аспекта призраков, но, кажется, существует
также и зрительный эффект. Однажды в сентябре рано утром жена смотрителя
пошла за водой к накопительному баку с западной стороны дома. Освещённый
восходящим солнцем, рядом с ней стоял мужчина в старинной одежде горцев.
Он опирался на меч и смотрел на север в сторону Бродфорда и Красных гор
Ская. Она ничуть не испугалась и стала гадать, как бы предчувствуя, что
мужчина повернётся к ней. Но тот не шевелился и молчал, а голова его всё
так же была повёрнута к северу. Она так и стояла с ведром, пока тот не
растаял и растворился при наступлении дня.
Эту историю, пожалуй, и не стоило бы рассказывать, если бы она
некоторым образом не повторилась во время моего недолгого владения
островом.
Эта фигура в юбке была далеко не единственным зрительным восприятием,
оставшимся необъяснимым. Танцующие огни появлялись вокруг башни маяка и
над самой высокой точкой острова, где стоит водонапорный бак. Большой ярко
освещённый корабль быстро входит в пролив с севера, разворачивается по
направлению к берегу, как бы собираясь напороться на скалы, и затем просто
исчезает. Тут бывают расхождения в том, где он исчезает, иногда в тот
момент, когда уже должен раздаться грохот столкновения, иногда ещё до
того, как он подходил к берегу в каком-либо месте.
Подобным же образом, огонь на верхушке мачты какого-либо высокого
корабля виден на подветренной стороне острова, когда там нет никаких
кораблей. Иногда жители деревни отчётливо слышат лай собаки, тогда как
собак на острове нет.
Должен заметить, что я бы практически не обращал внимания на эти истории,
если бы у меня не было более современных свидетельств. Вначале, как я
только купил эти дома при маяках, я полагал, что только буду поддерживать
их в приличном состоянии до тех пор, пока мне не понадобится поселиться в
одном из них. Такая схема родилась вначале с тем, чтобы минимально
меблировать их, чтобы можно было хоть как-нибудь сдавать их на лето. Затем
появилась мысль оборудовать их какследует, пожалуй, даже роскошно, чтобы
удовлетворить потребности туристского бума на Западном нагорье. В то время
не предполагалось, что меня могут вот-вот попросить освободить
Камусфеарну, а тут может возникнуть источник дохода, который не требовал
бы от меня ежедневной писанины по восемь часов в день. И я занялся этим,
как всегда при новом начинании, с энтузиазмом.
Я недавно познакомился с Ричардом Фрером, иначе маркизом Союза,
виконтом Альянсы, эти испанские титулы достались ему от предков, но он не
считал нужным ими пользоваться. Он был человек независимый в средствах,
жил неподалёку от Инвернесса, был большой оригинал, а меня всегда тянуло к
таким людям. В финансовом плане работать ему было не обязательно, и все же
ему было как-то не по себе, если он не работал. Он был выдающимся
альпинистом, отличался в физическом труде и спорте, и всё же у него был
острый как бритва ум, и он глубоко ценил литературу. У него были профессии
строителя, столяра, механика и многие другие. Работа, физическая или
умственная, была его пищей. Когда он предложил заняться переоборудованием
маяков, а его жена, талантливый декоратор, вызвалась проследить за
отделкой интерьера на Орнсэе, я принялся за осуществление программы, от
которой можно было ожидать гораздо больше финансовых результатов для всех
нас.
Такая договорённость сулила стать гораздо более экономичной, чем можно
было бы ожидать от любого другого подрядчика, так как оба они занялись
этим в охотку, и от этого я много выигрывал. 15 мая 1964 года Ричард с
женой Джоан начали перестройку на острове Орнсэй, и в начале августа
закончили её. К тому времени это стал роскошный дом, хоть мы и продолжали
работать над ним до апреля 1966 года.
В октябре 1964 года Ричард приступил к такой же перестройке Кайлиакина,
по моему собственному несколько претенциозному дизайну, вначале с
помощником, а затем один в течение нескольких недель. ( Первым помощником
был Терри Наткинз, который на время вернулся работать к нам и держал пару
диких кошек в пристройке, которую впоследствии стали называть "Кошкин
