дом".) Терри ушёл в январе, и несколько недель Ричард был один в
Кайлиакине. Я решил испробовать на Ричарде слухи о необъяснимых явлениях
на Кайлиакине и не стал ему ничего рассказывать о том, что слыхал сам. Я
посчитал, что, если такой исключительно здравомыслящий и уравновешенный
человек без предварительной подготовки почувствует что-нибудь, то у меня
тогда не будет больше никаких сомнений.
Вот что пишет Ричард:
- Осознание того, что есть нечто за пределами легко воспринимаемого,
приходило медленно. Когда там был Терри, я ничего не слышал. Когда прибыл
Х (наш малолетний нарушитель),то он испугался с самого начала и ни за что
не оставался в доме после наступления темноты. Даже когда я просто ходил
вниз к лодке, чтобы проверить, надёжно ли она закреплена на ночь, он шёл
со мной, часто в пижаме, и всегда настаивал, чтобы быть вместе. Это было
глупо, потому что в доме вовсе нечего было бояться, сам дом был просто рай.
Вы наверняка помните, когда мы с Терри взяли вас с Джимми в шлюпке в
Кайлиакин, а затем поехали в Кайл выпить. Мы пробыли там не дольше, чем
предполагали, а когда вернулись домой в Кайлиакин уже в темноте, в доме не
горело ни одной лампы, а Х не было видно нигде. Мы обнаружили его под
ворохом одеял с большим гаечным ключом в правой руке. Он слышал много
всяких голосов и был очень, очень напуган.
После того как в январе 1965 года Х уехал, я вернулся туда ночевать
один и провел там несколько ночей. Со мной была моя собака Хедда
(далматинская сука), и её никогда не беспокоила ни обстановка, ни голоса.
Первые три-четыре ночи я спал очень крепко. В начале погода была тихой и
морозной, но на четвертую ночь подул юго-западный ветер, я бодрствовал до
полуночи, а затем спал довольно беспокойно.
Я проснулся вскоре после трёх часов ночи от резкого металлического
лязга. Первые голоса я услышал несколько минут спустя. Ветер стих, но шёл
дождь. Голоса, странное обрывочное бормотанье, слышались, то громче, то
тише и, казалось, перемещаются вдоль северной стороны дома с запада на
восток. Атмосфера в доме была такой уютной, что моё единственное опасение
было в том, что я действительно испугаюсь. Ни за что бы не вышел я из
дому, но, как ни странно, был готов лежать и слушать. Это продолжалось
минут десять, и лязг повторился раза два-три. По голосам можно было
предположить, что мимо дома идёт множество людей, но звуков их движения я
не слышал. Хотите верьте, хотите нет, но я уснул снова ещё до тех пор,
пока всё стихло, хотя, как я уже сказал, самая шумная часть длилась около
десяти минут. Такое явление повторялось частенько, но никогда его не было
в штормовых условиях, и даже если это бывало, то услышать его было
невозможно. У меня всегда складывалось впечатление (если допустить, что
это были какие-то пленённые отголоски прошлого), что это похоже на военные
сборы, когда они скрытно прибывают на остров, чтобы развернуться перед
какой-то битвой или стычкой. К марту всё это кончилось.
Многие жители дома у маяка слышали эти голоса, и все рассказы о них
сходятся в том, что они низки по тембру и неразборчивы, но я лично сам
слыхал резкие возгласы и выражения, которые можно было бы понять, если бы
я знал их язык.
К 21 июня 1965 года работа была почти закончена, и я привез на
Кайлиакин жену и двух наших друзей, Гордона Макинтоша и Яна Камерона,
который сейчас работает инструктором в организации "Стремление наружу" в
Эпплкросе. Этот здравомыслящий и преуспевающий деловой человек так
описывает то, что с ним произошло:
- Около девяти вечера приятным тихим летним вечером я только что
вернулся на остров на моторной лодке из деревни Кайлиакин, и меня встретил
у причала маяка Ричард. Он сообщил мне, что ещё надо сделать кучу разных
работ, и первая, самая важная - это притащить стопятидесятилитровую бочку
с причала на место нового электрогенератора на самую вершину острова рядом
с огороженным садом. С ним был Нодди Дрисдейл, работавший у него
помощником на острове, и так как они оба очень сильные, то я ограничился
больше советами, чем практической помощью. Они изрядно попотели, вкатывая
бочку в гору, а я плёлся сзади. Когда они, наконец, притащили бочку в
будку генератора, я понял, что в тесноте я только мешаю им, и вызвался
пойти набрать дров. Жена Ричарда, Джоан, и их шестилетняя дочь к этому
времени ушли в дом.
Я набрал большую охапку дров и уже спускался по тропинке к главному
дому, как увидел, что из-за угла вышел какой-то человек и стал подниматься
по тропе навстречу мне. Я точно знал, кто есть на острове, и подумал, что
это был Ян Камерон, тот приятель, с которым я туда приехал, но заметил,
что вместо обычной, юбки теперь на нём брюки. Это меня не очень удивило,
так как юбка у негобыла новая, а мы все делали грязную работу, и я
подумал, что он благоразумно переоделся, чтобы не испачкаться. Однако,
когда человек подошёл поближе, выяснилось, что он мне вовсе незнаком. Это
был молодой человек, я бы сказал, лет двадцати пяти, и одет так, как
обычно одеваются здесь: рыбацкий свитер с высоким воротником и темные
брюки. Увидев, что это совершенно незнакомый мне человек, я стал думать,
что мне сказать, когда поравняемся, как совершенно внезапно он исчез, как
будто бы его и не было вовсе. То он был всего в нескольких шагах от меня,
и вдруг исчез. Ему совершенно негде было спрятаться, хоть я и стал
оглядываться и искать его. Я всё ещё смотрел по сторонам, когда от
дизельной вниз по тропе спустился Ричард. Я спросил его, есть ли
кто-нибудь ещё на острове, и как может некто совершенно настоящий вдруг
так исчезнуть. Он вроде бы и не очень удивился, а я в то время вовсе не
испугался, так просто, был совсем сбит с толку. Но в течение вечера на
меня нахлынула как бы запоздалая реакция, я хоть и не стал по настоящему
бояться, но вряд ли бы уснул, если бы не ночевал в одной комнате с Яном.
В записках Ричарда есть одно предложение, которое очень тесно увязывается
с моими вопросами к бывшему смотрителю маяка. "Никто не припомнит, чтобы
голоса слышались весной или летом, это были как бы сезонные призраки,
появляющиеся лишь осенью и зимой, хотя привидения могут встречаться в
любое время года. Мораг Мак-Киннон, моя бывшая соседка из Друимфиаклаха
над Камусфеарной, в начале 1966 года прожила несколько недель в этом доме
вместе с парнишкой, который готовил соседний остров к ещё одному моему
проекту, который я опишу ниже. Она писала :"Я лично слышала голоса только
один раз. Однажды воскресным утром примерно в 8-15 я была в постели и
подумала, что потихоньку заговорило радио, и удивилась, так как не
слышала, чтобы парень встал. Голоса звучали довольно глухо, то громче, то
тише, и говорили на каком-то иностранном языке. Я встала и увидела, что
приёмник выключен, а паренёк ещё спит, и я вдруг поняла, что голоса
прекратились, как только я вышла из своей спальни. Все, кто их слышал,
говорили мне, что это не страшно, и теперь, услышав их сама, я согласна с
этим, и в то же время я больше не сомневаюсь в том, что голоса
действительно разговаривали, но только не на английском или гэльском
(Мораг говорит на этих языках). И это, конечно же, не просто бабушкины
сказки подобно множеству историй о призраках в этих краях.
Кайлиакин назван в честь короля Норвегии Хако, который за семьсот лет
до моей покупки дома у маяка бросил якорь флота захватчиков с подветренной
стороны у острова, готовясь к своей последней катастрофической попытке
завоевать Шотландию. Его имя осталось за Кайлиакином, проливом Хако, и
может быть от него также остались и призраки, так как невидимые обитатели
острова с маяком разговаривают на языке, который теперь неведом в
Шотландии.
Единственный случай, когда я почти столкнулся с чем-то необычным на
Кайлиакине, был в апреле 1965 года. Ричард уезжал домой на выходные, и я
поехал в Кайлиакин за ним на машине. В доме никого не осталось, и мы
заперли его. Электропроводка былапочтизакончена,но генератор ещё не
установлен. В понедельник, когда я привёз Ричарда обратно, в деревне нас
тут же спросили, кто был на маяке на выходных.
"Никого" - ответили мы. Но нам сказали, что всю предыдущую ночь в окне
кухни горел свет, не очень яркий, как бы от двух свечей или от небольшой
керосиновой лампы. Этому было много свидетелей, и они посчитали, что,
несмотря на свои планы, мыкого-то оставили в доме на выходные. Я сказал
Ричарду, что он, должно быть, оставил горящую лампу, но он был совершенно
уверен, что ничего подобного не было. Мы переехали на остров и осмотрели
окна и двери. Всё было заперто, как и при отъезде. Мы зашли на кухню и
тщательно, как страховые агенты, всё осмотрели, но не нашли никаких следов
того, что могло бы стать источником света или хотя бы произвести такое
впечатление.
Сам я никогда не слышал голосов, так как за всё время, пока этот дом был
моим, до сих пор я провёл там только две ночи в июле 1965 года в компании
друзей. Это было ещё на том этапе, когда мне казалось, что всё ещё
впереди, я любил Кайлиакин и всё, что было там, и я собирался там жить.
8
КОЕ-ЧТО ИЗ СТАРОГО И НЕЧТО НОВЕНЬКОЕ
Установившиеся привычки и умонастроения сохраняются долго, в моём случае
настолько долго, что влияют на мои взгляды на эти маяки.
В течение всей своей взрослой жизни мне почти непременно надо было
начинать что-либо новое, быть первопроходцем, исcледовать либо целину,
либо недостаточно изученные земли.
Возможно это происходило от подсознательного желания избежать
конкуренции, чтобы никто не мог сказать, что мне не удалось того, в чем
преуспели другие. Хоть я и был "образован", но вовсе не приспособлен к той
жизни, которую мне хотелось вести. Я был практически любителем в любой
сфере, у других же на знамени был странный, но мощный девиз
"квалификация". Тогда как у них были степени по зоологии, психологии,
медицине, биологии и вызывающие зависть аббревиатуры после фамилии, я же
вышел из Оксфорда с дипломом "Управляющего хозяйством", и так как всё это
произошло как бы против моей воли, я так и не стал управлять каким-либо
хозяйством, да и желания у меня такого не было.
Я упрямо следовал своим интересам, посещал лекции по медицине и
зоологии, пытался научиться писать картины у Раскина. В результате, как я,
так и несколько других товарищей, которые совсем не испытывали интереса к
официально изучаемому предмету, провалили зачеты в конце первого же курса.
На втором курсе мы по-прежнему посещали абсолютный минимум лекций по
сельской экономике, во время семинаров по истории экономики,
неорганической химии или почвоведению мы обычно играли друг с другом в
крестики и нолики и уходили с каждой лекции такими же невежественными,
какими и приходили на неё.
Когда один исключительно напыщенный профессор, современник Старого
винчестерского колледжа, безапелляционно навесил на нас троих ярлык
"непутёвых"
и когда это стало общеизвестно, мы решили оправдать это прозвище. Когда
этот толстячок со вставной челюстью, удивительно косивший глазом в угол
потолка, начинал свою лекцию словами: "А сегодня, господа, я намерен
сообщить вам кое-что о свойствах хлористого кальция...", мы обычно
подмигивали друг другу и шептали "непутёвые?" Это слово означало крестики
и нолики, от лекторов мы же научились лишь почти зловеще подражать их
голосу и манерам. Так что, когда пришла пора сдавать зачёты во второй раз
после незаслуженной поблажки на первом курсе, мы оказались в не лучшем
положении, чем прежде. Мы посовещались. Все сошлись на том (за стаканом
темного шерри и сигаретами марки "Балканское собрание" в аудитории старого
пастората, отделанной дубовыми панелями), что это вовсе не профилирующий
экзамен, который нужен лишь для того, чтобы остаться в университете, так
что не будет никакого вреда, если мы смухлюем. С другой стороны, нам
следует избавить наших родителей и опекунов от кучи неприятностей,
связанных с предстоящим отчислением. По существу это было верно, во всяком
случае это была только та сторона медали, которую нам хотелось видеть,
